Народ давно усвоил, что Ряжская зря не скажет и в прогнозах своих не ошибается. Сааков почесал в задумчивости свою плешь и сказал с нескрываемой завистью в голосе:
– Бывает же кому-то счастье! И рыбку съел, и на х…й не сел…
– Храни нас Ктулху от такого счастья, а прочие неприятности мы сами как-нибудь преодолеем, – вставил Данилов, молча наблюдавший за дискуссией.
Сааков махнул рукой – чего, мол, от тебя, бессеребренника, ожидать…
– Руководство Второй градской – весьма заманчивая перспектива, – сказал Данилов Наталье Борисовне, – но таких случаях аудиенцию назначают иначе – звонят на мобильный лично, а не на кафедральный через ассистента.
– Вам видней, – согласилась Наталья Борисовна, работавшая на кафедре третий месяц.
Прежде она работала ведущим специалистом в муниципалитете Выхино-Жулебино, откуда была вынуждена уйти из-за интриг сослуживцев (так, во всяком случае, рассказывала сама). Изменившиеся приоритеты побуждали к спокойной работе в пешей доступности от дома, а на кафедре как раз образовалась вакансия. «С моей фамилией только в медицине и работать!», говорила Наталья Борисовна. Фамилия у нее была самая, что ни на есть, медицинская – Шприц.
У человека с редкой фамилией Мехреньгин была совершенно заурядная внешность – невзрачный блондин с мелкими чертами лица. Средний тип среднего возраста – на вид Мехреньгину было около сорока лет. Должностное величие подчеркивалось надменным взглядом, огромным креслом из тех, которые в обиходе называют «президентскими», и массивной печаткой с изображением львиной головы на безымянном пальце левой руки. «А мужик-то с фанаберией, – подумал Данилов, – предшественник был попроще».
– Вы, наверное, догадываетесь, зачем я вас вызвал, – сказал Мехреньгин, пропустив мимо ушей даниловское «добрый день»; сесть он тоже не предложил, Данилов уселся на стул по собственной инициативе.
Возможно, следователю, беседующему с подозреваемым в совершении какого-то противоправного деяния, уместно начинать разговор с подобной фразы – вдруг собеседник сдуру признается в чем-то, неизвестном следствию. Но чиновнику полагалось вести себя иначе и, конечно же, отвечать на приветствия тех, кого он к себе пригласил. Именно «пригласил», а не вызвал, потому что для сотрудника кафедры Первого Московского медицинского университета имени Боткина, совсем недавно называвшимся академией, чиновник Департамента здравоохранения, пусть даже и высокого ранга, начальством не являлся. Университет, как и прочие медицинские вузы страны, подчинялся Минздраву и, если уж сравнивать иерархические лестницы, то доцент кафедры находился примерно на одном уровне с начальником отдела департамента.
– Если речь пойдет о руководстве Второй градской, то я сразу же откажусь, – сказал Данилов, не без удовольствия наблюдая за тем, как вытягивается круглое лицо Мехреньгин. – Научная работа мне как-то ближе, да и за чужие грехи отдуваться не хочется.
– Речь пойдет совсем о другом! – нахмурился начальник отдела. – Мне хотелось бы узнать, на каком основании вы терроризируете администрацию больницы имени Буракова.
– Я? – Данилов изобразил лицом величайшее удивление. – Терроризирую? Администрацию больницы имени Буракова? Скажите, а в убийстве президента Кеннеди вы меня, случайно не подозреваете?
– Бросьте ваши шуточки! – рявкнул Мехреньгин, стукнув кулаком по столу. – Тоже мне – развели балаган! Говорите по существу!
– Тон придется сменить и децибелы убавить, а то у нас разговора не получится, – спокойно сказал Данилов, глядя в глаза Мехреньгина, сверкавшие начальственным гневом. – Вы мне не начальник, а я вам не подчиненный. Кстати говоря, на меня и мое начальство голоса на повышает, потому что я этого не люблю. И слова выбирайте, пожалуйста, вы же не триллер сочиняете, а с коллегой общаетесь.
Надо отдать Мехреньгину должное – фишку он рубил слету и мгновенно переключался из одного режима в другой.
– Мне на вас пожаловалась заместитель главного врача по медицинской части Колбина, – сказал Мехреньгин спокойным, но немного раздраженным голосом. – Пока что – в устной форме. Якобы вы явились в больницу для того, чтобы набрать материал для научной статьи, а на самом деле начали активно вмешиваться во внутренние дела, проводить экспертизу историй болезни, поучать Колбину и, даже, угрожали ей…
– Никаких угроз не было! – твердо заявил Данилов. – И вмешательства, как такового, тоже.
– Может быть я не так выразился, – покладисто сказал начальник отдела. – Не угрожали, а ставили условия…
– На самом…
– Позвольте мне закончить! – Мехреньгин снова повысил голос, но сразу же осекся. – Вы же обсуждали с Колбиной недостатки ее работы?
– Обсуждал, – кивнул Данилов. – В спокойном режиме, с глазу на глаз, с предупреждением, что я не намерен выносить сор из избы. Историй болезни я изучал в рамках своей работы…
– А что у вас за работа? – поинтересовался Мехреньгин. – По профилю кафедры?
