— Заодно проверьте розетки, — сказал он Семеновой. — Не торчат ли оттуда оголенные провода или чьи-то обугленные пальцы?
— Будет сделано! — по-солдатски ответила Семенова и повернулась, чтобы идти выполнять распоряжение заведующего.
— Марина Георгиевна! — остановил ее Данилов. — Я пошутил! Возвращайтесь к своим делам. С окнами у нас все в порядке.
— Вы уверены, Владимир Александрович?
— Уверен. Я, к вашему сведению, во время обходов не только на пациентов смотрю, но и по сторонам.
Семенова кивнула и ушла к телефону, чтобы продолжить обзвон «должников».
— А ведь это неспроста, — тихо сказал доктор Дерун, осматривавший новичка вместе с Даниловым. — Я, конечно, искренне желаю ошибиться, но сдается мне, что у нас кто-то выпал из окна. Скорее всего — санитарка, во время мытья.
— Да у нас же все окна внутрь открываются, — напомнил Данилов. — Это для мытья рам старого образца приходилось из окна высовываться, но таких рам давно уже не осталось. По крайней мере, в московских медучреждениях.
— Значит — суицид.
— Зачем сразу так мрачно, Олег Сергеевич? Может, какой-то придурок удрал из отделения через окно…
Прав оказался Дерун. Медсестра-раздевальщица, дежурившая у выходного шлюза, рассказала Данилову, что из окна пятого этажа соседнего корпуса, выпала пациентка шестого отделения. Обстоятельства неясны, потому что в момент падения она была в палате одна, но скорее всего — причиной стало расстройство психики.
— Стало быть, коронавирус и головной мозг поражает, — вздохнула медсестра, — вот уж пакость, так пакость.
У Данилова были определенные подозрения на этот счет, но в реанимационном отделении трудно понять, что именно привело к психическим нарушениям — интоксикация, недостаток кислорода или же непосредственное действие вируса на нервные клетки и сосуды, питающие головной мозг.
По поводу происшествия главный врач назначил внеочередную онлайновую «административку» — совещание больничных начальников.
— Все и так все знают, — сказал Валерий Николаевич, — так что обойдемся без предисловий — сразу к делу. Полине Дмитриевне я уже сказал все, что думаю по этому поводу, но повторю для всех. Да — мы не можем посадить дежурную медсестру в каждую палату, у нас и без того медсестер не хватает. Но мы можем внимательнее присматриваться к нашим пациентам и можем воспрепятствовать несанкционированному открытию окон…
— Да нормальная она была, нормальная! — перебила главного заведующая шестым отделением Лахвич. — Полностью в своем уме! Я сама с ней за полчаса до этого разговаривала во время обхода и ничего странного не заметила. А уж внимание я ей уделяла, коллега как-никак. Она не в помрачении сознания из окна выбросилась, а намеренно-осознанно…
Лахвич через слово всхлипывала, но глаза у нее при этом были сухими, видимо эмоции продолжали бушевать, а слез уже не осталось.
— Те, кто намеренно-осознанно с собой кончают, Полина Дмитриевна, обычно оставляют предсмертные записки, — строго сказал главный врач. — «В моей смерти прошу никого не винить…» и так далее. У вас такой записки нет, насколько мне известно.
— Может ее ветром сдуло с подоконника! — затряслась Лахвич. — Или она забыла ее написать, ну мало ли что… Но я вам жизнью своих детей клянусь, что она была нормальная, в своем уме!
— Господа! — вмешался заместитель главного врача по анестезиологии и реаниматологии Бутко. — Что мы так неуважительно — «она» да «она»? У покойницы имя есть…
В этот момент в кабинет ворвалась Гайнулина.
— Владимир Александрович! — взмолилась она, падая на стул. — Подействуйте, пожалуйста, на Семенову! Мне сейчас «томографическая» сестра Вера пожаловалась, что Семенова ее «тупой п…ой» обозвала. Так же нельзя! Она против нас всю больницу настроит, и никто никогда ни в чем нам навстречу не пойдет! Я понимаю, что она пробивная, как танк и никого не боится, но вы лучше поручите общение со службами кому-нибудь другому. Лаской же больше добьешься, чем угрозами и оскорблениями, это общеизвестно. Завтра вы захотите кому-то срочно томографию сделать, а вам откажут, потому что у них очередь и всем надо срочно! Я с этой кутляк попробовала поговорить по-хорошему, так она меня к вам отправила. Мне, говорит, Владимир Александрович важное дело поручил, и я его делаю как могу.
— Хорошо, Альбина Раисовна, — мягко сказал Данилов, — я с ней сегодня же поговорю. Как следует. Дело делом, а оскорблять людей нельзя. Если у вас все, то прошу прощения — у меня административка. Кстати, а что означает «кутляк»?
— Ой, я этого не говорила, а вы не слышали! — ответила Гайнулина и быстро вышла из кабинета.
Данилов вернулся к совещанию в том момент, когда главный врач давал ценные указания.
— …сделать так, чтобы окна нельзя было открыть самовольно. Я не знаю, как вы это обеспечите, и знать не хочу, но окна должны открываться только в присутствии медперсонала! Вентиляция у нас работает хорошо, так что в постоянно открытых окнах нет никакой необходимости. А проветривание можно производить одновременно с уборкой помещений.
