Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце и привести мысли в порядок. Времени на раздумья больше не оставалось. Голограмма Вежи становилась все ярче, вращающиеся кольца гудели все громче, излучая такую мощную энергию, что воздух в зале, казалось, начал потрескивать. Процесс интеграции подходил к своей кульминации. Еще немного — и все будет кончено.
Нужно было рискнуть. И я рискнул. Положившись на свою интуицию и на туманные подсказки сэра Фрэнсиса Дрейка, я начал действовать.
Глава 20
Время сжалось до предела, превратилось в одну бесконечную, натянутую до звона секунду. Я действовал почти на автомате, подчиняясь какому-то внутреннему наитию, которое подсказывало последовательность движений. Руки двигались сами собой, поворачивая ключ в замке-интерфейсе, нажимая на едва заметные символы на золотой поверхности стены. Спираль… поворот против часовой стрелки… нажатие на символ глаза… еще один поворот, уже по часовой… треугольник с точкой…
Я не знал, правильно ли я все делаю. Не было времени на анализ, на сомнения. Я просто делал то, что подсказывало мне мое шестое чувство, смешанное с обрывками воспоминаний о записках Дрейка. Это была отчаянная авантюра, чистой воды импровизация, но другой у меня не было.
И стелла отреагировала.
Как только я завершил последнюю манипуляцию с ключом — кажется, это был тройной поворот спирали с одновременным нажатием на все три символа, — низкий, вибрирующий гул, наполнявший зал, резко сменился на что-то совершенно иное. Пронзительный, режущий ухо сигнал тревоги, от которого заложило уши и по коже побежали мурашки. Этот звук не был похож ни на что, что я слышал раньше. Он был чужеродным, нечеловеческим, и от него веяло какой-то первобытной угрозой.
Одновременно с этим светящиеся панели на стенах, до этого переливавшиеся сложными диаграммами и символами, замигали ярко-красным, предупреждающим светом. Вся комната погрузилась в тревожный, пульсирующий багрянец. Ядро в центре зала, состоящее из вращающихся колец, тоже изменилось. Его голубое свечение стало нестабильным, оно начало дергаться, пульсировать, словно внутри него что-то боролось, сопротивлялось.
— Что происходит, капитан⁈ — заорал Стив, пытаясь перекричать сигнал тревоги. Он инстинктивно пригнулся, готовый к худшему.
— Кажется, я что-то нажал! — проорал я в ответ, хотя и сам до конца не понимал, что именно я сделал. — Похоже, это какой-то аварийный протокол!
Да, это было очень похоже на то. Я, по всей видимости, случайно или по наитию, активировал какую-то древнюю систему безопасности, заложенную еще Предтечами. Систему, предназначенную для прерывания несанкционированного доступа к ядру или для очистки его от внешнего вторжения, такого, как попытка Вежи интегрироваться с ним. И эта система, проспавшая, возможно, тысячелетия, вдруг проснулась и начала действовать.
Голограмма Вежи, до этого момента полностью поглощенная процессом слияния с ядром, резко дернулась. Ее горящие голубым огнем глаза метнулись в мою сторону. На ее идеальном, нечеловечески красивом лице впервые отразилось нечто, напоминающее… удивление? Или даже… страх?
— Нет! — ее голос, теперь уже не шепот в моей голове, а громкий, металлический крик, разнесся по залу, смешиваясь с воем сирены. — Что ты наделал⁈ Глупец! Ты не понимаешь, что ты сделал!
Энергетические нити, связывавшие ее с ядром, начали истончаться, мерцать, словно их что-то разрывало изнутри. Ее фигура стала нестабильной, по ней пошли помехи, искажения, как на старом телевизионном экране. Она явно теряла контроль над ситуацией. Древний протокол очистки работал, и работал против нее.
Я стоял, прижавшись спиной к холодной стене, и смотрел на это зрелище, не в силах пошевелиться. Смесь облегчения и ужаса парализовала меня. Я остановил ее? Или я только что подписал нам всем смертный приговор, запустив какой-то механизм самоуничтожения?
Но долго размышлять об этом мне не пришлось. События развивались со стремительной скоростью. Ядро в центре зала начало излучать еще более интенсивный, почти ослепляющий свет, но теперь он был не голубым, а каким-то белым, выжигающим. Сигнал тревоги достиг своего пика, превратившись в сплошной, невыносимый ультразвук.
А потом из ядра ударил мощный энергетический разряд. Не луч, не молния, а какая-то волна чистой, концентрированной энергии. И она была направлена прямо на голограмму Вежи.
Волна белой, слепящей энергии, вырвавшаяся из ядра стеллы, обрушилась на голограмму Вежи с такой силой, что та на мгновение словно окаменела. А затем началось нечто невообразимое.
Ее светящаяся фигура начала искажаться, корчиться, как будто ее разрывали на части невидимые силы. По ней пробегали судороги, она то сжималась в комок, то растягивалась в невероятных пропорциях. Из ее недр, если так можно выразиться о голограмме, вырвался крик. Но это был не человеческий крик. Это был какой-то цифровой, синтезированный вопль, полный не столько боли, сколько ярости, отчаяния и… удивления. Удивления от того, что она, всемогущая Вежа, почти достигшая своей цели, вдруг столкнулась с чем-то, что оказалось сильнее ее.
