Глава одиннадцатаяЛегких наркозов не бывает, бывают короткие операции
Если забыл взять книгу для дорожного чтения из дома, это еще не означает, что придется скучать в метро. У входа на станцию «Кузьминки» Данилову попалась на глаза книга под названием «Драконий лекарь». По красной обложке ползли цепочки иероглифов, похожие на длинноногих букашек. В кармане как раз нашлись четыре пятирублевые монеты. Купив книгу, Данилов не стал убирать ее в сумку, спустя минуту придется доставать обратно. Не столько заинтриговало само название, сколько строгая обложка, намекающая на то, что под ней скрыто нечто познавательно-содержательное, а не очередная разухабистая пародия на «Всадников Перна».[45]
«Дождь шел с вечера, но человек, с головы до ног укутанный в черные тряпки, не обращал на него никакого внимания — распластавшись на скользкой покатой крыше, он замер, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в доме, нисколько не считаясь с неудобствами своего положения. Хозяин и два гостя долго просидели, обсуждая свои дела, он не стал запоминать детали, потому что в этот раз Хромой Тигр обещал заплатить только за шкатулку. Запомнилось одно — на рассвете они отправятся в путь, и тогда хозяин останется один, до прихода учеников. Конечно же наиболее благоприятно для дела то время, когда дом окажется пуст, но старый хозяин крайне редко покидает его, жаль. Не хочется встречать много восходов солнца под открытым небом в позе раздавленной жабы, проще избавиться от помехи, как только уйдут гости…»
«Поза раздавленной жабы — это здорово, — оценил Данилов. — Не забыть бы…»
«Не успели стихнуть шаги ушедших, как у дома появился маленький юркий человечек, одетый в ветхий халат, поражавший разнообразным многоцветьем заплаток в сопровождении мальчика, слуги или сына, державшего над ним потрепанный зонтик. „Надо грешить не одну жизнь, чтобы родиться сыном или слугой такого скупердяя“, — подумал без тени сострадания человек на крыше, понимая, что его ожидание затягивается на неопределенный срок…»
Дальше можно было не читать. Конечно же человек на крыше дождется своей жертвы, убьет ее каким-нибудь изысканным оружием вроде отравленной железной звезды или просто ткнет пальцем в точку пересечения жизненных меридианов где-то на три пальца повыше пупка. Конечно же будут происки тайного общества, каких-нибудь невидимых убийц или летающих мстителей. Много чего будет колоритного, но добро, в конце концов, победит. Запад есть запад, Восток есть Восток, а хеппи-энд — вынь да положь. Сам виноват, нечего покупать книгу на ходу, то есть на бегу, заинтересовавшись одним лишь названием. Пусть даже и с лотка все книги по двадцать рублей! Вот тебе и познавательное чтение…
Сосед справа привалился к плечу Данилова и громко захрапел. Данилов убрал книгу в сумку и слегка подергал плечом. Тот тут же проснулся, сел ровно и совсем по-детски потер глаза руками, прогоняя сон. Сосед был молодым, между двадцатью и тридцатью годами.
— Хорошо погулял! — неодобрительно высказался сосед соседа, пожилой мужчина в очках с очень толстыми стеклами.
— Хорошо! — согласился парень, отнимая руки от глаз. — Не столько погулял, сколько поездил. «Скорая помощь» — вы вызываете, мы приезжаем. Днем и ночью, в любую погоду.
— Приедет такой! — очкастый явно был не в духе. — Вот раньше была «Скорая помощь» как «Скорая помощь»…
— Раньше и вода была мокрее, и небо синее, и трава зеленее, — беззлобно огрызнулся парень. — И вы, папаша, были помоложе.
— Нашелся сынок! — фыркнул очкастый и демонстративно отвернулся от парня.
— Какая подстанция? — спросил Данилов.
— Шестнадцатая краснознаменная, — ответил парень и, безошибочно угадав в Данилове своего (кто ж еще, кроме скоропомощников, станет интересоваться номером подстанции), спросил: — А вы?
— Когда-то на шестьдесят второй работал.
— Гоняли сегодня к вам на Ташкентский, на больной живот. Оказалось — наркуши. Он действительно болел, только снаружи. Весь в язвах, как ему не беспокоить?..
Если на подстанции нет свободных бригад, то на вызов едут соседи, близкие и не очень.
— Двадцать шесть вызовов за смену, — с оттенком гордости сказал парень. — Четырнадцать госпитализаций.
— На подстанцию хоть раз заезжали?
— А как же! — улыбнулся парень. — Один раз — непременно. Ящик же надо пополнить…[46] А так машина — дом родной. Я уже до того доработался, что лежа плохо сплю, привык сидя. А что, пока с вызова на вызов едем, можно недурственно выспаться…
Данилов хорошо знал это «недурственно». Спишь урывками — пятнадцать минут там, десять здесь, да и не столько спишь, сколько дремлешь, в итоге — никакой пользы, утром все равно не человек, а размазня. Пока дома как следует подушку не придавишь, ходишь как дурной. Сутки — разные. В стационаре — одно дело, на «Скорой» — совсем другое. Самые изматывающие сутки в стационаре не идут ни в какое сравнение с сутками на колесах с их постоянной беготней по этажам, тасканием носилок и амуниции, тряской в машине, общением не только с пациентами и их родней, но и с прохожими, соседями, сослуживцами… Народ непременно выскажет: «Что вы так долго едете?», даст умный совет типа: «В больницу его надо» или: «Укол делайте поскорее»… Эх, лучше не вспоминать.