— Ручки с окон можно открутить, — вставила главная медсестра Цыпышева. — Пришла, вставила ручку, открыла окно, проветрила, закрыла, ручку унесла с собой.
— Анна Геннадьевна дело говорит, — одобрил главный. — Пусть старшие сестры организуют снятие и хранение ручек.
«Что они там курят, в административном корпусе? — тоскливо подумал Данилов. — Как они себе вообще все это представляют на деле. И что ж теперь, человеку в палате нельзя самостоятельно окно приоткрыть? А если, к примеру, сосед воздух испортил? Медсестру звать для проветривания, которая и без того с ног валится? О, мать моя женщина! И вообще, если человек всерьез решил покончить с собой, то снятая оконная ручка его не остановит. Можно повеситься в туалете или вены вскрыть. Нет, мы этой фигней заниматься не станем. Надо Альбине сказать, чтобы ручки не трогала. У нас — реанимация, пациенты свободно не шастают и вообще всегда на виду».
Как только административка закончилась, Данилов отправился на поиски Семеновой. Долго искать не пришлось — Семенова, как он и ожидал, смотрела телевизор в «чистой» ординаторской. Кажется, кроме нее, никто из врачей этим не занимался, предпочитая на досуге пялиться на экраны смартфонов и ноутбуков. У Семеновой же телефон был старинным, кнопочным. Смартфонов она не признавала, считая их вредными для здоровья — уж очень много волн излучают. Здесь же Данилов с ней и переговорил, благо в ординаторской кроме них никого не было. Похвалил для начала за рвение, а затем строго предупредил, что в любой ситуации общение должно быть предельно корректным и порекомендовал извиниться перед медсестрой, записывавшей пациентов на компьютерную томографию.
— Да я и сама извинилась бы, сразу же, — сказала Семенова, — но Верочка трубку бросила. Мне и самой стыдно, Владимир Александрович. Характер такой дурацкий — ляпну иногда, не подумав, а потом корю себя.
— Давайте уж сначала будем думать, а потом говорить, ладно? — Данилову было неловко поучать женщину, которая была на десять с гаком лет старше его, но что поделать. — Будем дружить со всеми и все у нас будет хорошо.
— Будем, будем! — Семенова трижды кивнула. — Я завтра прямо с утра позвоню Верочке, а если она меня слушать не станет, то через их старшую свои извинения передам.
Из ординаторской Данилов отправился в кабинет старшей сестры, чтобы поскорее предупредить ее о ручках, пока эта женщина-метеор их не поснимала.
— Да я и не собиралась! — фыркнула Гайнулина. — И вообще никто не собирается такой ерундистикой заниматься. Вы просто плохо знаете Валерия Николаевича. Он должен отреагировать, дать указания и принять меры. Если же он всерьез хочет снять ручки, то пусть разгружает отделение, закрывает его, ставит на обработку, а потом присылает сюда мастеров. Ни я, ни кто-то из девочек, ручки с окон снимать не умеем. Да и вы, я уверена, тоже не умеете.
— Конечно не умею, — улыбнулся Данилов. — Это же работа, требующая специальных навыков, высокого профессионализма и большого опыта. Чуть что не так сделаешь — испортишь дорогое окно. Кстати, Альбина Раисовна, а вы не знаете подробности? Что там вообще произошло, а то на «административке» толком ничего не сказали? Сначала Лахвич оправдывалась, а потом указания пошли.
— Знаю, как не знать. Во всех подробностях, потому что мы с Яной, старшей из шестого, подруги — не разлей вода, — Гайнулина потерла друг о друга указательные пальцы, демонстрируя степень близости. — Да вы присядьте, Владимир Александрович, рассказ длинный…
Данилов сел на стул и приготовился слушать «длинный рассказ», прекрасно зная, что быстрая не только на дела, но и на слова Гайнулина, уложится в три минуты, если не в две.
— Женщина эта заведовала станцией скорой помощи в Ретуеве, знаете такой городок? Я, когда в Москву приехала, на первых порах там комнату снимала. Удобно — электричкой до центра Москвы полчаса ехать. Я и подстанцию эту помню, на улице Ленина, потому что собиралась туда устроиться, у меня же фельдшерский диплом, да не сложилось. Простите, отвлеклась. Так вот, когда началась вся эта коронавирусная заваруха, заведующую обвинили в халатности — якобы по ее вине восемь сотрудников станции словили вирус. Как это у нас обычно бывает — ничем не обеспечат своевременно, а потом спрашивают по полной программе. Что она, на свои деньги им СИЗы[5] покупать должна и антисептик для обработки машин? А потом к восьми «скорикам» еще и дюжина сотрудников больницы добавилась, которые, якобы, заразились от «скориков» при приеме у них пациентов. Ясное дело — главный врач больницы вовремя мер не принял, а потом стал искать, на кого бы свою вину свалить. Все примерно разом заболели — как тут разберешься, кто от кого заразился? Она и сама, заразилась, болела тяжело, потому ее к нам и госпитализировали. Но уже, вроде бы, на поправку шла. В физическом смысле. А вот душевное состояние у нее было аховое, потому что в Рету