— Говори, док, — цедит он сквозь зубы, выпуская облачко вонючего дыма. — Только покороче. И без своих заумных словечек. Я в них все равно ни бельмеса не смыслю.
Я делаю глубокий вдох. Как же вы достали, хреновы аниматоры.
И я начинаю говорить. Говорить о том, о чем, скорее всего, никто из этих людей никогда не задумывался на фоне всеобщего помешательства своих ролей. Ну куда им, если они в полном погружении в роли? Я говорю о гигиене. О чистоте. О том, что грязь, немытые руки, гниющие отбросы — это не просто неприятно, а смертельно опасно. Что это — прямой путь к болезням, к эпидемиям, которые могут уничтожить весь корабль, быстрее, чем любой шторм или вражеский фрегат.
Я говорю и чувствую, как с каждым словом надежда тает. Как об стенку горох.
Роджерс слушает молча, постукивая костяшками пальцев по столешнице. Сквиббс перестает писать и смотрит на меня с нескрываемым презрением. Молчаливый громила кажется, вообще меня не слышит, уставившись в одну точку на стене.
— … и поэтому, капитан, — заканчиваю я, — я предлагаю ввести на корабле некоторые правила гигиены. Обязать команду мыться, стирать свою одежду, кипятить воду перед употреблением…
Роджерс взрывается. Он не просто смеется — он хохочет, запрокинув голову, так, что видны его желтые, прокуренные зубы. Его свита угодливо щерится.
— Ты что, док, совсем спятил? — Он бьет кулаком по столу с такой силой, что подпрыгивают чернильница, карты и тот самый череп. — Да мои парни скорее передохнут от тоски, чем от какой-то там выдуманной тобой заразы! Они — пираты! Свободные люди моря! А не какие-то неженки!
— Но, капитан… — Я пытаюсь возразить.
— Молчать! — рычит Роджерс. — Я сказал — нет! И чтоб я больше не слышал от тебя подобной ерунды! Ты — док. Твое дело — латать дыры в наших шкурах, когда нас подстрелят или порежут. А в остальное не суйся!
Он резко отворачивается, давая понять, что аудиенция окончена.
Вот же бараны! Ну ладно, я предупреждал.
Сквиббс скалится, глядя на меня. Молчаливый громила по-прежнему не проявляет никаких признаков жизни.
Я разворачиваюсь и ухожу. Ну и подыхайте, заигравшиеся актеришки.
План с треском провалился. Надежда умерла, не успев родиться.
Что же делать? Как мне пробить головы этих толстолобых? А надо ли? Чем больше будут болеть — тем больше надо лечить. Чем больше лечить — тем больше очков влияния.
Вот же логика — железная штука. У меня поднялось настроение. Я улыбаясь в свои тридцать два зуба направился назад, в свою каюту. На палубе было скользко и ветер не внушал желания подышать воздухом.
Я возвращаюсь в свою каюту — тесную, вонючую, похожую на тюремную камеру. Сажусь на топчан и смотрю в одну точку, не видя ничего перед собой.
Первый шаг выполнен. Я старался помочь этим несчастным. Второй шаг — разведка. Нужно понять, что это за корабль, что за люди меня окружают, каковы их нравы и обычаи. Только так я смогу найти свое место в этом миниобществе.
Надо было узнать у капитана куда мы путь держим и когда доберемся до цивилизации. Как же неохота идти наверх, на ветер.
Я покидаю свою каюту, больше похожую на гроб, и выхожу на палубу. «Гроза Морей» оказывается внушительным судном. Трехмачтовый бриг, если мои познания в такой древности не подводят. Мачты, уходящие ввысь, кажутся исполинскими деревьями, а многочисленные канаты и снасти — их ветвями. Палуба, истертая добела, хранит следы бесчисленных штормов и сражений. Чувствуется, что корабль этот — не просто средство передвижения, а живое существо, со своим характером и своей историей.
Внизу, в трюме, царит полумрак. Там хранятся бочки с водой и провизией, ящики с оружием, тюки с тканями — добыча, захваченная в недавних рейдах. Запах сырости, гнили и пороха бьет в нос. И крысы. Жирные, серые твари, шныряющие повсюду, не обращая внимания на людей.
На верхней палубе — главное оружие корабля. Тяжелые чугунные пушки, установленные на лафетах, смотрят в море своими черными жерлами. Калибр, навскидку, фунтов восемнадцать-двадцать. Серьезная огневая мощь, даже по меркам современного флота.
Я брожу по кораблю, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Ветер и правда не располагал к прогулкам. Пираты заняты своими повседневными делами: кто-то чинит порванный парус, орудуя толстой иглой и суровой ниткой; кто-то с остервенением драит палубу, смывая въевшуюся грязь и, вероятно, кровь; кто-то, сидя на бочонке, точит свой тесак, издавая скрежет, от которого у меня мурашки бегут по коже.
Разговоры, обрывки фраз, долетающие до меня. Они говорят о море, о погоде, о предстоящих делах. Ругаются, смеются, травят байки. Обычная жизнь, только на пиратском корабле.
Я пытаюсь заговорить с ними. Сначала — осторожно, задавая нейтральные вопросы: о названии корабля, о его возрасте, о маршруте плавания.
Отвечают неохотно. Бросают короткие, резкие фразы, словно не хотят тратить на меня время. В их глазах — настороженность, недоверие. Чувствуется, что меня считают чужаком, инородным телом в их сплоченном, хоть и разношерстном, коллективе.
