онили бы за казенный счет, а на доме мемориальную доску повесили бы? «Здесь с такого-то по такой год жил видный организатор здравоохранения…». Нет, доски рядовым министрам не положено. Если каждому министру доску вешать, то дома от непосильной нагрузки рушиться начнут…
Надежда умирает последней. Вроде бы и понимаешь, что надеяться не следует, а все же надеешься – а вдруг? После недолгих колебаний, вызванных врожденной деликатностью (похвальное, но крайне неудобное качество), Данилов позвонил Ерофееву и попросил копии историй болезни умерших за ноябрь и декабрь.
– Сделаем! – бодро заверил Ерофеев. – Яночка в восторге от вашей щедрости.
– Да будет вам… – заскромничал Данилов, решив, что за два месяца отблагодарит добрую девушку вдвойне. – Это я в восторге от ее отзывчивости и деловых качеств – копии просто идеальные.
– Хотите познакомиться? – игриво предложил Ерофеев.
– Рад бы в рай, да грехи не пускают, – отшутился Данилов. – Скажите, Дмитрий Алексеевич, а большое количество отказов от вскрытия это давние реалии больницы имени Буракова или недавние?
– Ну, как вам сказать… – Ерофеев выдержал недолгую паузу, явно собираясь с мыслями. – Ну, если уж говорить прямо, то да – реалии. Давние реалии. Во всяком случае на моей памяти так всегда и было – администрация визирует любые заявления, в том числе и те, которые касаются пациентов, умерших в первые сутки. Скажу вам больше, только прошу на меня не ссылаться…
– Ни в коем случае! – обнадежил Данилов. – Да и вообще, все, что сказано между нами, между нами и останется.
– В марте прошлого года был случай, когда отдали без вскрытия тело тридцатилетнего парня, доставленного с улицы с зэчээмтэ.[46] Он умер в реанимации на вторые сутки…
– Ничего себе! – сказал Данилов.
Вообще-то всех умерших, взятых с улицы, принято вскрывать, потому что улица – это всегда неопределенность. Мало ли, что там произошло? Вдруг смерть носит насильственный характер? Закрытая черепно-мозговая травма тоже подлежит обязательному вскрытию, поскольку в этом случае насильственная смерть весьма вероятна. Опять же – смерть молодого человека всегда вызывает вопросы. С чего бы молодому и здоровому (а большинство молодых именно такие) вдруг умирать? Надо разобраться, а никакого разбирательства не было.
– Он принадлежал к какому-то течению, категорически отрицающему вскрытие тела, – продолжал Ерофеев. – То ли родновер, то ли викканец… Не могу точно сказать, ибо я не в теме, помню только, что это было нечто языческое.
– И кто именно разрешил забрать тело?
– Формально – бывший главный врач, потому что такие заявления обычно подписывал он, но могу предположить, что решение принимала Евгения Юрьевна. У нее, знаете ли, такая позиция – умершего все равно не вернуть, значит нечего живым проблемы создавать.
Хороший подход, логичный, только вот если не создавать проблемы живым, то будут новые умершие, потому что на замолчанных ошибках учиться невозможно.
– Интересно было бы взглянуть на историю болезни этого то ли родновера, то ли викканца, – сказал Данилов словно бы самому себе.
– Найти ее несложно, – ответил Ерофеев, – но вы в ней ничего интересного не увидите. Точнее – увидите не вызывающий сомнений диагноз. Я смотрю, Владимир Александрович, вы настроены очень серьезно.
– Мне просто не нравится, когда меня бьют, – признался Данилов. – Хоть током, хоть железом по кумполу…
Интересное дело – после пробуждения в реанимационном отделении давняя проблема еще ни разу не напоминала о себе, ни тяжестью в затылке, ни давлением в висках, ни как-то еще.[47] Несколько дней – недостаточный срок для глобальных выводов, тем более что с годами голова болела все реже. Однако же, хотелось извлечь из этой истории хоть какой-нибудь позитив, ведь так скучно жить без позитива.
И без открытий тоже скучно жить, но с открытиями как-то не ладилось. Впору было заподозрить, что больницей имени Буракова руководят мандражисты-перестраховщики, готовые идти на крайние меры по пустякам, но в это как-то не верилось. Скорее всего, оппоненты переоценили доцента Данилова, который никак не может увидеть нечто, лежащее у него под носом.
«Увижу! – пообещал самому себе Данилов. – Как говорится – не доблестью, так хитростью».
«Не все ли равно, хитростью или доблестью победил ты врага?», спрашивал Вергилий. А его современник и коллега Гораций утверждал, что «сильнее тот, кто первый». Древние римляне хорошо разбирались в жизни, несмотря на отсутствие интернета. Если верить Горацию, то оппоненты выходили сильнее, но их удар не достиг цели – Данилов не вышел из игры, а только укрепился в своих подозрениях и озлобился. Нет, лучше сказать – «вдохновился», ведь хорошие люди никогда не озлобляются.
Глава тринадцатая. Все дни похожи друг на друга
Кафедральный секретарь Наталья Борисовна открыла дверь посреди практического занятия, выразительно посмотрела на Данилова и качнула головой влево, в сторону кабинета заведующего. Данилов дал студентам задание на ближайшие четверть часа и неторопливо пошел по коридору, пытаясь на ходу сообразить, что такого срочного могло произойти в совершенно обычный, да еще и предпраздничный день – на календаре было седьмое марта. Но оказалось, что его вызвали не к шефу, а к телефону. Наталья Борисовна ткнула указательным пальцем вверх, давая понять, что звонят из департамента здравоохранения. Если бы звонили из ректората, то она показала бы большим пальцем назад, поскольку главный корпус универа находился за ее спиной.