– Конечно же по профилю, – усмехнулся Данилов, – ведь она касается деятельности стационарного скоропомощного комплекса, включающего в себя несколько операционных и реанимационные отделения. Помимо анализа статистических данных я знакомился с организацией работы комплекса и сравнивал то, что есть, с тем, что было, чтобы выявить плюсы. Плюсы, обратите внимание, а не минусы. Я намеревался показать, что скоропомощные комплексы важны и нужны.
– Ну это мы и без вас знаем, – уколол Мехреньгин. – Иначе бы и не открывали их.
– Принимая решение, вы оперировали логическими доводами, которые непременно должны быть подкреплены фактами, – парировал Данилов. – Иначе вас могут обвинить в необоснованном расходе средств. Надо же показать, что комплексы окупаются. В наших условиях, здесь и сейчас.
– Вот бы и показывали, – тоном учителя, объясняющего первоклассникам азы наук, сказал начальник отдела. – А вас не в ту степь понесло… Зачем?
– У вас на подоконнике царапина, – Данилов перевел взгляд на окно. – Бросается в глаза, надо бы закрасить. Можно корректирующей жидкостью, если ничего другого под рукой нет.
– Давайте не будем отвлекаться! – Мехреньгин оглянулся через левое плечо. – Речь идет о вашем поведении…
– Я просто хотел привести наглядный пример, – кротко сказал Данилов. – Я увидел дефект, сообщил о нем вам и предложил способ решения проблемы. Обратите внимание на то, что я не выскочил в коридор и не стал кричать там о царапине, а сказал об этом вам с глазу на глаз. То же самое было и с Колбиной. Я заподозрил, что две истории болезни были переписаны в нужном ключе, и пришел с этим к Колбиной.
– Зачем?
– Как это – зачем? – искренне удивился Данилов. – Начмед должен быть в курсе происходящего в больнице, это раз. А поскольку исправления касались той сферы, которую я изучал, они могли отразиться на моей работе, это два. В общем, я собирался предупредить и обсудить, но меня поняли иначе. Ретивое взыграло.
– Я знаком с вашим послужным списком, – Мехреньгин откинулся на спинку кресла, немного отодвинулся назад и закинул левую ногу на правую. – Он внушает уважение, честно говорю вам об этом. Могу предположить, что в вас тоже играет это самое ретивое и иногда вас тянет заняться административной деятельностью, что приводит к… хм… нежелательным последствиям. Каждый должен заниматься своим делом! Недаром же говорится: «кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево».
– Вот нисколько не тянет! – заверил Данилов. – Я просто считал своим долгом обсудить с руководством болезни те моменты, которые привлекли мое внимание, только и всего. В конструктивно-дружелюбной форме. Больше мне добавить нечего. Если хотите, могу изложить все сказанное в письменном виде…
Окончание фразы «может дойдет до вас, если несколько раз перечитаете» Данилов благоразумно опустил.
– Нет, этого не нужно, – Мехреньгин отрицательно покачал головой. – Письменное объяснение считается документом лишь в том случае, если оно подается по инстанции, руководству, а я вам, как вы справедливо изволили заметить, не начальник. Мне достаточно знать, что вопрос решен и администрация больницы имени Буракова может работать спокойно.
– Я им не мешал и впредь не собираюсь, – Данилов вопрошающе посмотрел на собеседника. – Мы закончили?
– Буквально пару слов – и закончим, – Мехреньгин изменил вальяжную позу на деловую – подался вперед, положил руки на стол и сцепил пальцы в замок. – Не следует думать, будто департамент не держит руку на пульсе. Мы внимательно наблюдаем за всем нашим хозяйством и держим все под контролем, но сейчас изменился подход. Мы перестали вмешиваться во все подряд и предоставляем учреждениям больше свободы…
У Данилова на этот счет было другое мнение, но он предпочел его не оглашать, чтобы не затягивать бесполезный и нудный разговор.
– В пандемию мы немного перегнули палку, – Мехреньгин перешел на доверительный тон. – Кошмарили всех подряд, вздохнуть свободно не давали… Кому-то думалось, что так лучше, но жизнь показала обратное. Стресс – помеха всему, а давить на тех, кто и без того находится в стрессовой ситуации, непозволительно. Первый в России скоропомощной комплекс – это громадное свершение, громадная ответственность и громадный стресс…
«Я планов наших люблю громадьё, размаха шаги саженьи», вспомнилось из Маяковского. Мать была не очень-то высокого мнения о Владимире Владимировиче, говорила, что коммунист убил в нем талантливого футуриста, но ценила его как новатора, создавшего особый поэтический ритм, буквально пропитанный экспрессией.
– Не надо думать, что департамент на что-то смотрит сквозь пальцы, – разглагольствовал Мехреньгин. – Мы все видим, мы все знаем, но мы входим в положение и проявляем понимание. Тем, кто делает большое и важное дело, новое дело, можно простить мелкие промахи, разве не так?
«Уймись, противный, и не мешай работу работать», подвел итог Данилов.
«Пару слов» Мехреньгин растянул на добрую четверть часа. По взгляду чувствовалось, что напоследок он приберег нечто важное, о котором намерен упомянуть словно бы мимоходом. «Пригрозит чем-нибудь», подумал Данилов и ошибся. Закончив свой монолог, Мехреньгин «спохватился»: