— Добрый вечер, сеньор, — пропел он, кланяясь так низко, что я подумал, не уронит ли перо. — Чем могу служить?
Я поставил сундук на стойку, хлопнул по крышке и буркнул:
— Драгоценности сдаю. Считайте, взвешивайте, что там у вас положено. Только без обмана.
Клерк кивнул, не моргнув глазом, и щелкнул пальцами. Из-за двери выскочил мальчишка в потрепанной куртке, подхватил сундук и унес куда-то вглубь. А меня тем временем повели в кабинет — не через главный зал, а по узкому коридору, где пахло кожей и чернилами. Я шел, оглядываясь по сторонам. Картины на стенах — корабли, море, какие-то толстяки в париках, — сундуки в углах, запертые на замки, и тишина, только шаги мои гулко отдавались. Не Сент-Китс, точно. Там меня в общей зале держали, как собаку у порога, а тут — прямо в святая святых.
Кабинет оказался невелик, но богатый. Стол красного дерева, резные стулья с бархатными подушками, на полке — книги в кожаных переплетах, а за столом — управляющий. Лет пятидесяти, седой, с острым носом и глазами, как у ястреба. Камзол на нем был темно-зеленый, с золотыми пуговицами, а на пальце — перстень с камнем. Он встал, кивнул мне, как равному, и указал на стул.
— Присаживайтесь, капитан, — у него был низкий голос, с хрипотцой, но мягкий, будто мед в ром налили. — Меня зовут дон Мигель де Ларра. Слышал о вас. Доктор Крюк, верно?
Я сел, откинулся на спинку и кивнул.
— Он самый. Слухи, значит, ходят?
— Ходят, — улыбнулся он, садясь обратно. — Про Монито, про золото, про то, как вы с Роджерсом чего-то не поделили. У нас в Портобелло такие истории любят. А теперь, вижу, с добычей пришли. Похвально.
Я хмыкнул, глядя на него искоса. Льстит, зараза, но делает это ловко. Не то что на Сент-Китсе, где клерк смотрел на меня, будто я ему в суп плюнул. Тут все иначе — почет, уважение, даже свечи на столе горят ровно, будто для меня зажгли. Дон Мигель хлопнул в ладоши и в кабинет ввалился тот же мальчишка с моим сундучком. Поставил его на стол, поклонился и исчез. Управляющий открыл крышку и его глаза блеснули, будто он не камни увидел, а картины великого мастера.
— Ну-ка, посмотрим, — пробормотал он, вытаскивая лупу из ящика стола. — Золото, жемчуг… о, и камни неплохие. Откуда это, капитан? Монито?
— Оттуда, — буркнул я, скрестив руки. — Считайте, сколько стоит. Только часть сдаю, не все.
Он кивнул, не отрывая глаз от добычи, и начал перебирать. Золотые цепи звякали, жемчуг катался по столу, а я сидел и думал о том, что шкатулку Дрейка и бумаги я в сундук не положил. Спрятал их в колоколе, на верфи, под кучей канатов.
А тут, в банке, только золото и камни, без тайн Дрейка. Пусть считают, что хотят.
Дон Мигель что-то бормотал себе под нос, перекладывал камни, взвешивал их на маленьких весах, которые достал из шкафа.
Тут было тепло, уютно, пахло кофе, а стул подо мной был мягкий, как перина. Не то что трюм или каюта, где вечно сырость да скрип. Я расслабился, откинулся назад и ждал. Пусть считает, мне спешить некуда.
— Интересно, интересно, — пробормотал он, поднося к глазам крупный рубин. — Чистый, почти без изъянов. А это что? Сапфир? Да, точно. И жемчуг — крупный, ровный. Вы, капитан, не просто пират, вы добытчик редкостей.
— Бывает, — усмехнулся я. — Главное, сколько за это дадите.
Он улыбнулся, отложил лупу и сложил руки на столе.
— Считаем, капитан. Это не быстро, но обещаю — по высшему разряду. У нас в Портобелло не обманывают тех, кто с такими дарами приходит. Кофе хотите пока ждете?
Я кивнул и он щелкнул пальцами. Через минуту в кабинет влетела девчонка — лет пятнадцать, в простом платье, с подносом в руках. Поставила чашку передо мной, поклонилась и ушла. Я взял кофе, вдохнул крепкий, горький аромат. Отхлебнул и тепло разлилось по груди. Я глянул на дона Мигеля, который снова уткнулся в мои сокровища, и подумал, что тут, в «Торговом Доме», меня точно уважают.
Я сидел в кабинете «Торгового Дома Блейка», откинувшись на мягкий стул, и смотрел, как дон Мигель де Ларра копается в моем сундучке с драгоценностями.
Кофе в чашке остывал, но я не спешил допивать — горький аромат все еще висел в воздухе, смешиваясь с запахом воска и кожи. Управляющий бормотал себе под нос, перебирал камни, взвешивал их на маленьких весах, что позвякивали, как колокольчики. Я ждал, скрестив руки, и чувствовал, как усталость отступает, сменяясь каким-то странным покоем. Тут, в этом кабинете, было тепло, уютно, далеко от сырости трюма и скрипа «Принцессы». Не Сент-Китс, точно — там меня держали за порогом, а тут встретили, как важного гостя.
Дон Мигель отложил лупу, поднял глаза и улыбнулся — не жадно, а с каким-то восхищением, будто не золото перед ним лежало, а редкие цветы из джунглей.
— Ну что ж, капитан, — начал он, голос низкий, с хрипотцой, но мягкий, как ром с медом. — Это не просто добыча. Это… искусство. Золото — чистое, цепи крепкие, жемчуг — крупный, почти идеальный. А камни… вы только посмотрите на этот рубин. Чистота редкая, цвет глубокий. И сапфиры — пара из них достойна королевского двора.
