Площадь перед губернаторским дворцом была уже близко. Я чувствовал это по нарастающему напряжению в воздухе, по тому, как учащались выстрелы и крики где-то впереди. Вежа вывела на карту предполагаемое расположение охраны дворца, возможные пути отхода губернатора. Судя по всему, он еще не покинул резиденцию. Это было хорошо. Нам нужен был он, живой или мертвый. Лучше, конечно, живой — как заложник он стоил бы дороже.
Наконец, мы вышли к последнему перекрестку перед площадью. Впереди виднелся угол высокого, богато украшенного здания — без сомнения, дворец. И тут же Вежа тревожно пискнула, окрашивая всю площадь перед дворцом в красный цвет. «Засада. Множественные огневые точки. Артиллерия, малый калибр».
Я поднял руку, останавливая отряд. Похоже, легкой прогулки не предвиделось. Испанцы приготовились встретить нас во всеоружии.
А пока мы крались по задворкам, словно лисы, вынюхивающие путь к курятнику, Генри Морган со своей основной ватагой творил историю на главных улицах Портобелло. Или, вернее, кровавую баню — тут уж как посмотреть. Я, конечно, не мог видеть этого воочию, но Вежа услужливо транслировала мне общую картину происходящего, дополняя ее отрывочными звуками боя и докладами моих сигнальщиков, рассредоточенных по крышам. Картина вырисовывалась эпическая, в лучших традициях пиратских саг.
Морган, этот валлийский дьявол с ангельским лицом и повадками матерого волка, вел свою орду по самой широкой авениде, прямой как стрела, ведущей от порта к центральной площади, той самой, где красовался губернаторский дворец. Улица эта, носившая какое-то пафосное имя вроде «Проспект Короля Филиппа» или «Путь Вице-Короля», сейчас больше походила на дорогу в ад.
Его пираты — а это была самая что ни на есть отборная сволочь со всех Карибов, сливки пиратского общества, если можно так выразиться, — перли напролом. Воодушевленные близостью вожделенной добычи, распаленные недавней победой над фортами и вкусом первой крови, они были подобны неудержимому потоку лавы. Баррикады, наспех возведенные испанцами из бочек, повозок, обломков мебели, они просто сметали, неслись на них с диким ревом, рубя и коля все, что шевелилось.
Из окон и с крыш домов, выходивших на авениду, испанские солдаты и немногочисленные отважные горожане пытались оказать сопротивление. Сверху летели пули, камни, черепица, кто-то даже выливал кипяток. Но это было все равно что пытаться остановить ураган, швыряя в него пригоршни песка. Пираты Моргана отвечали на это шквальным огнем из мушкетов и пистолетов, а затем, недолго думая, просто выламывали двери и врывались в дома. Что там происходило дальше, Вежа деликатно не показывала, но догадаться было нетрудно. Крики, выстрелы, короткая, яростная схватка — и тишина. Или, наоборот, еще более громкие победные вопли.
Сам Морган, как всегда, был в самой гуще событий. Я видел его через оптику Вежи — словно ожившая иллюстрация к книге о корсарах. Распахнутая на груди рубаха, перевязь с пистолетами, дымящаяся сабля в руке. Он не прятался за спинами своих людей, он вел их за собой, личным примером показывая, как надо убивать и грабить. Хладнокровный, расчетливый, невероятно жестокий и при этом дьявольски эффективный. Он был прирожденным лидером для таких вот операций. Он не рефлексировал, не сомневался. Была цель — золото и слава. Были препятствия — испанцы. Препятствия нужно было устранить. Максимально быстро и кроваво.
Он прекрасно понимал, что в уличной схватке, особенно с таким разношерстным войском, как у него, решают два фактора: скорость и натиск. Нельзя было давать испанцам опомниться, перегруппироваться, занять выгодные оборонительные позиции. Нужно было давить, давить и еще раз давить, не давая им передышки, загоняя в угол, как крыс. И он давил.
Его пираты, чувствуя эту звериную уверенность своего предводителя, становились еще более дерзкими и безжалостными. Они ломились в запертые лавки, вышибая двери плечом или топором, вытаскивали на улицу перепуганных торговцев, требуя денег и ценностей. Тех, кто сопротивлялся или медлил, ждала незавидная участь. Я видел, как одного несчастного, видимо, отказавшегося открыть свой сундук, просто пригвоздили саблей к прилавку. Жестоко? Да. Но такова была цена войны, которую мы развязали.
Вежа периодически отмечала на карте красными маркерами точки, где завязывались особенно ожесточенные стычки. Судя по всему, испанцы все же пытались контратаковать, собирая разрозненные отряды и бросая их наперерез Моргану. Но эти попытки были обречены. Пиратов было слишком много, они были слишком разъярены и слишком хорошо вооружены. Каждая такая контратака захлебывалась в крови, оставляя после себя лишь новые горы трупов.
Один из таких очагов сопротивления возник у церкви Святого Иакова — массивного каменного здания с высокой колокольней, с которой испанские стрелки простреливали значительную часть улицы. Морган, недолго думая, приказал подтащить пару легких полевых пушек, захваченных еще в фортах, и прямой наводкой расстрелял массивные церковные врата. Когда те с треском рухнули внутрь, пираты с воем ринулись в образовавшийся пролом. Из церкви донеслись звуки ожесточенного боя, крики, звон стали. Через несколько минут все стихло. А еще через пару мгновений на колокольне вместо испанского флага взвился черный «Веселый Роджер».