Но постепенно, капля за каплей, лед начинает таять. Я узнаю, что «Гроза Морей» — один из самых грозных пиратских кораблей в этих водах. Так по крайней мере говорят эти аниматоры. Они же говорят, что капитан Роджерс, несмотря на свою жестокость, пользуется уважением команды за свою удачливость и умение вести дела. Что их основная «работа» — грабеж торговых судов, идущих из Нового Света в Европу и обратно.
— А где мы сейчас? — спрашиваю я у молодого пирата, который чинит сеть. Парень худощавый, с рыжими, выгоревшими на солнце волосами и россыпью веснушек на носу.
— На Карибах, док, — отвечает он, не отрываясь от своего занятия. — Где ж еще?
Карибы. Это я и так понял. Но какое именно место? Какое время? Кстати, да. А в каком году они все это отыгрывают? Просто любопытно. Или они не заморачиваются до таких мелочей?
— А год? Какой сейчас год? — пряча ухмылку задаю я вопрос.
Парень бросает на меня удивленный взгляд.
— Ты что, док, головой ударился? — Он усмехается, обнажая неровные, пожелтевшие от табака зубы. — Тысяча шестьсот пятьдесят седьмой. От Рождества Христова.
Ух ты! Смотри-ка, даже такую мелочь продумали. Молодцы, что еще скажешь.
Разговор прерывает громкий крик: «Земля по курсу!».
Пираты, как по команде, бросают свои дела и устремляются к борту. Я, следуя за ними, тоже подхожу к перилам.
Вдалеке, на горизонте, вырисовывается силуэт острова. Высокие, покрытые густой зеленью горы, спускающиеся к самому морю.
— Тортуга, — говорит рыжий пират, стоящий рядом со мной. — Наша база. Приплыли.
Тортуга? Остров, о котором я читал в книгах. Легендарное пристанище пиратов, флибустьеров, корсаров. Место, где царит беззаконие, где льются реки рома и где каждый день может стать последним.
Я смотрю на приближающийся остров. Не думаю, что для аниматоров создадут целый остров с полным погружением в эпоху.
Вечер опускается на море, окрашивая небо в багровые тона. Я сижу на палубе, облокотившись на пушку, и думаю. Думаю о своей прошлой жизни, о своих внуках.
Мысли прерывает тяжелая поступь. Ко мне подходит тот самый молчаливый громила, которого я видел в каюте капитана. Кажется, его зовут Люк. Он останавливается напротив, загораживая собой закатное солнце. Его фигура кажется огромной, почти нечеловеческой.
— Док, — произносит Люк низким, глухим голосом. — Ты ведь нашел Джима после шторма?
Джим? Это кто? Единственный, кого я видел после шторма, это тот самый матрос, который передал мне бутылочку с картой.
— Да, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я подобрал его на берегу. Он был при смерти.
Громила кивает. Медленно, словно каждое движение дается ему с трудом.
— Я видел его тело, когда тебя забирали. Он что-нибудь говорил тебе? — спрашивает он, пристально глядя мне в глаза.
— Нет, — честно вру я. — Он был уже мертв.
Взгляд громилы становится еще тяжелее. Кажется, он видит меня насквозь.
— Джим был моим другом, — говорит он, и в его голосе звучит угроза. — И он кое-что искал. Очень важное.
Люк делает паузу, будто давая мне шанс признаться.
Я молчу. Что-то не хочется мне с ним трепаться. Да и от этого молчания зависит моя жизнь, судя по его взгляду. Вон как зенки вытаращил.
— Если ты что-нибудь знаешь, — продолжает громила, — лучше скажи мне.
Он не договаривает. Разворачивается и медленно уходит, оставляя меня наедине с моими мыслями.
Люк знает. Или подозревает. Он ищет карту. Ту самую часть карты, которую мне передал Джим.
Да что там за карта такая, интересно?
А вот и остров. Тортуга.
Чем больше я смотрел на него, тек больше увеличивались мои глаза. Не может быть!
Глава 3
Первые дни на «Грозе Морей» стали для меня настоящим испытанием. Мое тело, привыкшее к комфорту и размеренной жизни, бунтовало против новой реальности. Бесконечная качка выматывала, выворачивая наизнанку. Сырость пронизывала до костей, въедалась в одежду, в постель, казалось, проникала в сами легкие. Я боялся, что скоро сам заплесневею, как старый, забытый всеми сундук в корабельном трюме.
Физический труд давался тяжело. На круизном лайнере, да и во время моей службы, мои обязанности были иными — осмотры, назначения, бумажная работа. Здесь же мне приходилось делать все ручками-ручками. А они, руки, отвыкшие от грубой работы, быстро покрылись мозолями. Спина ныла от непривычной нагрузки, ноги к вечеру гудели.
Каждый вечер я без сил падал на жесткий топчан, мечтая лишь об одном — о тишине и покое. Но отдых был коротким и тревожным. Нужно выжить.
Ради чего? Ради омоложения. Ради того призрачного шанса, который предоставила мне Вежа. Эта мысль была единственным якорем, удерживавшим меня на плаву среди бушующего моря отчаяния.
Голос Вежи стал моим постоянным спутником, внутренним голосом. Иногда он раздражал, иногда пугал своей нечеловеческой бесстрастностью. Но чаще всего он придавал сил, напоминая о цели.