Корабль замедлил ход, входя в гавань. Вода вокруг нас стала спокойнее, но напряжение на борту только росло. С пирса к нам направилась лодка с солдатами. Их мундиры ярко выделялись на фоне синего моря, а мушкеты, которые они держали наготове, блестели на солнце. Лица солдат были суровы, они явно не настроены на дружелюбный прием.
Я выпрямился. Это был момент истины.
— Что ж, Портобелло, — прошептал я себе под нос, — давай сыграем.
Лодка приближалась, высокий мужчина с усами и в шляпе с пером, крикнул на ломаном французском:
— Назовись, капитан! И объясни, какого черта ты здесь делаешь!
Я шагнул к борту, сжал крюк покрепче и ухмыльнулся.
Глава 18
Я сидел за грубым деревянным столом в таверне Портобелло, сжимая в руке кружку с ромом, который пах дешевой брагой. Шум вокруг стоял такой, что хоть уши затыкай: пьяные матросы орали песни, где-то в углу звенели стаканы, а девка с подносом визжала, отмахиваясь от шаловливых рук. Свет от масляных ламп дрожал на закопченных стенах, отбрасывая тени. Жаркий воздух липнет к коже. Напротив меня устроился Генри Морган, его пальцы постукивали по столу в такт какому-то своему внутреннему ритму. Мы сбежали сюда от испанского надзора — солдаты Гусмана торчали у пирса, но в таверну их пока не тянуло.
Я бросил взгляд по сторонам, проверяя, не слишком ли близко сидят чужие уши, и наклонился к Генри, понизив голос:
— Слушай, Морган, надо решать, как искать эту чертову карту Дрейка. У меня два куска, но без третьего мы как слепые котята.
Он ухмыльнулся, отхлебнул рома и кивнул:
— Показывай, капитан. Может, я что увижу, чего ты не разглядел.
Я вытащил из-под рубахи два потрепанных фрагмента карты — первый, что достался мне на Монито, и второй, переданный губернатором Тортуги. Бумага была мятая, чернила выцвели, но линии и надписи все еще читались. Я разгладил их на столе, придавив кружкой, и ткнул пальцем в первый кусок.
— Вот, видишь? Озеро, пирамиды, горы, пальмы. А второй — просто линии, без слов. Я достоверно знаю, что это место где-то на юге Карибов. И есть еще одна зацепка: гроб Дрейка. Где-то на дне моря, говорят, он лежит. Если найдем его, может, и третий кусок карты рядом. Осталось только узнать где этот гроб.
Генри прищурился, вглядываясь в карту, и потер подбородок. Его лицо оживилось, будто он уже видел золото в своих руках.
— Гроб, значит, — протянул он. — Интересно. Даже не буду у тебя интересоваться, как ты собрался достать гроб со дня моря. — Я хмыкнул. — А что, если местных потрясти? В Портобелло полно старых моряков, языки ромом развяжем — кто-нибудь да знает, где этот гроб утопили.
Я нахмурился, откинулся на спинку стула и покачал головой. Его идея звучала заманчиво, но я слишком хорошо знал, как быстро слухи доходят до ненужных ушей.
— Нет, Морган, это риск. Испанцы Гусмана за нами следят, как коты за мышами. Начнем расспрашивать — и к вечеру нас либо в кандалы засунут, либо на дно отправят. Надо тише дела вести. Думаю, начать с гробовщиков — они про похороны все знают, может, и про Дрейка что-то слышали. Может кто-то из них даже делал его. Гроб этот…
Он хмыкнул, допил ром и стукнул кружкой по столу.
— Ну, дело твое, капитан. Только если они молчать будут, я все-таки за ром и языки. Дешево и сердито.
Я закатил глаза, его упрямство меня раздражает. Генри был хорош в бою и умел торговаться, но осторожность — не его конек. Я свернул карты, сунул их обратно в карман куртки и сказал:
— Пока обойдемся без твоих методов. Я пойду искать мастера. А ты сиди тихо и не лезь к испанцам, понял?
— Как прикажешь, — ухмыльнулся он.
Я отхлебнул рома, поморщился от его кислого вкуса и уставился в мутное дно кружки. Испанский надзор давил на нервы — солдаты Гусмана могли в любой момент нагрянуть сюда и тогда моя байка про камбуз затрещит по швам. Но я не мог просто сидеть и ждать.
Гроб Дрейка — единственная ниточка. Гробовщики казались мне лучшим началом, чем пьяные сплетни в таверне. Если кто и знал, как хоронили пирата, то люди, что строгали его ящик. Вернее, отлили ему гроб. Стоп, может мне к литейщикам надо тогда? Но нет, все равно гробовщики форму делали.
Таверна гудела. В дальнем углу двое испанцев в плащах бросили на нас быстрый взгляд. Может, просто местные, а может, шпионы Гусмана. Я сжал крюк под столом и шепнул Генри:
— Глаза держи открытыми. Кажется, нас пасут.
Он кивнул, не оборачиваясь, и заказал еще рома, будто ничего не заметил. Я допил свою кружку, бросил на стол пару монет и встал.
— Пойду спать, — буркнул я. — Завтра день тяжелый. Ты тоже не засиживайся.
— Спокойной ночи, капитан, — ответил он, поднимая кружку и бросая мимолетный взгляд к тем двоим в углу.
Я выбрался из таверны. Свежий воздух бьет в лицо после духоты общепита. Улицы Портобелло затихали, только где-то вдали звенели колокола да кричали чайки над гаванью. Я шел к постоялому двору, где мы сняли комнаты и думал о Дрейке. Его гроб, затопленный где-то в море — как его найти под носом у испанцев?
Я надеялся, что гробовщики не пошлют меня на три веселые буквы. Завтра все решится.
