временно три или, даже, четыре клинических исследования, но не восемь, и, уж, тем более не десять. Даже если привлечь к делу аспирантов и клинических ординаторов, которых на кафедрах принято рассматривать в качестве бесплатной и на все согласной рабочей силы, то все равно невозможно работать такими «стахановскими» темпами. А одна из доцентов упомянутой кафедры тянула аж двенадцать исследований (не иначе, как владела волшебным хронометром, растягивавшем сутки до сорока восьми часов). Знали ли внутренний расклад заказчики исследований? Скорее всего знали, ведь в этом узком мирке что-то скрыть практически невозможно. Знали и понимали, что исследования проводятся только на бумаге… Но многим заказчикам нужны правильные цифры, а не реальное исследование эффективности препарата. Опять же – заведующая кафедрой сильно демпинговала, действуя по принципу «ну сколько дадите». Как подозревал Данилов, журналист-разоблачитель ухватился за тему не сам по себе, а по наводке кого-то из конкурентов, руководивших другими, менее бо́рзыми кафедрами.
Данилов явился к Турканову по делу, но, с другой стороны, вроде бы как навещал дежурящего коллегу, поэтому прихватил с собой большой пакет медовых пряников. Пряники считались универсальным дежурным лакомством – не портятся, разве что подсохнуть могут, идут хорошо и с чаем, и с водой, а четыре пряника – это уже вполне сытный завтрак. Впрочем, у каждого свои предпочтения. В свое время на шестьдесят второй подстанции работал доктор Савин по прозвищу «Космонавт», данном за пристрастие к одному-единственному блюду – смеси из вареных яиц и риса, обильно заправленной майонезом. Литровая банка этого «салатика» съедалась в обед и этого Савину хватало до конца смены.
– А что? – говорил Савин. – Во-первых, сытно. Во-вторых, разогревать не надо, время экономится. А, в-третьих, удобно – если сорвут с обеда, то можно на ходу в машине доесть.
С обеда бригады срывали часто – дадут официальные тридцать минут, только тушенку на сковороде разогреешь, а по селектору объявляют: «Шестьдесят два – одиннадцать, вызов! Одиннадцатая бригада, вызов». Оставляешь сковороду на плите и мчишься спасать жизни. Вернешься через четыре часа на подстанцию и найдешь на плите пустую сковороду, хорошо, еще, если вымытую. Савин же в машине свой «салатик» доест, складную ложку оближет и сунет в карман, а банку выбросит – лепота!
– Ты как космонавт, – сказал ему однажды водитель Филаретов. – И еда у тебя особая, и жрешь ты ее в движении.
Так прозвище и прилипло.
Турканова Данилов застал со шпателем в руках – коллега укреплял внутреннюю розетку, находившуюся над диваном.
– Дурак берет алебастр, который моментально схватывается, – комментировал Турканов, удаляя шпателем излишки массы, в которой сидел подрозетник с заведенным в него проводом. – Кретин использует гипсовую штукатурку, которая застывает долго. А умный человек…
– Смешает алебастр и штукатурку в равных объемах, – докончил Данилов.
– Знатока сразу видно! – Турканов обтер шпатель скомканным листом бумаги, а затем подошел к раковине и начал его мыть, обстоятельно и неторопливо. – В нормальных учреждениях как? Звонишь электрику, и он приходит, а у нас все с выподвывертом – надо писать заявку на имя зама по АХЧ, тот ее на следующий день рассматривает и передает в инженерную группу… Раньше, чем на третий день электрик не явится, и это в лучшем случае, ведь шатающаяся розетка – дело не срочное. Лучше самому сделать. Я, конечно, не Кайнов, но руки откуда надо растут…
– А что Кайнов? – спросил Данилов.
– Витек всей электрикой в отделении заведовал, – Турканов закончил мыть шпатель и начал столь же обстоятельно вытирать его полотенцем. – Что хочешь мог – хоть проводку заменить, хоть УЗО. Любые неполадки исправлял в момент – он в армии на электрика выучился и вообще был рукастым, любил доводить все до ума. На зоне не пропадет, я за него спокоен.
В голове Данилова начали связываться воедино обрывки логической цепочки… «С чего бы вдруг? – сварливо поинтересовался внутренний голос. – «Мертвых душ» у Кайнова в подчинении не имелось, а «пальчиковым играм» ты помехой не был. Покушение на убийство – слишком серьезное деяние, которое не делается из желания угодить начальству…».
«Администрация могла знать о «пальчиковых играх» и шантажировать Кайнова, – возразил Данилов. – А что? За такие дела вешают солидный срок, до десяти лет, кажется…».
«А за убийство – еще более солидный, – возразил голос. – Сдается мне, что логика твоя хромает. Если у доктора Мортимера имеется собака, то это еще не делает его Баскервилем».
«А что если ему предложили повышение? Пообещали сделать замом по АИР…».
Додумать эту мысль Данилов не успел, потому что Турканов положил перед ним папку с историями болезни. Данилов пересчитал – историй было одиннадцать.
– Больше всего меня интересует твое мнение по поводу трех верхних, – сказал Турканов. – Ядрушкин, Курбанов и Секриерский. С Курбановым вообще ничего непонятно – сократительная способность практически не снижена, пневмонии нет, но он в день по два отека выдает и анамнез чистый, как моя совесть – в сорок восемь лет впервые с врачами дело имеет.
