Так и подмывало рассказать о своем прозрении жене, но рассказ был явно не утренним, когда все на бегу, а вечерним, да и преподнести все хотелось эффектно и надо было придумать, как именно.
Без четверти десять, перед тем как вести группу на обход, Данилов позвонил Топольковскому, сказал, что у него появилась важная информация, которую хотелось бы изложить при встрече, так будет удобнее, поскольку могут понадобиться объяснения профессионального характера. Снова договорились на половину шестого и весь рабочий день Данилов просидел, словно на иголках, настолько ему не терпелось рассказать о собственном идиотизме. Как там было у Хармса? «Англичанин мистер Хопп, смотрит в длинный телескоп, видит горы и леса, облака и небеса, но не видит ничего, что под носом у него». В Англии – мистер Хопп, а в Москве – доцент Данилов, два сапога пара.
4Ребус-то простейший – три буквы, четыре цифры, одно отличие.
Глава двадцать вторая. Весна – это осень наизнанку
«Весна – это осень наизнанку» было написано в туалете бара «Бухой Ильич». Крупные красные буквы на фоне мелкой черноты надписей и рисуночков сразу же бросались в глаза.
– У меня к тебе вопрос, – сказал Данилов, вернувшись к столу, за котором сидел Полянский. – Как будет правильнее: «весна – это осень наизнанку» или «осень – это весна наизнанку»?
– Оба выражения верны, потому что вся жизнь вывернута наизнанку… – ответил Полянский, сопровождая слова грустным протяжным вздохом.
Жизнь лучшего друга снова дала трещину – Аллочка никак не могла решиться на окончательный разрыв с мужем. Отговорки были банальными – «не сегодня», «надо подготовить почву», «я сейчас вся на нервах», «нам же и так хорошо», «не забывай, что у меня дети» и так далее.
– Ну как она может жить с этим уродом?! – вопрошал Полянский у зала, в котором по раннему времени не было никого, кроме них двоих и скучавшего за стойкой бармена (впрочем, бармен, кажется не скучал, а следил за шоу, стараясь не обнаруживать своего интереса). – Видел бы ты его рожу! Он и внешне урод, и морально урод, и физически тоже урод – болезней целая куча.
– Больной человек – не урод, – строго заметил Данилов. – И, насколько мне известно по твоим рассказам, эта достойная женщина живет со своим супругом уже более двадцати лет… Стало быть привыкла ко всем его особенностям!
– Но у нас же любовь! – Полянский что было силы хватил кулаком по столу. – Я люблю ее! Понимаешь – люблю! И хочу, чтобы она всегда была рядом! Я хочу жить вместе с ней и работать вместе! Вторую проблему я уже решил, а вот с первой вышла заминка.
– Ты устроил ее в вашу контору? – удивился Данилов. – Кем? Тоже в процедурный кабинет?
– Нет, она станет помогать мне на приеме, – с достоинством ответил Полянский. – С третьего апреля.
– На приеме вместе, дома вместе… – Данилов испытующе посмотрел на друга. – Игорь, тебе не кажется, что это перебор?
– Нет никакого перебора, – Полянский снова вздохнул. – Дома мы проводим вместе всего две ночи в неделю. Так я хоть на работе буду видеть ее каждый день и смогу уговорить быть решительнее… Надо же определяться в конце концов! Или я – или он!
Последовал еще один удар кулаком по столу. Бармен посмотрел в их сторону. Полянский показал ему два растопыренных пальца и залпом осушил свой наполовину полный бокал. Данилов отхлебнул из своего и демонстративно прикрыл рот правой ладонью.
– Что – блевать тянет? – забеспокоился Полянский. – С чего? Мы же ничего не ели? И пиво нормальное…
– Это такой восточный жест, – пояснил Данилов, убрав руку. – Если кто-то из придворных хочет сказать падишаху что-то важное, но неприятное, он закрывает рот рукой и ждет разрешения от повелителя.
– Мы не на востоке, и я не падишах, – усмехнулся Полянский. – Говори.
– Мы на Востоке, – возразил Данилов. – А коллективный Запад выступает против нас. Что же касается падишаха, то это я пригласил тебя сюда, стало быть ты – мой гость. А гость на Востоке – падишах. Так что я буду молчать до тех пор, пока падишах не даст мне зеленый платок пощады…
Бармен принес бокалы с пивом и забрал пустой бокал Полянского. Выждал секунд десять у стола – не закажут ли дорогие гости чего еще? – и ушел за стойку.
– Я тебе сейчас дам стулом по голове! – пригрозил Полянский. – Начал – так говори!
– Дошло до меня, о солнцеподобный владыка… – писклявым голосом начал Данилов, но Полянский посмотрел на него так сердито, что пришлось перейти на обычную речь. – Была у моей матери подруга, тетя Надя, а у той была дочь Наташа, крутившая роман с одним партийным работником, который на закате социализма стал первым секретарем Перовского райкома. Любовь там была страстная и дело шло к брачеванию, но у Наташиного кавалера имелся маленький сынишка и тяжело больная жена, а еще он должен был блюсти моральный кодекс строителя коммунизма, правда на это в то время уже смотрели сквозь пальцы…
– К чему ты это рассказываешь? – Полянский недоуменно посмотрел на Данилова. – Это и есть та удивительная история, которую ты мне хотел рассказать.
