– До диссертации теперь руки долго не дойдут, весь день плотно занят, – пошутил Данилов, всего лишь пошутил, не более того.
– Зато ночи свободны, – парировал шеф, никогда не лезший за словом в карман.
Данилову сделалось немного грустно. Ночи-то свободны, но возраст уже не тот и ночные бдения даются дорогой ценой. С одной стороны, спать стал меньше – не более шести-семи часов, а с другой если ночью не поспишь, то весь день чувствуешь себя разбитым. А ведь совсем недавно мог и трое суток без сна работать, а если была возможность, то давил подушку двенадцать часов кряду. Своеобразной вехой стала пандемия, словно бы организм надорвался после работы в ковидной больнице, но Данилов считал, что пандемия здесь не при чем – просто так совпало, укатали сивку крутые горки, еще не совсем, но ощутимо. Что с этим делать? А ничего – просто жить. Никита, как психолог, однажды объяснил, что существует всего одна правильная линия поведения – нужно жить в гармонии со своим возрастом, не сокрушаясь по поводу утраченных возможностей и не боясь дальнейших утрат. Что есть – то и хорошо, а если уж потянет копаться в прошлом, то делать это нужно с пользой, с позитивными выводами. «Эх, мог я раньше вкалывать сутками напролет…» – вредное самокопание, полезное выглядит так: «Может, моя работоспособность и снизилась, но, благодаря накопленному опыту, я сейчас приношу людям больше пользы, чем раньше, так что коэффициент моего полезного действия возрос».
С Топольковским сначала обсудили то, что было написано в заявлении. Собеседник Данилову понравился – вежливый, серьезный, явно толковый и не без чувства юмора.
– «Мертвые души» – самый распространенный вид мошенничества в медицинских учреждениях, – сказал Топольковский. – Лазеек для присвоения казенных денег осталось крайне мало, а эта выглядит наиболее безопасной. Некоторые руководители заходят очень далеко. В ноябре осудили главного врача больницы Монаковского района Тверской области, у которого весь младший медицинский и вспомогательный персонал был «мертвым», а работу выполняли нанятые за гроши мигранты, которых он селил в подвале и подкармливал обедами с больничной кухни.
– Представьте – я там работал, – от воспоминаний по спине пробежали мурашки. – Недолго.[68]
– Совместителем? – улыбнулся майор.
Данилов не собирался рассказывать о происшествии с чайником – зачем болтать попусту, не располагая доказательствами? – но все же рассказал. Точнее, сначала он упомянул о том, что провел сутки в реанимационном отделении больницы имени Буракова, а, сказав «А», пришлось сказать и «Б». Топольковский нахмурился и, вообще, сразу как-то посуровел лицом, и отчитал Данилова за неправильное поведение. Сразу надо было обращаться! Ну и что, что чайника нет? Чайника нет, а вот человек, который его «усовершенствовал» есть, и тот, кто поручил это сделать, тоже есть. И, вообще, у следствия существует много возможностей, бо́льшая часть которых скрыта от непосвященных.
– Вот вы, Владимир Александрович, как врач, самодиагностику и самолечение, наверное осуждаете? – спросил майор и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Осуждаете, конечно. А сами занимаетесь самодеятельностью и делаете важные выводы на пустом месте. На вас совершают покушение, а вы ничего не предпринимаете – ну как такое возможно?
– Боялся, что меня сочтут фантазером, – вздохнул Данилов. – Или того хуже – дураком, которому повсюду мерещатся заговоры. Взялся мокрой рукой за ручку чайника и нагородил огород…
– Но у вас-то рука была сухая! – возразил Топольковский. – Фокус, кстати говоря, знакомый, только делается все немного иначе, чем вы представляете – имитируется износ ручки и выключателя.
В общем – пообщались продуктивно. Насколько понял Данилов, главной целью товарища майора юстиции было убедиться в реальном существовании источника информации и в том, что он сообщил все, что знал. Под конец они даже немного поспорили о том, как лучше бороться с «мертвыми душами». Топольковский считал, что надо развивать систему вознаграждения за информацию о преступлении, причем в размере твердого процента от нанесенного ущерба. Сообщил о миллионном мошенничестве – получил пятьдесят тысяч рублей, а если о десятимиллионном, то – все пятьсот. Данилов же уповал на открытость информации. Если вывешивать на сайтах учреждений полный перечень сотрудников с указанием занимаемых должностей и сделать так, чтобы этого перечня никто миновать не мог, то содержание «мертвых душ» станет крайне опасным делом. Интересно, что это за рентгенолог Тяпкин-Климентовский? В глаза мы такого не видели и слыхом о нем не слыхали!
В конечном итоге сошлись на том, что действовать нужно с разных сторон – и вознаграждать, и делать информацию открытой. Взяв ручку для того, чтобы отметить пропуск, Топольковский строго посмотрел на Данилова и предупредил, что больше никаких действий предпринимать не нужно, дайте профессионалам возможность делать свое дело.
– Не даете поиграть в Эркюля Пуаро, – пошутил Данилов.
– Играйте лучше в доктора Хауса, – посоветовал Топольковский. – Это у вас лучше получится.
Совет напомнил о договоренности с Туркановым. Неловко вышло – сам навязался со своей помощью и неделю не давал о себе знать! Причина, конечно, уважительная – закрутился-заработался, и своих дел хватало и часть савельевской нагрузки пришлось тянуть, но это не может служить оправданием. По дороге к «Арбатской» Данилов зашел в кафе, заказал двойной эспрессо и позвонил Турканову.
– Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется? – вместо приветствия спросил тот.
– Горяченького супчику да с потрошками? – предположил Данилов.