— Нет! Не-е-ет! Этого не может быть! — ее искаженный, дребезжащий голос метался по залу, отражаясь от стен. — Я почти… Я была так близко! Вы не имеете права! Это мое! Мое по праву!
Она пыталась сопротивляться. Я видел, как она отчаянно старается восстановить контроль над ядром, как пытается оттолкнуть эту разрушительную энергию. Энергетические нити, связывавшие ее с кольцами, натягивались до предела, то вспыхивая ярким пламенем, то почти угасая. Но древний протокол очистки был неумолим. Он был как вирус, проникший в ее систему и разрушающий ее изнутри.
Ее голограмма начала распадаться на части. Куски света и тени отваливались от нее, как штукатурка от старой стены, и с шипением растворялись в воздухе. Ее лицо, искаженное гримасой ярости и боли, на мгновение стало почти человеческим в своем страдании. А потом ее фигура начала мерцать все чаще, становиться все более прозрачной, пока не превратилась в едва заметный, дрожащий контур.
Последний, самый мощный разряд из ядра ударил точно в этот контур. Раздался оглушительный треск, похожий на разрыв гигантской электрической лампы. Вспышка белого света на мгновение ослепила меня, заставив зажмуриться. А когда я снова смог открыть глаза, голограммы Вежи уже не было. Она исчезла. Растворилась. Уничтожена.
Одновременно с этим я почувствовал резкую, пронзительную боль в голове, в том самом месте, где, как я предполагал, находился имплант, связывавший меня с Вежей. Боль была такой сильной, что я невольно вскрикнул и схватился за голову. Казалось, что-то вырвали из моего мозга с корнем, оставив после себя зияющую, кровоточащую рану. Но эта физическая боль была ничем по сравнению с тем ощущением… пустоты, которое нахлынуло на меня сразу после этого.
Ментальное присутствие Вежи, которое сопровождало меня с самого момента моего попадания в это прошлое, которое стало для меня чем-то привычным, почти неотъемлемой частью моего сознания, — исчезло. Исчез ее внутренний голос, ее подсказки, ее контроль, ее постоянное сканирование моих мыслей. Исчезло все. В моей голове воцарилась оглушительная, непривычная тишина.
И это была не просто тишина. Это было освобождение.
Я вдруг понял, что на протяжении всего этого времени, даже когда я думал, что контролирую ситуацию, что использую Вежу в своих целях, на самом деле это она использовала меня. Она была как паразит, присосавшийся к моему сознанию, манипулирующий мной, направляющий мои действия в нужное ей русло. И вот теперь этот паразит был уничтожен. Я был свободен. По-настоящему свободен.
Боль в голове постепенно утихала, сменяясь ощущением какой-то невероятной легкости, почти эйфории. Словно с моих плеч сняли огромный, невидимый груз. Я сделал глубокий вдох. Воздух в зале все еще был наполнен запахом озона и чего-то металлического, но теперь он казался другим — чистым, свежим, не отравленным присутствием Вежи.
Я посмотрел на Стива. Он стоял, приоткрыв рот, и во все глаза смотрел на то место, где только что исчезла голограмма. Его лицо выражало крайнюю степень изумления.
— Что… что это было, капитан? — наконец выдавил он из себя. — Она… она взорвалась?
— Что-то вроде того, Стив, — ответил я, пытаясь отдышаться. — Похоже, мы только что избавились от очень большой проблемы. Или, точнее, она избавилась сама от себя, с нашей небольшой помощью.
Сигнал тревоги в зале тем временем начал стихать, сменяясь ровным, успокаивающим гулом. Красное мигание на панелях сменилось на спокойное, голубое свечение. Вращающиеся кольца в центре зала замедлили свой ход и через некоторое время полностью остановились. Казалось, древний механизм, разбуженный нашим появлением и попыткой Вежи захватить его, снова погружался в спячку, выполнив свою работу по очистке от «скверны».
В зале воцарилась тишина. Тишина, в которой я впервые за долгое время почувствовал себя самим собой. Доктором Николаем Крюковым, а не просто носителем системы. И это было чертовски хорошее чувство.
Не успели мы со Стивом перевести дух и хоть немного прийти в себя после исчезновения Вежи и прекращения этого светопреставления, как в центре зала, на том самом месте, где только что растворилась ее голограмма, снова начало что-то происходить. Воздух опять начал уплотняться, мерцать. Я невольно напрягся. Неужели опять? Неужели она каким-то образом выжила и сейчас вернется, еще более злая и опасная?
Но то, что появилось на этот раз, было совершенно другим. Это тоже была голограмма, но она не имела ничего общего с Вежей. Перед нами возникла фигура высокого, статного мужчины средних лет, с благородными, правильными чертами лица, коротко подстриженной темной бородой с проседью и проницательными, умными глазами. Он был одет в какие-то странные, но явно богатые одежды, напоминающие не то древнерусский княжеский наряд, не то футуристический мундир, — что-то среднее между парчой, кожей и каким-то блестящим, высокотехнологичным материалом. Голограмма была очень четкой, стабильной, и от нее исходило ощущение спокойствия, уверенности и какой-то… мудрости, что ли.