е будет.
— Это смотря по тому, каким будет заключение патологоанатома, — сказала заведующая вторым отделением.
— Судмедэксперта, а не патологоанатома, Людмила Георгиевна, — поправил Яковлев. — Умерла-то она на улице, по неясным причинам. Но я уверен, что с заключением все будет в порядке.
Последняя фраза была сказана таким тоном, что всем стало ясно — в этом направлении уже предприняты определенные меры, тем более, что к судебно-медицинским экспертам подходов искать не приходится — в одних и тех же вузах учились, в одних и тех же аудиториях штаны протирали. Явно главный врач или кто-то из замов договорились о том, чтобы в заключении не было ничего «лишнего». Судмедэкспертам, в сущности, все равно какие ненасильственные причины смерти указывать, их насильственные причины интересуют.
— Кто-то хочет добавить что-то еще? — спросила Ольга Никитична.
— Я хочу! — сказал Данилов.
— Пожалуйста, Владимир Александрович, но только если по теме. Все остальные вопросы…
— Строго по теме, Ольга Никитична, — заверил Данилов. — Я, собственно, помалкивал, потому что надеялся, что вы скажете это за меня. Так нельзя работать, коллеги! Женщина поступает вечером, проводит, по сути, в отделении один полный день и выписывается толком не обследованной …
— Вот этого не надо! — взвилась Лахвич. — Мы ее обследовали так, как положено. Возьмите последний вариант методички и прочтите, если раньше не читали!
— Методичку я наизусть давно выучил, Полина Дмитриевна, но у человека, кроме коронавирусной инфекции могут быть и другие заболевания, вы с этим согласны?
— Согласна! А вы согласны с тем, что у нас ковидная больница?
— Согласен, но главное слово в этом словосочетании — «больница», а не «ковидная». Выписывать домой нужно не после того, как бывает снят диагноз коронавирусной пневмонии, а после того, как станет ясно, что человек не нуждается в стационарном лечении, — у Данилова возникло ощущение, будто он проводит практическое занятие со студентами. — Все осознают разницу между этими двумя понятиями? Или особые условия работы дают нам право на халатность?
— Где вы увидели халатность?! — Лахвич уже не говорила, а кричала. — Вы даже историю в руках не держали!
— Не держал, — согласился Данилов. — Но лично у меня вызывает сомнения диагноз. Слишком уж он… хм… лаконичный. Неужели у сорокапятилетней женщины, злоупотреблявшей алкоголем и выглядевшей на все пятьдесят…
— Вы ее не видели!
— Зато я слышал, как Ольга Никитична назвала повод к вызову скорой — женщина пятьдесят лет, без сознания. Я с трудом могу допустить, что у нее был только лишь один хронический бронхит. Скорее всего там были и другие заболевания — гипертензия, панкреатит…
— Она ни о чем больше не говорила!
— Может вы ее не очень обстоятельно расспрашивали? — предположил Данилов.
— Да кто вы такой, чтобы давать оценку моим действиям?! — возмутилась Лахвич. — Вы такой же заведующий, как и я! Ольга Никитична, я официально прошу оградить меня от нападок!
— Действительно, Владимир Андреевич, — согласилась начмед. — Если у вас есть, что сказать по существу, то говорите, а критиковать и вообще оценивать действия Полины Дмитриевны не нужно, это не в вашей компетенции.
— Давайте я скажу в общих чертах…
— И кратко! — Ольга Никитична подняла левую руку и постучала указательным пальцем правой руки по циферблату часов — время, мол, дорого.
— И кратко, — пообещал Данилов. — Нельзя снимать «профильную» пневмонию и сразу же вышвыривать человека из больницы. Надо разбираться, наблюдать немного дольше, и вообще уделять каждому пациенту столько внимания, сколько нужно. Мы же не в теннис играем, где задача — быстрее отбить мяч, а с больными людьми работаем. Клиническое мышление — это не одноколейная дорога и разум у нас не одноколейный. Мы не должны зацикливаться на одной лишь коронавирусной инфекции. Medice, cura aegrotum sed non morbum,[7] разве не так? Спасибо, что выслушали, у меня все.
— И вам спасибо, Владимир Александрович, — сказала Ольга Никитична с ноткой иронии в голосе. — Вообще-то я считала, что на административных совещаниях не нужно каждый раз напоминать насчет cura aegrotum sed non morbum и всего прочего, здесь же не студенты присутствуют, а опытные врачи, руководители. Но, повторение — мать учения, разве не так?
«Разве не так?» было явным передразниванием Данилова, интонация совпала точь-в-точь. Данилов мысленно упрекнул себя за то, что полез «метать бисер перед свиньями». Пора бы уже избавляться от идеализма, не мальчик… Но, может, идеализм — это самое лучшее его качество?
Сразу же после того, как Ольга Никитична объявила совещание закрытым, раздался звонок настольного телефона. «Полина Дмитриевна, — подумал Данилов, — к гадалке можно не ходить». Он не ошибся, действительно звонила Лахвич.
