Голос Сэма разнесся по палубе и команда засуетилась. Они не знали, зачем мы сюда приплыли — я держал карту и ее тайну при себе, да и Филипп, Анри с Маргарет не болтали. Знали, что за сокровищами, но без подробностей. Матросы переглядывались, шепотом гадая, что за добыча ждет нас на этом пустынном куске камня. Стив теребил канаты, Сквиббс что-то бурчал про «глупую затею», но все послушно готовились к высадке.
Филипп стоял у борта, вцепившись в перила так, что костяшки побелели. Его глаза блестели, как у мальчишки, которому подарили первый нож. Он то и дело оглядывался на меня, потом на остров, и я видел, как его грудь вздымается от нетерпения. Этот барончик, хоть и злился, что мы плывем на «Принцессе», но сейчас чуть ли не подпрыгивал от возбуждения. Он знал, что это его козырь — он привел нас сюда, и теперь его доля в сокровищах становилась реальной. Я хмыкнул про себя — пусть радуется, пока я держу все под контролем.
— Это он, Крюк! — выдохнул Филипп, ткнув пальцем в Монито. — Я же говорил, что найду! Видишь?
— Вижу, — буркнул я, скрывая улыбку. — Отлично, барон. Теперь главное — найти, что там спрятано.
Анри вышел из каюты, опираясь на трость. Его усталое лицо светилось какой-то хищной энергией. Он поправил шляпу, подошел к борту и замер, глядя на приближающийся берег. Его пальцы сжимали медальон. Он кашлянул, повернулся ко мне.
— Ты был прав, Крюк, — сказал он тихо. — Это здесь. Я чувствую.
Чувствуй сколько влезет. Главное, чтобы мы выкопали сокровища.
Маргарет стояла чуть поодаль, скрестив руки. Она не разделяла нашего восторга — ее взгляд был настороженным. Она то и дело косилась на Филиппа, потом на отца, но молчала. Ее волновало не золото, а что-то свое — может, Франсуа, может, свобода от долгов отца. Я не вникал. Пусть думает, что хочет, лишь бы не мешала.
Шлюпки спустили на воду, и мы с Филиппом, Анри, Маргарет, Сэмом и несколькими матросами погребли к берегу. «Пасть» Монито оказалась узким заливом, зажатым между двумя скалистыми выступами, похожими на челюсти. Песок на пляже был мелким, белым, с вкраплениями черных камней, а за ним начинались густые заросли — колючие кусты и кривые деревья, которые цеплялись за каменистую почву. Волны лизали берег, шлюпки ткнулись носами в песок, и я первым спрыгнул, чувствуя, как ноги утопают в мягком грунте.
— Сэм, Стив, берите лопаты, — приказал я. — Остальные — за мной. Ищем место у «глаза». Двигайтесь вдоль берега к востоку.
Команда загудела, но вопросов не задавала. Они привыкли, что Крюк знает, что делает. Филипп выскочил из шлюпки, чуть не упав в воду от спешки, и побежал к зарослям, оглядываясь на скалы. Его возбуждение било через край — он хохотнул, хлопнув себя по бедру.
— Мы здесь, Крюк! Здесь! Ты только представь, что нас ждет! — кричал он.
Анри двигался медленнее, но я видел, как дрожат его руки. Он остановился у края пляжа, глядя на восток, где, по моим прикидкам, должен быть «глаз» сенбернара — возвышенность или поляна, что соответствовала бы крестику на карте. Его губы шевелились, будто он шептал молитву или проклятье.
— Дрейк… — пробормотал он, — Дрейк был гением. Спрятать такое здесь…
Мы добрались до места, отмеченного на карте, к полудню. Это была странная полянка, зажатая между скалами и зарослями на востоке Монито. Кустистая, с клочками травы, она выглядела слишком уж аккуратной, будто кто-то ее расчистил давным-давно. Красный крестик на карте указывал именно сюда. Я махнул рукой, и ребята взялись за лопаты. Сэм, Стив, Филипп, Анри — все копали, потея под палящим солнцем. Даже я ткнул лопатой в землю, пока не устал от жары. Команда ворчала, но слушалась, хотя никто из них до сих пор не знал, что именно мы ищем. Филипп с Анри пыхтели от возбуждения, но к вечеру энтузиазм начал таять. Мы провозились весь день, перекопали полянку вдоль и поперек, но ничего — ни сундука, ни золота, ни даже ржавого гвоздя. Только камни да корни.
Я вытер пот со лба, глядя на уставших людей. Солнце садилось, окрашивая небо в багровый, и я понял, что дальше копать нет смысла.
— Хватит, — рявкнул я, втыкая лопату в землю. — Разбиваем лагерь. Ночь переждем, а завтра решим, что дальше.
Команда загудела, раскладывая одеяла и разводя костер. Несколько пиратов сбегали на корабли и притащили два больших навеса, сообразив тенек от утреннего солнца. Филипп плюхнулся на камень, вытирая лицо рукавом, и буркнул что-то про «пустую затею». Анри молчал, а Маргарет, вся красная от солнца и злости, скрестила руки.
— Я не останусь здесь, — заявила она, ткнув пальцем в сторону шлюпки. — Спать на земле с комарами? Нет уж. Я возвращаюсь на корабль. Там хоть каюта есть.
— Как изволите, леди, — пожал я плечами. — Сэм, проводи леди до корабля. И дуй потом обратно.