— Понимаю и сочувствую, — сказал Данилов.
— Все путем, — парень тряхнул головой, отгоняя вновь подступившую сонливость. — Работы мы не боимся, нам бы еще старшего врача поумнее да заведующую поспокойнее, и можно было бы жить не тужить.
— Старший фельдшер хоть ничего? — поинтересовался Данилов.
— Николаевна — человек! — ответил парень. — Строгая, но все понимает. Заведующая тоже, но быстро заводится. А старший врач ничего не разумеет, но вызубрил наизусть стандарты[47] и думает, что больше ничего не надо. А на каждый случай свой стандарт не придумаешь.
— Как выходите из положения?
— Как все, — хмыкнул парень. — Лечим по уму, а пишем по стандартам…
Проболтали до Таганки, на прощанье обменялись рукопожатием, а познакомиться забыли. Бывает…
Вчера вечером Елене снова звонила «настоящая любовь» Данилова. На первый звонок домашнего телефона ответил Данилов. Послушал тишину и повесил трубку, решив, что это звонит Никите какая-нибудь юная особа, романтическая и стеснительная. Спустя пять минут телефон зазвонил снова. Данилов крикнул Никите, чтобы тот взял трубку, но и с Никитой никто разговаривать не захотел.
Методом исключения нетрудно было догадаться, что звонят Елене, поэтому на третий звонок, который не заставил себя ждать, ответила она, сразу же показав указательным пальцем левой руки на свое ухо Данилову — послушай разговор. Данилов стал слушать. Мария Владимировна была в хорошем настроении и разговору не мешала: лежала спокойно в своей кроватке и смотрела на вращающийся над ее головой мобиль.
— …в прошлый раз вам звонила моя подруга, сама я стеснялась, никак не могла себя заставить, она и вызвалась мне помочь, — женщина налегала на «о» немного сильнее, чем принято в Москве. — Я понимаю, вы ее сразу раскололи, выставили дурой…
— Вы ошибаетесь! — горячо возразила Елена. — Я поверила вашей подруге и нисколько не пыталась…
— Значит, вы готовы уступить? — недоверчиво уточнила собеседница. — Вы не станете мешать нашему счастью?
— Разве ж можно? — довольно естественно удивилась Елена. — Простите, нельзя ли узнать, как вас зовут? Мы же с вами, в некотором роде, родственницы. У итальянцев это называется молочные сестры.
Данилов закусил губу, чтобы не заржать в голос.
— Ирина, — после небольшой паузы представилась собеседница.
Елена взглядом спросила у Данилова, знает ли он такую? Данилов отрицательно помотал головой.
— Итак, Ирина, я не стану мешать вашему счастью и висеть камнем на шее у Владимира, — твердо и в то же время с оттенком грусти сказала Елена. — Каждый сам решает, с кем ему быть…
Восхищенный Данилов показал жене оттопыренный средний палец и подумал о том, что в Елене пропала если не великая, то, во всяком случае, хорошая актриса.
— …Только у меня к вам будет одна просьба, — продолжала Елена. — Чисто женская. Можно?
— Да, — без колебаний разрешила Ирина или как там ее еще. — Какая?
— Мне любопытно, где и как вы познакомились и встречались? Владимир вечерами бывает дома, не дежурит… А вы тоже медик?
— Да, я врач, — с достоинством ответила Ирина. — А с Вовой мы познакомились случайно. Он давал наркоз на моей операции…
— О, вы оперируете? — восхитилась Елена. — Здорово. А я вот так и не смогла стать хирургом, хоть и мечтала…
— Я не хирург! — Данилову показалось, что собеседница презрительно фыркнула. — Я — гинеколог!
Данилову стало ясно, что от медицины Ирина далека. Любой врач, да что там, любая медсестра знает, что слово хирург обобщает множество врачебных специальностей, от офтальмологии до проктологии, и акушеры-гинекологи входят в число хирургов. Можно уточнить, что ты гинеколог, но зачем говорить: «Я не хирург»? Нескладно получается.
Елена явно подумала то же самое, поэтому забросила крючок, который сразу же был проглочен собеседницей.
— А на каких операциях вы специализируетесь? — полюбопытствовала она. — На краниальных или на лимбических?
Вопрос был из числа абсурдных. «Краниальный» означает «черепной», а «лимбической» может быть система, совокупность структур головного мозга, но не гинекологическая операция.
— На всем понемногу, — ответила Ирина.
— Замечательно! — продолжила восхищаться Елена. — Гинеколог широкого профиля!..
«Сантехник-многостаночник», — подумал про себя Данилов.
— …И после первой же операции вы, наверное, и сблизились?
— Да, — ответила Ирина. — То есть нет. Сблизились мы потом, у меня в кабинете.