– Нет, это другая, совсем не удивительная, а подходящая к моменту, – Данилов допил пиво из первого бокала и пододвинул к себе второй, который уже успел порядком запотеть – пиво здесь охлаждали не по-детски, может высокомудрые знатоки таких температур не одобрили бы, но Данилову было в самый раз. – Тетя Надя в самом начале романа сказала дочери, что если ее любимый мужчина не уйдет от жены за полгода, то на нем, как на кандидате в мужья, можно ставить крест. Так оно и вышло. Роман кочегарился до середины девяностых, но кавалер так и остался в семье, то он ждал, пока сын подрастет, то больную жену бросить совесть не позволяла, а барышня осталась при пиковом интересе.
– Ты хочешь сказать…
– Да, – кивнул Данилов. – Именно это я хочу сказать. Да – так сразу. Нет – так никогда. Если бы она хотела соединиться с тобой, то уговаривать бы не пришлось. Ты вспомни свое славное прошлое – многих ли приходилось уговаривать подолгу?
– Прошлое осталось в прошлом, – Полянский снова вздохнул («ну прямо как старая бабка!», рассердился Данилов) и погладил себя ладонью по глянцевому лысому темени. – Были когда-то и мы рысаками, а теперь приходится уговаривать…
– Старых кобыл! – зло сказал Данилов.
Полянский вздрогнул, гневно нахмурился, но в бутылку лезть не стал, только рукой махнул – да о чем с тобой говорить?
– Извини, – Данилов виновато посмотрел на лучшего друга. – Не то слово вырвалось. Я просто хотел отметить, что в данном случае возрастное преимущество на твоей стороне. Да и все остальные преимущества тоже – ты симпатичный…
Полянский снова погладил себя по лысине, на сей раз не машинально, а демонстративно.
– Ты симпатичный, – с нажимом повторил Данилов, – добрый, порядочный, обеспеченный и уже совершенно свободный мужчина. Ты влюблен и хочешь развития отношений. Твоя обже говорит, что любит тебя, спит с тобой, но отношения не развивает. Но и не разрывает… О чем это говорит?
– О том, что она нерешительная! – вскинулся Полянский. – Ей и хочется, и колется…
– Это в шестнадцать и хочется, и колется, – мягким тоном врача, разговаривающего с умирающим пациентом, возразил Данилов. – Ну, максимум, в двадцать. А в полтинник уже или хочется, или колется. Как-то так.
– Ты хочешь сказать, что она меня использует? – брови Полянского слились воедино, а на скулах заиграли желваки. – Да как ты можешь хаять человека, которого в глаза не видел?
– Я никого не хаю, – Данилов отрицательно покачал в воздухе указательным пальцем. – Я делаю выводы на основании представленной тобой информации и эти выводы таковы, какие есть.
– Но зачем ей это? – Полянский растерянно потряс головой. – Я же ни какой-нибудь олигарх…
– Ну и она, насколько я понимаю, не модель, – осторожно заметил Данилов. – Да и вообще олигархов очень мало, на всех не хватает, и познакомиться с ними очень трудно, а тут плывет в руки такой замечательный мужчина… Грех не воспользоваться!
– Есть вещи, о которых я тебе не говорил, но которые имеют очень важное значение, – во взгляде лучшего друга сверкнули искорки гордости. – Можно притворяться в быту, но в постели это делать очень трудно, практически невозможно. Постель все проясняет! Она со мной кон… хм… достигала оргазма по четыре раза за ночь. Без какого-либо притворства!
– Секс – это одна из составляющих выгоды, – уточнил Данилов. – Вполне возможно, что ты даешь ей то, чего не может или не хочет дать муж. Вторая составляющая – материальная. Я же правильно понимаю, что в ваших отношениях ты выступаешь в роли спонсора? Две куртки, «зарплата» и все такое?
Полянский молча пожал плечами, но вопрос был риторическим и не требовал ответа.
– Добавим еще и статусные преимущества, – продолжил Данилов. – Быть ассистенткой одного из выдающихся диетологов современности куда престижнее, чем работать процедурной сестрой в районной поликлинике. Моральную выгоду тоже не следует сбрасывать со счетов – для многих женщин наличие любовника является фактором, повышающим самооценку…
– Скажи еще, что я – тупой осел, и мы на этом закончим… – Полянский вздыхал с такой частотой, словно делал какую-то йогическую дыхательную гимнастику.
– Самое интересное только начинается! – обнадежил Данилов. – И тупой осел за этим столом присутствует, только это я, а не ты…
Полянский растянул губы в саркастической улыбке – ври больше!
– С января я стал бывать в больнице имени Буракова, – тоном бывалого рассказчика начал Данилов. – Там открыли первый в Москве стационарный скоропомощной комплекс и мне хотелось оценить, насколько это начинание полезно. Ты же знаешь, как я люблю все новое и прогрессивное…
Самое вкусное, как и положено, Данилов приберег для концовки. Обстановка располагала к неспешной болтовне и хотелось отвлечь лучшего друга от мрачных дум (пусть после сам все додумает, в уединении), поэтому Данилов не жалел слов, а некоторые моменты – включение злополучного чайника и свое пробуждение в реанимации – даже немного приукрасил. Полянский тар