При этих словах улыбка тут же ушла с лица Мовсия. Он жестом остановил собиравшегося и дальше морализаторствовать казначея.
— Кстати о диких людях… Чем закончилась та история с нападением на драконарий?
Иркон вздохнул. Память Императора иногда преподносила сюрпризы. Казалось бы, все уже прочно забыто, утонуло в болотной грязи, ни следа, ни запаха не осталось, а вот, пожалуйста…Черт его дернул дикарей вспомнить. Теперь хочешь — не хочешь, а отвечай.
— Стыдно сказать… Почти ничем.
Мовсий даже не нахмурился, посчитав слова проявлением известной всем скромности Хранителя Печати.
— Ну, а все-таки…
— Все как всегда, — развел руками Иркон. Он посмотрел на Верлена, ища поддержки, но тот уткнулся взглядом в блюдо и шевелил губами, словно молитву читал. Догадывался, наверное, чем все кончиться может и не лез… Додумать мысль до конца Мовсий не дал.
— Не нашли?
Иркон вновь распахнул руки, открывая сердце.
— Сколько их, по-твоему?
— Человек двести…. Вряд ли больше…
Мовсий привстал.
— Ты серьёзно? Двести грязных дикарей мешают Императорской торговле? И мы ничего не можем поделать с ними?
Под взглядом Мовсия Иркон поёрзал на скамье и, горячась, ответил.
— А что с ними сделаешь? Мы даже не знаем где их самая большая деревня, где их вожди, где их могилы… В грязи живут, в ней же и умирают. Поубивать их всех мы не можем — уж больно ловки прятаться, собаки, а добром они с болот не уйдут. Они живут там с сотворения мира.
В голосе Хранителя Печати прорезалась не свойственная ему ворчливость.
— Это их Родина. Родные могилы, жертвенные деревья. Знакомые болотники. Вонь, любимая с детства… Сам ведь знаешь, что в таких случаях говорят.
— Могил там скоро прибавится… — зло прищурясь пообещал Император. Челюсть его выдвинулась вперед. — Мало ли, что Родина. Большая, скажу тебе, ошибка путать Родину и Имперский драконарий.
Он перевел взгляд с Иркона на все ещё шепчущего что-то Верлена, словно примеривался, кому из них явить свое благоволение. У Иркона в груди похолодело. Вдруг прямо сейчас поручит то, с чем он не справился, казначею… Вот позору будет…
Не успел Император рта раскрыть!
— Вспомнил! — хлопнул себя по лбу стоящий с отсутствующим видом Верлен. — Адга Кошо её зовут! Ветреница, каких раньше не случалось! Парвалий рассказывал, что она между второй и третьей юбкой держит изображение…
Император взглянул на него, и, явно передумав, перевел взгляд обратно на Иркона.
— Ты сделаешь все необходимое, чтоб я о них больше не вспоминал!
Иркон понял, что самое страшное миновало. Из-за спины Мовсия Верлен подмигнул ему. Есть все-таки дружба в этом мире! Есть!
За дверями грохнуло, и Император повернулся на шум, нахмурился.
— Да что там такое? Война началась, что ли?…
Иркон сделал несколько шагов туда же, но створки сам собой распахнулись, и в проеме показалась голова в оранжевом шлеме.
— Государь! — промямлила голова, глядя мимо Хранителя Печати. — Там к тебе лезет Старший Брат Черет.
Император покачал головой.
— Вот только монаха нам тут и не хватает…
Император повернулся к друзьям.
— Вот кто мне объяснит… Почему раз только разговор о женщинах, так тут же монах лезет? Нет бы влезть, когда о болоте говорили…
— Это за наши грехи, — сказал Иркон. Император посмотрел на него с недоумением. Не ожидал он этого. Тот руки сложил на груди, а глаза закатил на лоб. Ни дать ни взять святоша.
— Мало грешим, — серьезно добавил Верлен. — Больше надо.
Оба, переглянувшись, довольно заржали.
Как ни приятно видеть легкомыслие друзей, а Пега не дремлет, ждет наших ошибок, чтоб зацепиться ядовитым когтем. Мовсий, хоть и улыбнулся, а сделал охранительный знак и повернулся к двери. Голова все еще торчала между створок. Он пальцем поманил начальника стражи к себе.
— Что ему нужно?
Оранжевогребневый, подчиняясь жесту Императора, вошел, но от двери далеко отходить не стал.
— Он сказал — «Дело Империи».
Мовсий откровенно поскучнел лицом. Дела не отпускали даже тут, за столом, среди друзей. Вопли за дверью стали слышнее. Воин оглянулся.
— Мы держим его, но он, похоже, не в себе. Рвется к тебе, как жеребец к кобыле.
— Ого! Монах, одержимый бесами? — обрадовался Император. Сумасшедший монах мог стать развлечением в череде серьезных государственных дел, уже сделанных и тех, что еще предстояло сделать сегодня. — Эй, Иркон, а помнится, ты говорил, что такого быть не может…. Это он там звенел?
— Он разбил «Девушку с лотосом» и «Воина».
Мовсий ударил кулаком по столу.
Статуи эти не из тех, что можно купить в базарный день. Да и ценность их состояла не только в том, что ваяли их в мастерской Юнул-ду-ахена, а тем, что раньше они стояли во дворце Тенехальского крахта и попали сюда как военная добыча — свидетельство силы Империи и вкуса Императора.