В свое время на шестьдесят второй подстанции это широко известное выражение использовалось для обозначения стакана холодной водки. Кто первым его использовал – неизвестно, но все легендарное было принято приписывать доктору Морозову, выполнившему девятого августа восемьдесят третьего года первый вызов на новой подстанции.
– Башкой об стенку биться хочу! – зло ответил Турканов. – Это не жизнь, а какой-то скверный анекдот! Вообрази такую ситуацию – кардиолог с пятнадцатилетним стажем, начинавший на неотложке в Петербурге, и недавно прошедший переподготовку пытался купировать трепетание предсердий на фоне «вэпэвэ» анаприлином!
– Твою ж мать! – вырвалось у Данилова.
– Вот и я о том же! – голос Турканова начал вибрировать от негодования. – Носишься тут с какими-то химерами, а люди азов не знают! И ведь не в Зажопинске каком-нибудь учился, а в Кировской академии![69]
Синдром Вольфа-Паркинсона-Уайта, он же – синдром ВПВ, представляет собой врожденную аномалию, выражающуюся в наличии дополнительного проводящего пути[70] между предсердием и желудочком. На первый взгляд может показаться, что ничего страшного в этом нет, ведь больше, это не меньше. Но даже кашу можно испортить маслом, а человеческий организм – это тонкая структура, которую эволюция отлаживала миллионы лет. Дополнительный путь ускоряет проведение импульса, нарушая, тем самым, нормальную работу сердца. Одной из разновидностью нарушений является трепетание предсердий, при котором малые камеры сердца сокращаются быстро и нерегулярно, в четыре, а то и в шесть раз чаще положенного. Полноценного сокращения при этом не происходит – суеты много, а пользы мало. Наличие дополнительного проводящего пути предъявляет особые требования к терапии – для купирования учащенного сердцебиения можно использовать далеко не все противоаритмические препараты, те, которые блокируют проведение импульса от предсердий к желудочкам по основным путям, противопоказаны, потому что в случае блокировки импульсы с увеличенной скоростью начнут «курсировать» по дополнительному пути, и частота сокращений возрастет еще больше. Врача-кардиолога, не знакомого с этими нюансами можно сравнить с электриком, который не умеет подсоединять розетки с заземлением. Нет, можно сказать резче – врача, не знающего особенности терапии при синдроме Вольфа-Паркинсона-Уайта, нельзя считать кардиологом.
– Проводить тестирование работающих врачей я не имею права, – продолжал Туракнов. – Да и уволить мне никого не дадут, потому что в очередь к нам кардиологи не стоят. Скажут: «вы – заведующий, вот и учите». Я, в принципе, не против, но что же мне теперь с азов начинать? Так на это люди сильно обижаются – я десятый год работаю, а вы мне элементарные вещи объясняете. Ты мне сейчас скажешь: «ставь дураков дежурить с умными». Я бы поставил, только у меня умных не хватает…
– Если за тестированием не следуют оргвыводы, то проводить его можно без проблем, – сказал Данилов. – Увольнять по итогам нельзя или премию срезать, а просто так чего бы не поразвлечься? Опять же – народ подтянется. Я попрошу на кафедре кардиологии какой-нибудь масштабный тест, доработаю его и пришлю тебе в следующий понедельник. Пойдет?
– Спаситель ты наш! – обрадовался Турканов. – С меня магарыч! А до понедельника ты у нас не появишься? Я завтра дежурю, заглядывай вечерком, посмотришь свежим взглядом на нашу деятельность.
– Загляну, – пообещал Данилов. – Около семи.
Период с половины седьмого до половины девятого вечера в кардиологических реанимационных отделениях считается относительно спокойным. Разумеется, день на день не приходится – пациенты могут поступать один за другим, но чаще всего персонал получает небольшую передышку, обусловленную тем, что значительная часть потенциальных клиентов едет с работы домой. В дороге люди за медицинской помощью обращаются крайне редко, лишь в тех случаях, когда припирает очень уж сильно, а большинство занемогших спешит домой с мыслью «отлежусь и решу, что делать». И с инфарктами спешат, и с аритмиями, и с выраженной стенокардией. Идет человек, шатается, останавливается через два шага на третий, но идет, а некоторые и машину ведут в таком состоянии. Доцент Сааков недавно откопал в Сети британское исследование, согласно которому четыре с половиной процента внезапных смертей мужчин в возрасте от сорока до шестидесяти пяти лет имело место в автомобиле по возвращении с работы. Шеф по этому поводу сказал, что есть правда, есть ложь, а есть статистика, которую высасывают из пальца. Выражение понравилось Данилову, и он его запомнил. Действительно, статистика занимает промежуточное положение между правдой и ложью. Вроде бы предельно объективная наука, оперирующая точными данными, но каждый натягивает эти данные так, как нужно. За примерами далеко ходить не нужно – взять, хотя бы, громкий скандал, разразившийся в ноябре прошлого года на кафедре клинической фармакологии и пропедевтики внутренних болезней Российского университета демократического сотрудничества. Некий журналист заинтересовался количеством клинических исследований, проводившихся на кафедре. Весьма странно, что до него никто не обратил внимания на то, что кафедра тянет непосильную ношу. Клиническое исследование препарата предполагает набор участников в группы, основную и контрольную, наблюдение за ними на протяжении длительного периода времени и обработку полученных данных. Наблюдение заключается в том, что раз в один, два или три месяца, куратор встречается с участником для осмотра и обследования. В роли куратора выступает кто-то из сотрудников кафедры, у которого, помимо клинических исследований, есть и другие, более важные задачи. Хорошо организованный человек может вести одно