– Дельта-банк настойчиво предлагает мне заняться инвестированием, – сказал Данилов, забравшись под одеяло. – За тысячу вложенных рублей обещают подарочную акцию на десять тысяч. Я в раздумьях – не могу решить, во что лучше вложиться – в «Газпром» или в «Камаз»?
– Вложись в личный фонд Марии Даниловой, – посоветовала Елена, не отрываясь от чтения, но спустя несколько секунд отложила книгу и удивленно уставилась на мужа. – Данилов, что с тобой? Где ты и где инвестиции? Может ты еще на фьючерсах играть начнешь? Знаешь, что мне мама говорила? «Лучше гулящий, чем пьющий и лучше пьющий, чем игрок».
– Это был завуалированный комплимент, – ответил Данилов. – Я хотел показать восхищение твоими экстрасенсорными способностями. Ты угадала – в бураковской кардиореанимации действительно тырили деньги пациентов с использованием телефонов и пальцев. Только вот мне кажется, что это не единственная тайна Бураковского двора… Видела бы ты, каким взглядом на меня начмед посмотрела, когда в отделение вошла. Будто бы змея огнедышащего увидела.
– Ничего удивительного! – фыркнула Елена. – Огнедышащий змей – это твоя потаенная сущность.
– Он же крадущийся тигр и затаившийся дракон, – подхватил Данилов. – Короче говоря, тихий омут с чертями.
– Вот-вот! – Елена выключила лампу. – Тихий и с чертями – это в самую точку. Не хочешь ли выпустить своих демонов порезвиться, а то я что-то заскучала без внимания?
Глава семнадцатая. Eventus stultorum magister est
– Оно тебе надо, Данилов? – во взгляде Елены удивление мешалось с недоумением, так смотрят матери на маленьких детей, пытающихся напиться воды из лужи. – Там есть зам по АИР,[54] вот пусть и старается, флаг ему в руки!
– И вьется узкая тропа, здесь Цезарь проходил когда-то, здесь с кликом двигалась толпа к дверям гранитного сената, – с выражением продекламировал Данилов. – Ты спишь, о славных днях скорбя, могучий Рим, могучий форум. Лишь путник ныне на тебя посмотрит любопытным взором. А римлянин пройдет кругом, не остановится, не взглянет… Что рыться в прахе вековом? Ведь Цезарь спит могильным сном и легион его не встанет.[55]
– Неужели, мне вместо шампиньонов попались мухоморы? – удивления и недоумения во взгляде жены прибавилось. – С чего тебя на декламацию потянуло? Или картошка была какая-то особенная?
– Картошка с грибами получилась замечательной! – ответил Данилов, еще не отошедший от кулинарного наслаждения, устроенного женой, секрет которого заключался в правильном сочетании пряностей. – Я просто хотел привести отвлеченный пример. Цезарь спит могильным сном и легион его не встанет – следует ли из этого, что не нужно изучать историю?
– Где имение и где наводнение? – Елена закатила глаза и покачала головой.
– Там, где нужно! – заверил Данилов. – А что касается «оно тебе надо?», то такая постановка вопроса в нашем деле неуместна. Лично мне ничего не надо, но я думаю о пациентах и если мне удастся спасти жизнь хотя бы одному человеку, то я буду знать, что мое… хм… взаимодействие с Бураковкой, – Данилов машинально почесал правую ладонь, – было не напрасным.
– Но зам по АИР…
– Зам по АИР больше чиновник, нежели врач, к тому же он анестезиолог и о ведении кардиологических пациентов имеет только общее представление, – Данилов невольно удивился своему умению выбирать благопристойные эвфемизмы для словосочетания «полный му…ак». – А если в человеке чиновник преобладает над врачом, то он никогда не попросит помощи вовремя, до совершения ошибок. Сначала налажает, а потом уже начнет бить в колокола. А каждая ошибка – это чья-то жизнь.
– В общем-то ты прав, но…
– Я и в частностях прав! – перебил Данилов. – Можешь считать, что я преследую свой собственный интерес, если более высокие понятия в расчет не берутся.
– Какой?
– Простой! Я – человек немолодой, с изрядно изношенным организмом. Вдруг, во время пребывания в больнице имени Буракова со мной случится инфаркт?
– Не каркай! – вскинулась Елена. – Какой, к чертям, инфаркт?
– Разный может быть, – покладисто ответил Данилов. – Но дело не в характере процесса, а в том, чтобы мне оказали полноценную и адекватную медицинскую помощь. А о какой адекватной помощи можно говорить, если народ набирается впопыхах, по принципу «с бору по сосенке»? Кардиолог из поликлиники? Сгодится! Анестезиолог из стоматологической клиники? Тоже подойдет. Как там у Гоголя? «Что там? веревочка? давай и веревочку! и веревочка в дороге пригодится: тележка обломается, или что другое, – подвязать можно». И что в результате?
– В общем-то ты прав, – с нажимом повторила Елена, давая понять, что перебивать ее не следует, – но поверит ли больничная администрация в твои благие намерения? Что-то я сомневаюсь…
– Я тоже не уверен в успехе, но попробовать нужно, – Данилов выразительно посмотрел на жену. – Человек не может на все повлиять и все изменить, но человеку очень важно знать, что он сделал все, что мог. Если у них есть хотя бы капля здравого смысла, то они с радостью ухватятся за мое предложение.