Я проснулся на рассвете, когда первые лучи солнца пробились через щели в ставнях постоялого двора. Койка скрипела подо мной, а в голове все еще гудело от вчерашнего рома. Я потянулся и провел рукой по лицу — Вежа держала меня молодым, но усталость никуда не делась. За окном Портобелло уже оживал: где-то звякали колокола, кричали торговцы, а запах рыбы смешивался с морским ветром. Я встал, накинул куртку, прицепил крюк к поясу.
Пора браться за дело.
Улицы города кипели жизнью, когда я вышел наружу. Солнце палило, пот тек по спине. Испанские солдаты Гусмана следят за мной издалека — их тени мелькали в переулках, но близко не подходили.
Палевно они как-то следят за мной.
Мне удалось оторваться от них. Я несколько раз резко сворачивал в проулки, пока не выбрался на параллельную улицу.
Я свернул в ремесленный квартал, где дома жались друг к другу, а воздух пах стружкой и смолой. Гробовщика я нашел быстро — его мастерская стояла в конце улицы, с покосившейся вывеской, на которой было вырезано что-то вроде креста. Дверь скрипнула, когда я вошел. Меня обдало запахом свежесрубленного дерева и лака. Внутри было тесно: повсюду лежали доски, стружка шелестела под ногами, а в углу громоздились готовые гробы — простые, без лишней роскоши.
Сгорбленный старик-гробовщик возился у верстака, строгая доску. Его руки двигались уверенно. Он настороженно поднял глаза на меня.
Я шагнул ближе, стукнул крюком по стене, чтоб привлечь внимание, и сказал:
— Доброе утро, мастер. Мне гроб нужен. Простой, но крепкий. Есть что предложить?
Он отложил рубанок, вытер руки о фартук и буркнул, глядя на мой крюк:
— Гроб? Для кого? Ты не местный, сразу видно. Чего тебе надо?
Я дружелюбно ухмыльнулся и пожал плечами.
— Для друга, — соврал я. — Умер на корабле, хочу похоронить по-человечески. Слышал, ты тут лучший. А заодно любопытно — много гробов для моряков делаешь?
Старик прищурился, его морщинистое лицо напряглось, но он кивнул, будто решив, что я не совсем безумен.
— Моряков хоронят часто, — проворчал он. — Кто на берегу помрет, тех в землю, а кого в море топят — тех в ящики попроще.
Я наклонился ближе, понизив голос, и бросил наживку:
— Слышал, лет семьдесят назад тут одного пирата хоронили. Англичанин, важный. Дрейк, кажется. Не твои ли предки ему ящик строгали?
Гробовщик замер, его руки дрогнули над доской. В его глазах мелькнул страх.
Охохох! А это уже плохо!
Он выпрямился, сжал губы в тонкую линию и буркнул:
— Дрейк? Не знаю такого. Много их тут было, пиратов. А я гробы делаю, а не сказки слушаю.
Он отвел взгляд — врет же. Он что-то знал, или хотя бы слышал. Я шагнул еще ближе, стукнул крюком по верстаку:
— Не юли, старик. Мне не сказки нужны, а правда. Кто гроб для Дрейка делал? Говори по-хорошему.
Он побледнел, отступил к стене и замахал руками, будто отгоняя муху.
— Не шуми, чужак! — прошипел он. — Ничего я не знаю. Но если тебе так надо… иди к священнику, что у Сан-Педро служит. Он старый, всякое видал. Может, он тебе про твоего пирата расскажет. А меня оставь в покое!
Я улыбнулся. Священник — это уже ниточка. Не много, но уже есть за что зацепиться. Я кивнул, бросил на верстак пару монет — за беспокойство — и сказал:
— Спасибо, мастер. Удачи с досками.
Он буркнул что-то невнятное, сгреб монеты дрожащими пальцами и отвернулся к своей работе.
Странный какой-то. Нервный.
Я вышел из мастерской, вдохнув горячий воздух улицы. Гробовщик дал мне тонкую, но крепкую ниточку. Священник у Сан-Педро. Если он знает что-то про гроб Дрейка, я смогу выйти на след карты. Но надо было торопиться — испанцы Гусмана могли в любой момент заинтересоваться, куда я пропал.
Я двинулся по улице, пробираясь через толпу ремесленников и торговцев. Солнце поднималось выше, жара давила.
Церковь Сан-Педро была недалеко — я видел ее шпиль над крышами, ноги сами несли меня туда. Гробовщик мог врать, мог путать, но священник — это уже другой уровень. Если он что-то знает, я вытрясу это из него. В это время испанские священнослужители были падки на звонкую монету.
Я шагал по пыльным улицам Портобелло, пробираясь к церкви Сан-Педро, пока солнце палило мне затылок, как раскаленный уголь. Шпиль храма торчал над крышами и я держал его в поле зрения. Толпа вокруг шумела: торговцы орали, расхваливая рыбу и фрукты, телеги скрипели, а где-то вдали звенели колокола, отмеряя время.
Церковь Сан-Педро оказалась скромнее, чем я ожидал: невысокое здание из белого камня, с облупившейся штукатуркой и деревянной дверью, потемневшей от времени. Я толкнул створку. Она скрипнула, открывая полутемный зал. Внутри было прохладно, пахло воском и ладаном, а свет лился через узкие окна, рисуя полосы на каменном полу. Скамьи стояли пустыми, только в дальнем углу, у алтаря, возился старик в черной сутане — священник. Его сгорбленная фигура двигалась медленно, он перекладывал свечи, бормоча что-то себе под нос. Я шагнул внутрь, мои шаги гулко отозвались в тишине, и он обернулся, бросив на меня настороженный взгляд.