– Добрый день! – сказал в трубку Данилов, не любивший казенных «я слушаю» или «у аппарата». – С кем имею честь?
– Вас приглашает начальник отдела организации стационарной и специализированной медицинской помощи Артур Денисович Мехреньгин, – звонко отчеканил женский голос. – Сегодня в шестнадцать часов. Вопросы есть?
– Вопросов нет, – ответил Данилов.
Неопытный человек непременно бы поинтересовался, зачем он понадобился господину Мехреньгину, и услышал бы стандартное: «Он вам сам об этом скажет». Но кафедральный секретарь могла быть в курсе.
– Вы не знаете, Наталья Борисовна, зачем я понадобился департаменту? – спросил Данилов.
– Не знаю, – Наталья Борисовна игриво повела бровями. – Может, вам хотят предложить руководство Второй градской?
Внезапное увольнение главного врача Второй градской больницы Лихтера, который одиннадцать лет назад из ничем не примечательного кардиолога с кандидатской степенью вдруг превратился в «выдающегося организатора здравоохранения» с официальным годовым доходом в семнадцать миллионов рублей, вызвало в медицинском мире множество толков. Причины не оглашались и вроде как, ничего такого, за что можно было бы снять главного врача, во Второй градской в последнее время не происходило. Поговаривали о том, что позиции директора департамента резко пошатнулись и наиболее дальновидные из его ставленников начали разбегаться, но больше никаких внезапных отставок не случилось, да и сам Соловей не выказывал никакого беспокойства, а работал в обычном режиме. Сразу же после оставления должности, чуть ли не в тот же день, Лихтер отбыл на историческую родину и всем стало ясно, что дело пахнет крупными хищениями или политикой. Доценту Саакову кто-то рассказал, что Лихтер несколько раз перечислял солидные суммы Вооруженным силам Украины и другим украинским организациям.
– Вот зачем он это делал, а? – удивлялся Сааков. – Чего ему не хватало? Как сыр в масле катался, деньги греб обеими руками… И вообще он не хохол, а еврей, логичнее было бы израильскую армию спонсировать.
– Может, его чем-то шантажировали? – предположила профорг кафедры доцент Рогожина.
– Возможно, что и так, Инна Михайловна, – согласился Сааков. – Знаете, как это бывает: «коготок увяз – всей птичке пропасть». Сходил сдуру на какую-то протестную демонстрацию, засветился в либерастической тусовке, ляпнул что-нибудь, а в свое время ему это припомнили и сказали: «или переводи бабло, или мы тебя сдадим органам». Обычное дело! Подростков точно так же в криминал втягивают – сначала привлекают пьяных обирать, затем чемодан с крадеными вещами перевезти, а там уже и замки отмычками открывать учат…
– Да бросьте вы сплетни разносить! – одернула пылкого армянина профессор Ряжская. – Моя младшая сестра с Лихтером шесть лет вместе училась и я знаю его как облупленного! Он за копейку удавится и мать родную продаст! Знаете, какое у него было прозвище в институте? «Завтра Отдам»! Если студенты на подарок кому-то скидывались или в кафе шли, у Аркаши никогда денег не было. «Заплатите за меня, завтра отдам» говорил он и это светлое завтра до сих пор не наступило, а теперь уже и не наступит. Я точной информацией пока что не владею, но хорошо зная Аркашу, уверена, что от вытягивал из своей больницы все, что только можно. Он типичный Альхен, «голубой воришка», и интересоваться им станут не на Лубянке, а на Арбате!
– Почему на Арбате? – удивился Сааков.
– Счастливый человек! – Ряжская картинно вскинула вверх руки и на несколько секунд застыла в такой позе. – Не знает, где находится московское управление следственного комитета, а берется рассуждать о криминале! Лучше бы методичку дописали, Артур Бениаминович, пользу бы кафедре принесли!
– Что в наше время может украсть главный врач? – сказала в пространство Рогожина. – Упаковку дефицитного лекарства из аптеки или мешок крупы из пищеблока? Но на такие мелочи даже конченый крохобор размениваться не станет, риска на рубль, а прибыли на копейку. Возможностей – голый ноль, не девяностые годы на дворе… Чему вы улыбаетесь, Раиса Ефимовна?
– Да так, – усмехнулась Ряжская. – Ничему. Вы, Инна Михайловна, имеете представление о штатном расписании «двойки»?
– Зачем мне это? – Рогожина обожала отвечать вопросом на вопрос и только в общении с шефом избегала так делать.
– Там работает около тысячи врачей и более полутора тысяч среднего и младшего персонала, – Ряжская перешла с обычного тона на менторско-лекторский. Две с половиной тысячи народу! Это же целый полк! Вы представляете сколько «липовых» совместителей можно набрать при таком штатном расписании? А какой там премиальный фонд? – Ряжская мечтательно закатила глаза и покачала головой. – Это же настоящий Клондайк, в который Аркаша обязательно запускал свою загребущую лапу. А вы верите каким-то выдумкам про помощь хохлам. Да сдались ему эти хохлы как вам пингвины!