Я хмыкнул, глядя на него искоса. Льстит, зараза, но делает это ловко. Ясно, что он не дурак — видит, с кем дело имеет, и цену набивать не станет. Я кивнул, потирая подбородок.
— Хвалить можете сколько угодно, дон Мигель, — буркнул я. — Главное, сколько за это дадите. Часть сдаю, не все, так что считайте по-честному.
Он кивнул, откинулся на спинку стула и сложил руки на столе. Перстень на его пальце блеснул в свете свечей, и я невольно подумал, что этот старик, хоть и банкир, а выглядит, как дворянин из старых сказок.
— Считаем, капитан, — сказал он, щелкнув пальцами. — Но это не быстро. Драгоценности такого рода требуют времени. Мы их взвесим, оценим, проверим. По высшему разряду, как я обещал. У нас в Портобелло не обманывают тех, кто с такими дарами приходит.
Я кивнул, отхлебнул остывший кофе и поставил чашку на стол. Пусть считает, мне спешить некуда.
Дон Мигель кликнул мальчишку, который принес сундук и тот влетел в кабинет с подносом весов побольше — бронзовых, с резными узорами, будто для церемоний, а не для грязных пиратских дублонов. За ним вошел еще один клерк — постарше, в очках, с тонкими пальцами, как у музыканта. Они вдвоем принялись за работу: золото звякало, жемчуг катался по столу, камни блестели под светом свечей. Я смотрел на них и думал, как странно все повернулось. Еще год назад я был судовым врачом, седым и старым, с руками, которые дрожали от усталости, а теперь сижу тут, в богатом кабинете, и сдаю сокровища. Вежа, сделала свое дело — омолодила, мозги прочистила, а заодно и в эту мясорубку 1657 года закинула. Я усмехнулся про себя. Жизнь — она как море: то штиль, то шторм, а ты крутись, как можешь.
Оценка затягивалась. Дон Мигель что-то записывал в толстую книгу, клерк в очках шептал ему на ухо, весы позвякивали, а я сидел и ждал. Свечи горели ровно, тени плясали по стенам, и я невольно расслабился. Тут было тепло, уютно, даже шум порта сюда не долетал — только тихий скрип пера да шорох бумаги. Я откинулся на спинку стула, скрестил ноги и смотрел, как они копаются.
Шкатулка Дрейка, бумаги, карта к Эльдорадо — вот настоящий клад, а это так, мелочь для кармана.
Вдруг дон Мигель замер, поднес к глазам что-то мелкое, невзрачное — побрякушку из сундука, которую я и не замечал особо. Обычная штука, золотая оправа, а в ней камень, мутноватый, вроде бы ничего особенного. Он повертел ее в пальцах, поднес к свече, и глаза его округлились. Клерк в очках тоже замер, уставился на камень, будто увидел привидение.
— Что там? — буркнул я, выпрямляясь на стуле. — Камень какой нашли?
— Это не просто камень, капитан, — пробормотал дон Мигель, голос его дрогнул, будто он боялся спугнуть удачу. — Это алмаз. Крупный, чистый, редкий. Смотрите.
Он протянул мне побрякушку, и я взял ее, поднес к свету. Камень блеснул — не ярко, как рубин, а глубоко, холодно, будто лед внутри горел. Я прищурился, повертел его в пальцах. Да, алмаз, и вправду крупный. В оправе он казался меньше, но теперь, при свете, я понял, что это не мелочь. Дон Мигель смотрел на меня, как на чудо, а клерк в очках шептал что-то про караты и чистоту.
— Сколько? — спросил я, возвращая камень на стол. — Алмаз — это не жемчуг, это серьезно.
— Дайте минуту, — сказал управляющий, подхватывая лупу. — Это надо проверить. Если он такой, как я думаю…
Он замолчал, снова уткнулся в камень, а клерк побежал за какими-то инструментами.
Они копались еще минут десять — взвешивали, измеряли, шептались, как заговорщики. Наконец дон Мигель отложил лупу, вытер лоб платком и посмотрел на меня. Его голос дрожал от волнения.
— Капитан, — начал он, кашлянув, будто горло пересохло. — Это не просто алмаз. Это… жемчужина Карибов. Чистота исключительная, вес — больше десяти каратов. Такое раз в сто лет находят. За все ваши драгоценности — золото, жемчуг, рубины, сапфиры — я бы дал тысяч семьдесят дублонов. Но этот алмаз… он один стоит десятки тысяч. Сто, может, Сто пятьдесят, если найдем покупателя среди испанских грандов.
Я застыл, глядя на него. Сто тысяч дублонов. За один камень.
Глава 24
Солнце уже клонилось к закату, когда я шагал прочь от «Торгового Дома Блейка», а в кармане позвякивали десять тысяч дублонов, аккуратно разложенные по кошелям. Ветер с моря трепал рубаху, а я все еще ощущал на языке горьковатый привкус кофе, который подали мне в кабинете дона Мигеля. Этот седой ястреб с острым носом умел вести дела — не поспоришь. Я оставил ему «жемчужину Карибов», тот самый алмаз, что он чуть ли не облизывал, да еще горсть камней с Монито на реализацию, а остальное — чуть менее пятидесяти тысяч звонких монет — легло на счет в их конторе. Не то чтобы я им до конца доверял, но в Портобелло такие банки — как крепости, не грабанешь без пушек и пары сотен головорезов. А мне пока пушки нужны для другого.
Внутри у меня все кипело от какого-то странного чувства — то ли гордость, то ли тревога. Я ухмыльнулся, перехватил ремень с кошелями поудобнее и ускорил шаг. Надо было к «Золотой Лагуне» топать, проверить, как там мои голубки — Маргарет и Филипп — под охраной сидят.