– С радостью? – Елена недоверчиво хмыкнула. – Они, насколько я понимаю, не такие пациентоориентированные альтруисты, как ты. Им лишь бы штатное расписание заполнить и иметь, с кого спрашивать.
– Показатели! – Данилов поднял вверх левую руку (правую он после удара током инстинктивно оберегал) и загнул мизинец. – Отсутствие жалоб! – к мизинцу добавился безымянный палец. – Плюс в руководящую карму, – Данилов загнул средний палец. – И спасенные жизни, если, конечно, они важны, – немного помедлив, Данилов загнул указательный палец, тряхнул рукой и опустил ее. – Это же то, о чем так любят рассуждать наши руководители – взаимодействие науки и практики, причем организованное по собственной инициативе! Одно дело, когда ты просишь помощи у департамента и он договаривается с кафедрой, и совсем другое, когда ты решаешь проблему самостоятельно, причем с участием лучшей столичной кафедры…
– Лучшей? – усмехнулась Елена. – С чего бы вдруг?
– С того, что наш драгоценный шеф дружит с директором департамента, – Данилов усмехнулся в ответ. – Больничная администрация должна сообразить, какой алмаз брульянтовый падает им в руки…
– И больше не покушаться на жизнь своего благодетеля! – закончила фразу Елена. – Знаешь, в чем твоя основная проблема?
Данилов молча развел руками – ну откуда же мне, грешному, знать?
– Ты идеалист и считаешь, что окружающие тоже должны руководствоваться высокими идеалами!
– От этой болезни я излечился еще в школе, – усилием воли Данилов отогнал от себя не самые приятные воспоминания, касавшиеся обстоятельств излечения. – И я не настолько сошел с ума, чтобы надеяться на наличие идеалов у бураковского начмеда, да и всей администрации в целом. Но свои задницы от неприятностей они страховать умеют, на то и расчет.
– Предлагаю пари! – Елена протянула Данилову раскрытую ладонь. – На исполнение желания. Я ставлю на то, что они пошлют тебя с твоим чудесным предложением куда подальше.
– Что-то мне боязно, – признался Данилов, задержав свою ладонь в нескольких сантиметрах от Елениной. – Вдруг ты от меня чего-то нехорошего потребуешь, несовместимого с понятиями чести и достоинства?
– Всего лишь согласия на ремонт! – ответила Елена. – Пора бы уже освежить квартиру.
– Ну это запросто! – Данилов пожал руку жены и разбил рукопожатие ребром левой ладони. – Можно было бы и не спорить. А о своем желании я пока умолчу…
– Так нечестно! – возмутилась Елена. – Если я раскрыла карты, то и ты должен это сделать!
– Если ты настаиваешь, то пожалуйста, – Данилов демонстративно огляделся по сторонам (сидели они за кухонным столом). – Мне кажется, что с ремонтом можно пару лет обождать. Обои не отклеиваются, штукатурка с потолка не сыплется, пол не скрипит, трубы не текут – какой смысл напрягаться и тратиться?
– Ничего другого я не ожидала! – огрызнулась Елена. – Но уговор есть уговор!
Ремонт – дело десятое, главной целью Данилова была помощь в организации нормальной работы кардиореанимационного отделения, разом лишившегося заведующего, старшей медсестры, пятерых врачей и восьмерых медсестер (просто невозможно представить, что столько народу рискнуло наживаться заведомо «палильным» способом!). Помимо общего опыта у Данилов имелся и профильный – работа в блоке кардиореанимации при отделении неотложной кардиологии Федерального клинического госпиталя МВД. С таким анамнезом можно было надеяться на понимание. С Евгенией Юрьевной, которой до выхода на пенсию оставалось совсем ничего или сколько начальство положит, Данилову общаться не хотелось – велик был риск, что амбиции возобладают над здравым смыслом. А вот с главным врачом, которому руководить да руководить, расти да расти, можно было разговаривать, особенно с учетом того, что между ним и Даниловым черные кошки не пробегали. Возможно, что и пробегут еще – правая ладонь чесалась и взывала к отмщению – но не сейчас и не так, чтобы отражаться на пациентах.
«Исполнительская карьера спокойнее, почетнее и доходнее, – уколол внутренний голос. – Но ты изменил музыке…».
«Зато не изменил самому себе!» – жестко ответил Данилов и в очередной раз призадумался о том, правильный ли выбор был сделан им в свое время. С одной стороны, абсолютно правильный, потому что вне медицины он и представить себя не мог. Но почему же тогда в глубинах неосознанно-бессознательного сидит память о словах матери, от которых он, в свое время, отмахнулся без раздумий? Конфликт сознательного и бессознательного? Да, вроде как, нет – медицина всегда была на первом месте и считалась «настоящим делом», а музыка была всего лишь развлечением, средством медитации и релаксации, к которому Данилов с годами прибегал все реже и реже.
Разговор с главным врачом получился донельзя коротким, собственно, никакого разговора и не было – сказав «очень хорошо», Георгий Христофорович переадресовал Данилова к своему заместителю по АИР Ашневицу. Сделал это очень вежливо – вызвал зама в свой кабинет, познакомил с Даниловым, несмотря на то что они уже были знакомы, подчеркнул, что «в сложившихся условиях поддержка столь уважаемой кафедры очень важна» и выпроводил обоих. Ашневиц глядел на Данилова без особой приязни и всю дорогу до своего кабинета, находившегося в противоположном конце длинного коридора, молчал. Данилов тоже молчал, поскольку все важное за него озвучил главный врач.