Марго фыркнула, но ушла, а Сэм потрусил за ней. Я смотрел ей вслед и думал: может, и к лучшему, что она свалила. Меньше нытья. А у меня в голове уже крутилась идея. Пока все укладывались, я присел у костра, глядя в огонь. Пират Джим, тот, что погиб на обломке мачты, сказал перед смертью: «В глазах святого Бернара». «В», а не «на» или просто «глаза». Может, я все не так понял? Может, он имел в виду «внутри»? Бред, конечно, но что, если сокровища не просто зарыты, а спрятаны где-то глубже — в пещере, под землей? Карта ведь не давала точной глубины, только место. Я хмыкнул. Почему бы не проверить? Если есть вход, я его найду.
Ночь прошла неспокойно — я ворочался на одеяле, слушая храп Стива и шорох ветра в зарослях. С первыми лучами солнца, когда небо только начало сереть, я встал. Команда еще дрыхла, костер тлел, а я, тихо ступая, пошел проверять свое предположение. Карту я помнил наизусть — каждый изгиб, каждый крестик. Если «глаз» — это полянка, то «переносица» сенбернара должна быть чуть западнее, где скалы поднимались над водой. Переносица — это ближайший берег, поэтому я там и хотел посмотреть. Я двинулся туда, шагая вдоль берега. Вода в заливе была чистейшая, как стекло, и под утренними лучами солнца, что только-только вылезли из-за горизонта, она заиграла золотом. Мне повезло — свет падал под таким углом, что скалы отражались в воде, и я заметил темное пятно. Под водой, у основания одной из скал, что-то чернело — не то тень, не то дыра.
Я не сразу это заметил, раза два-три мимо проходил. Искал пещеру, но не нашел.
Сердце заколотилось. Я скинул куртку, разулся и нырнул. Вода обожгла холодом, но я поплыл вниз, к пятну. И точно — это был вход в пещеру, узкий, но вполне проходимый. Каменные края обросли водорослями, а внутри было темно, как в трюме без фонаря. Я вынырнул, хватая воздух, и ухмыльнулся. Вот оно. Надо было подготовиться.
Вернувшись к лагерю, я двигался тихо — все еще спали, даже Филипп, свернувшись калачиком у остывшего костра. Я порылся в наших припасах, нашел пару факелов, кресало и кусок парусины. Обмотал факелы тканью, чтобы не намокли, и сунул кресало туда же. Потом вернулся к берегу, к тому месту у «переносицы». Никто не проснулся — отлично. Я снова нырнул, сжимая сверток с факелами в одной руке. Вода сомкнулась над головой, я проплыл через узкий вход, чувствуя, как камни цепляют плечи, и вынырнул внутри.
Темнота была густой, как смола, но я выбрался на каменный выступ, стряхнул воду с рук и развернул парусину. Факелы остались сухими — повезло. Я чиркнул кресалом, искры полетели. Через пару секунд пламя затрещало, разгоняя мрак. Пещера открылась передо мной — низкая, сырая, с неровными стенами, блестящими от влаги.
Я поднял факел повыше, и тени заплясали вокруг меня. Вперед уходил узкий проход. Я хмыкнул. Я был прав — «в глазах святого Бернара» значило «внутри». И я, похоже, нашел это «внутри». Теперь осталось понять, что там дальше. Шагнув в проход, я чувствовал, как пульс стучит в висках. Один, с факелом в руке, я шел за сокровищами Дрейка. И будь я проклят, если вернусь с пустыми руками.
Я шел по туннелям с факелом в руке, и пламя отбрасывало длинные тени на влажные стены пещеры. Проход был узким, низким — пару раз я цеплялся головой за выступы, чертыхаясь про себя. Воздух пах сыростью, а под ногами хрустел мелкий гравий вперемешку с песком. Туннель вился, как змея, то сужаясь так, что я протискивался боком, то расширяясь в небольшие каверны, где эхо шагов гудело, как в пустом трюме.
Факел трещал, смола капала на камни, и я шел дальше, пока туннель не вывел меня в большую пещеру. Я остановился, подняв свет повыше, и замер. Передо мной стояла статуя. Не золото, не сундук, а каменная фигура, грубо высеченная, но явно кем-то сделанная. Это был наверное святой Бернар — не собака, а человек, монах в длинной рясе с капюшоном, что свисал на лицо. В руках он держал посох, а у ног лежала большая собака — сенбернар, вырезанный так, будто он спит, положив морду на лапы. Статуя была старая, потемневшая от времени, с трещинами на камне, но глаза монаха выделялись — два круглых углубления, словно кто-то нарочно их выдолбил. Они смотрели прямо на меня, и я хмыкнул. «В глазах святого Бернара». Вот оно. Как-то даже просто все это. Или это из-за того, что я акцентирую внимание на эти «глаза».
Я подошел ближе. Факел осветил статую, и я заметил, что глаза монаха не просто углубления — они были чуть выпуклыми, как кнопки, и отличались по цвету от остального камня. Интуиция, что не раз спасала мне шкуру в операционных и на пиратских палубах, подсказала: это не случайность. Я протянул руку, коснулся одного «глаза» — холодный, гладкий. Надавил. Ничего. Тогда я нажал сильнее, одновременно на оба, и тут раздался низкий скрежет, как будто камни зашевелились под ногами. Я отскочил, держа факел наготове, и увидел, как часть стены за статуей начала двигаться. Она отъехала в сторону, открывая грот — небольшой, но глубокий, с низким потолком.
Я шагнул внутрь, и свет факела упал на пирамидальный постамент в центре. А на нем стоял сундук. Небольшой, деревянный, обитый железными полосами, потемневший от времени. Резьбы или замков я не заметил — простой, но крепкий, как будто ждал меня здесь веками. Я замер, чувствуя, как пот стекает по спине. Это сокровища Дрейка. Все, за чем я гнался через шторма, долги и пиратские разборки, лежало передо мной.