Продвижение Моргана было медленным, но неотвратимым. Улица за улицей, квартал за кварталом, он выжигал испанское присутствие, оставляя за собой дымящиеся руины и трупы. Хаос, который он сеял, был чудовищным, но, как ни парадоксально, он работал на нашу общую цель. Пока испанское командование, если оно еще существовало, было занято попытками остановить этот огненный вал, у моего отряда был шанс проскользнуть к губернаторскому дворцу относительно незамеченными.
Иногда мне казалось, что Морган получает от всего этого какое-то извращенное удовольствие. В его движениях, в том, как он отдавал приказы, в блеске его глаз была какая-то первобытная радость разрушения. Он был стихией, выпущенной на волю, и горе тому, кто попадался на его пути.
Я не осуждал его. В конце концов, он делал именно то, для чего я его нанял. Он был тараном, пробивающим брешь в обороне противника. Грязная работа, но кто-то должен был ее делать. И Морган делал ее с присущим ему профессионализмом и даже, я бы сказал, артистизмом.
К тому моменту, когда мой отряд приблизился к площади перед губернаторским дворцом, Вежа сообщила, что силы Моргана находятся уже всего в двух-трех кварталах от нас, с другой стороны. Они прогрызали себе путь сквозь городскую застройку, и рев их приближения был слышен все отчетливее. Это означало, что у нас оставалось не так много времени, чтобы решить нашу задачу до того, как на площадь вывалятся его головорезы и начнется уже совсем неконтроруемый штурм. Мне нужно было, чтобы губернаторский дворец пал под ударами моего, дисциплинированного отряда, а не был разграблен и сожжен толпой Моргана.
Портобелло горел. Не в прямом смысле, хотя дым от локальных пожаров уже поднимался в нескольких местах, но горел в метафорическом, адском пламени разграбления. Пока я с моим отрядом пробирался к губернаторскому дворцу, а Морган устраивал кровавую баню на центральных улицах, остальная масса пиратов, высадившихся на берег, растеклась по городу, как черная оспа, пожирая все на своем пути. Это был тот самый хаос, который я предвидел и которого опасался, но который был неизбежной частью любой подобной операции с таким контингентом.
Звуковая картина города превратилась в чудовищную какофонию. Непрерывный грохот выстрелов — то одиночных, то целыми залпами — смешивался со звоном клинков, треском выламываемых дверей и оконных рам, гулом начинающихся пожаров. И над всем этим доминировали человеческие голоса: яростные, пьяные от крови и предвкушения добычи крики пиратов, отчаянные вопли их жертв, предсмертные хрипы, женский плач. Вежа, как бы ни старалась, не могла полностью отфильтровать этот звуковой ад, и он давил на барабанные перепонки, создавая ощущение, что ты находишься в самом центре преисподней.
Я видел это краем глаза, когда мы пересекали очередную улицу или выглядывали из-за угла: группы пиратов, уже не объединенные никакой тактической задачей, кроме жажды наживы, врывались в лавки, в богатые дома, вытаскивая оттуда все, что представляло хоть какую-то ценность. Шелк, бархат, серебряная посуда, мешки с какао-бобами, табаком — все шло в дело. Тех, кто пытался сопротивляться — будь то хозяин лавки, его приказчик или просто случайный прохожий, оказавшийся не в том месте не в то время, — ждала быстрая и жестокая расправа. Сабля, пуля, удар тяжелым кулаком в висок — и очередной труп пополнял растущую статистику этого грабежа.
Даже церкви не были исключением. Хотя существовало негласное пиратское правило не трогать дома Божьи, на практике оно часто нарушалось, особенно если в церкви можно было поживиться золотыми окладами икон, серебряными чашами или просто найти укрытие от пуль. Я видел, как одна такая группа, явно из команды какого-нибудь Рока Бразильца или Франсуа Олоне — отъявленных головорезов, не признающих никаких правил, — с гиканьем вышибала массивные резные двери небольшой часовни. Что они там найдут, кроме перепуганного священника и пары медных подсвечников, было неизвестно, но сам факт не предвещал ничего хорошего.
Испанские солдаты, те немногие, что уцелели после падения фортов и первых стычек на улицах, были совершенно деморализованы и разрознены. Они пытались организовать оборону в каких-то ключевых точках — на перекрестках, у входов на рыночные площади, в казармах, — но эти очаги сопротивления были обречены. Пиратов было слишком много, они были повсюду, и их ярость, подогреваемая запахом золота и крови, не знала границ. Один за другим эти импровизированные редуты падали под натиском превосходящих сил. Пленных, как правило, не брали. Зачем возиться с ними, когда вокруг столько еще не разграбленных домов?
Я видел это и понимал, что после того, как город будет полностью захвачен — а в этом я уже не сомневался, — мне предстоит титаническая работа. Нужно будет как-то обуздать эту разбушевавшуюся стихию, восстановить хотя бы подобие порядка, организовать сбор и справедливый (насколько это возможно среди пиратов) дележ добычи, предотвратить междоусобные стычки, которые неизбежно начнутся, когда самые лакомые куски будут уже растащены. Это будет не легче, а может, и труднее, чем сам штурм. Контролировать толпу опьяненных успехом и грабежом пиратов — задача не из легких.