— Дурак неуклюжий!
— Да он нарочно шумит! Я же говорю, государь — не в себе монах…
Страж качнул головой назад, показывая на дверь. Все кто находился в комнате, прислушались. Неразборчивый вопль лился, словно водный поток. Не прекращаясь, а только на мгновение делаясь тише. Это становилось похоже на чудо.
— Может и впрямь что-то важное? — недоуменно спросил Мовсий. — Ведь и правда, еще чуть-чуть и заржет!
Он постучал пальцами по столешнице, словно искал в ней аргументы, способные оправдать появления монаха за этим столом.
— Может, он покушение раскрыл? — Предположил Верлен. — И тщится донести?
— Покушение? — оживился Иркон. — Давненько ничего такого у нас тут не случалось…
Император дернул щекой, поднялся.
— Лишь бы не Фосский отшельник… Все остальное переживем… Он один?
Воин кивнул.
— Мои его держат.
Он усмехнулся как-то по-хорошему и, деликатно понизив голос, спросил.
— Может прирезать его, господин? А? Шумит…
В словах слуги Император уловил и логику, и здравый смысл. Он сдвинул брови. Несколько мгновений жизнь монаха висела на волоске, но Мовсий решил по-своему.
— Погоди пока… Может быть после. А сейчас зови его…
Начальник стражи едва успел выйти, как, чуть не сбив его с ног, в зал ворвался возмутитель спокойствия — Старший Брат Черет. Словно и впрямь одержимый духами он повел выпученными глазами, отыскивая Императора. Найдя, рухнул на колени, распахнув руки как крылья.
— Беда, государь!
Император вздрогнул и вытянулся. Только что наполнявшая все его существо радость истаяла. Своим голосом монах поставил себя над шутками и обыденной жизнью. В голосе и повадке монаха угадывалась та одержимость, что дается знанием какой-то страшной правды. Это ощущалось настолько ясно, что еще ничего не зная, Мовсий побледнел. За спиной скрежетнули сдвигаемые в сторону лавки, зазвенело по полу столовое серебро, Верлен богохульно выругался, только монах его словно не услышал. И он увидел, что на лице Брата поселился даже не Страх, а Черный Ужас.
— Что?
Императорский голос на мгновение стал дыханием.
— Беда, государь… — повторил монах, глядя в расширяющиеся зрачки Мовсия.
Мовсий вспомнил своих женщин, что не видел с сегодняшнего утра, с самой благодарственной пляски, и сердце сжалось. Он шагнул к монаху, ухватил за плечо.
— Что-то с императрицами? Что? Не молчи!
Брат вскочил с пола и замахал руками.
— Нет, слава Кархе! Нет! Все гораздо хуже!
Легче после этих слов Мовсию не стало. Вот пойми такого, что он имеет ввиду. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Распираемый ужасным знанием, как надутая лягушка воздухом, монах ничего не говорил, а Император, глядя на него, ощущал, как его внезапный страх превращается в гнев.
— Дурак!
Не желая ждать просветления в мозгах у монаха, Мовсий хлестко, словно хотел разбить свой только что испытанный страх, ударил того по щеке.
— Что случилось? С кем? Когда? — резко спросил он. — Говори, быстро, свинья болотная! Повешу!
Монах покачнулся от удара и, ломая руки, снова рухнул на колени, протягивая руки к окну.
— Звезды!
Мовсий, не отпуская монаха, повернул голову. В окне по-прежнему сияло солнце и безмятежно голубело небо.
— Ты бредишь, монах? Ума лишился?
Император ощутил брезгливое презрение, какое всегда испытывал, сталкиваясь с калеками и сумасшедшими. Он отпустил монаха и вытер руки об себя. Уже спокойнее сказал:
— Какие звезды? День на дворе!
Старший Брат, все еще стоя на коленях произнес, словно не почувствовал ни удара, ни унижения:
— Небо изменилось, государь! Вот уже два дня мы живем под новыми звездами…
Его никто не перебивал и, давясь собственным страхом, он продолжил:
— Только что прибыл гонец из Ларской обители. Братья там уже пятую сотню лет ждут седьмого воплощения и следят за небом в ожидании знамений.
Слова кончились, и он судорожно сглотнул.
— Ну и? — спросил из-за императорской спины Верлен. — Опять там кому-то что-то почудилось? Опять кто-то монастырского вина перебрал?
Он вполне здраво рассудил, что если уж Император спокоен, то и ему не зачем волноваться.
Старший Брат не стал отвечать ему, а, глядя Императору прямо в глаза, повторил самое главное, что нес только ему.
— Новые звезды над нами, Мовсий! Новые звезды!
Император недоуменно поднял брови. Он еще не представлял, что для него самое страшное, но твердо знал, что это «самое страшное» еще не произошло. Если то, о чем говорил монах, и было несчастьем, то ни его самого, ни его близких оно не коснулось. А все остальное…
— Новые звезды? — переспросил Мовсий. Он произносил эти слова, ища в звуках скрытый ужасный смысл. В пустых словах для него не нашлось ни страха, ни опасности. Монах, глядя по-собачьи, снизу вверх кивнул. За страхом, что только что занавешивал монашеское лицо, должно было скрываться что-то еще. Наверняка Старший Брат знал больше, чем говорил.
— Говори толком, что за звёзды… Это, что знамения? К чему? К войне? К смерти?