— Я не знаю, какие правила там, откуда вы к нам пришли, — звенящим от ненависти голосом сказала она, — но у нас в больнице так поступать не принято! Я вам никогда ничего плохого не делала, а вы меня публично обос…ли! За что?!
Данилов рта раскрыть не успел, как в трубке раздались короткие гудки.
— Ты бы, Вова, деньги так наживать научился, как врагов, — сказал вслух самому себе Данилов. — Давно бы миллионером стал, домик у озера купил, орхидеи в теплице выращивал…
Сказал и тут же ужаснулся. Домик у озера? Орхидеи в теплице? Что за стариковские мечты? Может, еще, кресло-качалку у камина и теплый плед? Фу, пакость какая!
Юлиан Трианонов
** мая 2020 года.
«Добрый день, кукусики мои дорогие!
Сегодня я начну с важного сообщения, которое имеет отношение не только к Двум Кренделькам, но и ко всем столичным ковидным больницам, а также к родственникам госпитализированных пациентов.
Прочтите и сделайте перепост, это реально важно. Вы же знаете, кукусики мои замечательные, что я никогда не прошу перепоста. А сейчас не только прошу, но и настоятельно требую.
То там, то здесь, в разных районах Москвы, родственникам пациентов, находящихся в реанимационных отделениях ковидных стационаров, звонят люди, которые представляются врачами-реаниматологами, но фамилий своих не называют (однако могут назвать фамилию заведующего отделением для того чтобы подтвердить свою осведомленность о внутрибольничных делах). Эти люди сообщают, что пациент такой-то или пациентка такая-то, в тяжелом состоянии подключена к аппарату ИВЛ. Но аппаратов в больнице не хватает (на самом деле их вполне достаточно) и потому вашего родственника или родственницу могут в любой момент отключить от аппарата, чтобы подключить к нему кого-то более перспективного. Но если вы быстро-быстро положите в указанное вам место столько-то тысяч рублей, то можете спать спокойно. Никто вашего любимого родственника с аппарата не снимет, невзирая ни на какую очередь.
Знаете — некоторые ловятся на эту примитивную удочку и их нельзя осуждать за легковерие. Во-первых, люди переживают за своих родственников, о которых им ежедневно дают по телефону крайне скупую информацию. Во-вторых, какой только дятел не написал о нехватке аппаратов ИВЛ и о том, как врачи решают, кого снять, а кого подключить.
Вы знаете, кукусики мои правдолюбивые, насколько откровенен я с вами и насколько я честен. Если в Двух Крендельках что-то идет не так, я сразу же рассказываю миру об этом. Но знайте, что какова бы ни была нагрузка в нашем отделении, и сколько бы нуждающихся в искусственной вентиляции легких в нем ни было бы, как минимум два аппарата ИВЛ всегда стоят свободными. Ну и вообще, золотые вы мои, сами подумайте о том, как вся эта затея с закладкой денег в урны и под скамейки выглядит со стороны. Если бы я вдруг пожелал бы повысить свое благосостояние столь подлым образом, то я открыл бы «левый» банковский счет (для сведущего человека это не сложно) и просил бы переводить деньги туда. Это гораздо безопаснее, чем забирать сверток с деньгами из урны на глазах у доблестных сотрудников полиции. Одного факта изъятия закладки достаточно для осуждения.
Так что действовать нужно следующим образом — обещайте положить деньги туда, куда вам скажут, и немедленно обращайтесь в полицию. За родственников своих любимых не переживайте, ничего с ними не случится, потому что к реанимационным отделениям эти мерзавцы никакого отношения не имеют. Имеют они доступ к информации о госпитализации пациентов, не более того. Искренне надеюсь на то, что в ближайшем будущем все они будут изолированы должным образом на предусмотренные Уголовным кодексом сроки.
А теперь, дорогие мои кукусики, я хотел бы рассказать вам о нюансах внутрибольничной статистики. В наше непростое время много и со вкусом рассуждают о том, как искусственно снижается заболеваемость ковидной инфекцией, о том, что большинство случаев заражения не учитывается, а в стационарах вместо коронавирусной пневмонии выставляют какую-нибудь «атипичную».
За всех не поручусь — может, в какой-то из сопредельных стран именно так и происходит. И за тех, кто статистические данные публикует, тоже не поручусь. Возможно, что у них имеются какие-то свои резоны. Но вот про больницы скажу вам прямо, со всей присущей мне откровенностью. За каждого пациента с ковидной инфекцией больнице из Фонда обязательного медицинского страхования выделяется от 100 000 до 200 000 рублей, в зависимости от тяжести состояния пациента и ряд иных особенностей. В особо сложных случаях, например — когда требуется экстракорпоральная мембранная оксигенация, выплаты могут возрастать до полумиллиона. Экстракорпоральная мембранная оксигенация — это когда кровь выводят из организма, очищают от углекислого газа, насыщают кислородом и возвращают обратно. Осуществляется эта процедура при помощи аппарата, называемого мембранным оксигенатором, и я вам всем желаю, кукусики мои драгоценные, чтобы вам этот девайс никогда в жизни бы не понадобился.