Заниматься чужими пациентами в нерабочее время – сплошное удовольствие. Не надо отвлекаться на поступивших или бежать на срочную консультацию в отделение, можно думать столько, сколько потребуется…
– У Курбанова твоего повышенная проницаемость легочных капилляров, – заключил Данилов после того, как осмотрел пациента и отбросил все прочие пусковые факторы отека легких. – Не такая уж и редкая аномалия, кстати говоря. Пока мотор работал нормально, все было хорошо, а сейчас стало плохо.
– Лично я боюсь таких крепких мужиков, которые раньше никогда ничем не болели, – вздохнул Турканов. – Организм рассыпается словно карточный домик, сюрпризы сыплются один за другим… Нет, мне подавай божьих одуванчиков, которые всеми болезнями, кроме простатита болеют, и семь инфарктов на ногах перенесли. Они каждый день умирают, но в конечном итоге благополучно выписываются и не портят нам статистику.
– Вот тебе выражение хорошее в копилку перлов, – вспомнил Данилов. – Есть правда, есть ложь, а есть статистика.
– Замечательно! – восхитился Турканов. – Надо запомнить, пригодится.
Договорились о том, что следующая встреча состоится в понедельник – Данилову хотелось не просто выслать Турканову обещанный тест, а провести на нем апробацию в живом, так сказать, режиме. Однако Турканов позвонил вечером следующего дня и попросил Данилова больше не появляться в отделении, поскольку ему очень крупно досталось от Евгении Юрьевны за «самодеятельность».
– В нее словно бес вселился, – смущенно бубнил Турканов. – Орала, кулаком по столу стучала, хорошо еще, что кусаться не начала. «Что у вас делают посторонние?! Почему вы показываете пациентов кому попало?! Вы еще с улицы начните консультантов водить?!». Саныч, чем ты ей так насолил? Невинности лишил и не женился?
– Хуже, – ответил Данилов, не зная, что и думать. – Ладно, давай возьмем тайм-аут, а тест я тебе вышлю по почте.
Что это – банальная вредность по отношению к «нехорошему человеку» или желание что-то скрыть? Но что можно скрыть в отделении, где нет совместителей и где недавно заведующего и ряд сотрудников арестовали за «пальчиковые игры»?
Хотелось обсудить свежие новости с женой, но Елена вернулась с работы взвинченной – громко хлопнула входной дверью, сумку на тумбочку в прихожей не поставила, а швырнула так, что та свалилась на пол, и в ванной задержалась надолго, за это время десять раз руки вымыть можно было. «Где-то что-то не так», подумал Данилов и достал из холодильника початую упаковку бекона. Яичница с беконом и рикоттой, в которой жирность первого компонента компенсировалась нежирностью второго, была сейчас весьма кстати, тем более что ничего другого в наличии не имелось – Мария Владимировна обещала приготовить «что-то вкусное», но вместо этого после школы отправилась в гости к подруге, не иначе у той случилось нечто, требующее участия.
– Цветочки отцвели – пошли ягодки, – сказала Елена, усевшись за кухонный стол. – Главный врач нашей клинской станции избил выездного врача, женщину. Зэчээмтэ,[71] «сотряс»,[72] ушиб мягких тканей, перелом левой ключицы.
– Мать честная! – ахнул Данилов, на памяти которого мужчины-заведующие никогда не избивали подчиненных женщин, да еще и с такими последствиями. – За что?
– Она засняла на телефон выступление заведующего на пятиминутке. Цензурных слов там не было, только мат и предлоги. Запись стереть отказалась…
– Козел! – с чувством сказал Данилов и поставил перед Еленой тарелку с яичницей, на которой сверху нарисовал кетчупом смайлик. – Надеюсь, что ему дадут реальный срок, а не условный.
– Как знать? – Елена взяла нож с вилкой и отрезала кусок яичницы. – Перелом ключицы и зэчээмтэ – это легкий вред здоровью… Но дело не в этом, – она положила отрезанный кусок в рот и начала жевать. – Вкусно, только соли маловато…
– Виноват, забыл посолить, – Данилов поставил на стол солонку. – Ты ешь, пока не остыло, а после продолжим.
Елена щедро посыпала яичницу солью и в две минуты покончила с ней. Данилов порадовался ее хорошему аппетиту – значит не так уж все и плохо.
– Но дело не только в этом печальном инциденте, – начала Елена, когда вместо опустевшей тарелки перед ней оказалась чашка с кофе. – Выяснилось, что этот, как ты выразился, козел, прежде работал старшим врачом на городской подстанции в Саратове и был уволен официально по собственному желанию, но, на самом деле, за рукоприкладство. Эти сведения стали достоянием общественности, на Ютубе выложили интервью с фельдшером, которого наш козел избил в Саратове, и волна поднялась нешуточная. Формально ко мне претензий нет, поскольку на работу нанимал его мой предшественник, но генеральный требует минимизировать репутационные риски, а я понятия не имею, что для этого можно сделать. Как ты говоришь – фарш невозможно провернуть назад. Как я должна себя вести в этой ситуации?