Вечером после ужина я мыл посуду в старом облезлом тазу, стоявшем в углу хибары у двери, как и в прошлые два вечера. Мужчины снова пошли курить и чаевничать и вскоре увлеклись разговором и шутками. Самое время. Я выбрал подходящий момент и рванул к двери. Бежал, как от смерти, хотя сейчас понимаю, что, возможно, так и было. Я надеялся, что мужчины от неожиданности замешкаются, и это даст мне фору в погоне. И снова я бежал в ночь по путям и незнакомым улицам, не разбирая дороги, с одной лишь мыслью – удрать.
Довольно скоро я выдохся и, замешавшись в толпу, замедлил бег. Может, никто и не думал за мной гнаться, а если и погнался, то точно уже отстал. И тут я услышал, как кто-то зовет меня по имени совсем рядом. Я вздрогнул, будто по мне электрический разряд прошел. Тут же пригнулся, хотя и так по росту был ниже людей вокруг, и направился в самую гущу толпы в нешироком переулке, где с лотков торговали уличной едой. Оглядевшись, я заметил пару мужчин, которые по виду могли быть моими преследователями: лица суровые, мрачные, озираются, движутся быстро. И тут я узнал в одном из них того самого рабочего, который меня привел. Я поспешил прочь, но на улице уже было не протолкнуться, так что улизнуть не получалось. Надо было прятаться. Я нашел небольшой проход между двумя домами и втиснулся в него, забился так глубоко, как мог, и уперся в торчащую из стены сточную трубу, достаточно широкую, чтобы спрятаться. Не обращая внимания на паутину и заливавшую руки грязную воду, я лицом ко входу вполз в нее на четвереньках, так что с улицы меня видно не было. Те, кто были снаружи, пугали меня куда больше темной трубы. Если меня найдут, деться уже будет некуда.
Я услышал, как один из них говорит с продавцом фруктового сока, чей лоток стоял совсем близко к моему убежищу. Я даже с ужасом вспоминаю, что выглянул ровно в тот момент, когда мой рабочий обшаривал проход хмурым взглядом, который как будто остановился на мне, но лишь на мгновение. Неужели меня действительно чуть не поймали? Видел ли я того самого человека? Теперь уже с уверенностью сказать не могу, но это воспоминание особенно сильно врезалось в память, наверное, из-за потрясения от предательства: я же доверился этому человеку, верил, что он мне поможет, и казалось, что подо мной земля разверзлась и чуть не поглотила. Никогда не мог забыть, какого натерпелся страху.
Еще какое-то время я посидел в укрытии, пока не убедился, что тот человек и остальные преследователи ушли, потом выбрался и зашагал по самым темным улицам и закоулкам. Сердце разрывалось от мысли, что все надежды разбились вдребезги, но и облегчение от спасения чувствовалось. Хотя бы чутье теперь работало на всю катушку. В каком-то роде я повзрослел, научившись заботиться о себе самостоятельно.
Спасение
Я так боялся, что меня снова найдут рабочий с его дружками, что больше в окрестностях вокзала решил не показываться. Не считая редких вылазок в близлежащие районы, я до сих пор осторожничал отходить далеко от того места, куда приехал на поезде. Но теперь пришлось. Впервые я решился перебраться на другой берег реки.
Людей на тротуарах по обеим сторонам моста было не меньше, чем на вокзале, но народ здесь был куда более разношерстный. Большинство куда-то спешило с деловым видом поодиночке и группами, но некоторые праздно шатались так, как будто здесь же, над водой, и жили. Приходилось уворачиваться от снующих туда-сюда семейств с тюками и людей, вышагивающих с высоченными кипами товаров на голове. Проходил мимо попрошаек-калек: у кого руки не было, у кого ног или глаз, у некоторых исхудалые лица были обезображены болезнью. И все просили кинуть в жестяную миску рупию или какой-нибудь еды. Посередине дороги шло оживленное движение, в этом хаосе мелькали и рикши, и гужевые повозки, и даже бесхозные коровы. Столпотворение поражало. Я протискивался меж ними как мог и свернул с главной дороги, как только перебрался на другую сторону. Стало немного тише, и я безо всякой цели двинулся в лабиринт улиц и переулков, от всякого ожидая и беды, и помощи. Из-за обманувшего меня рабочего распознать намерения теперь будет труднее. Хотя тот случай научил меня держать ушки на макушке, он еще и показал, что одному на улице долго не выжить – опасности слишком коварны, слишком незаметны. Моя подозрительность обострилась, как никогда, люди представлялись либо равнодушными, либо злыми, но обострилась и нужда отыскать того, кто по правде сможет мне помочь, как тот бездомный у реки. Хотелось держаться подальше от людей, но и найти выход тоже. Так что надо было держать ухо востро. Остаток моего путешествия прошел под знаком настороженности и поисков счастливой звезды.
Понемногу меня снова потянуло к людям. Как-то, гуляя по улицам своих новых владений, я увидел мальчика примерно моего возраста, который громко разговаривал сам с собой, а может, со всем миром вокруг. Заметив мой взгляд, он поздоровался, и мы, немного смущаясь, поболтали. Он, кажется, знал больше слов, чем я, говорил почти не хуже взрослого, так что, наверное, ходил в школу. Мальчик показался мне славным, и мы поиграли на улице. Потом он пригласил меня пойти к нему домой. С некоторой опаской я последовал за ним.
Когда мы пришли, он познакомил меня с матерью, а я коротко рассказал о своих злоключениях. Его мама предложила мне пообедать с ними и даже остаться в доме, пока не найдется кто-нибудь, кто сможет отправить меня домой. Я не чувствовал никакого подвоха, казалось, они искренне беспокоятся обо мне. Нельзя было представить, чтобы эта сердобольная женщина причинила мне вред, да и я был рад убраться с улиц. Даже за короткое время у рабочих я немного отвык спать под открытым небом, и безопасность стен манила еще больше. Я был на седьмом небе оттого, что нашел приют, получил еду и крышу над головой.
На следующий день мать сказала, что мне можно пойти с ней и ее сыном, и мы отправились на соседний пруд, где стирали местные женщины. Она тоже села стирать, а мы с моим новым другом побежали купаться. На мне были те же черные шорты и белая рубашка с коротким рукавом, что и в день приезда, так что, наверное, я весь был в грязи. Мне нравилось плескаться в воде, если только не нужно было плавать, и я бы вообще оттуда не вылезал. Но день клонился к концу, мой друг вышел, мать обтерла его и переодела, а потом позвала меня. Только за время скитания я, кажется, отвык от того, как устроены семьи и что мать надо слушаться, так что продолжал купаться и вылезать не захотел. Женщина вскоре потеряла терпение, схватила камень и запустила в меня – он меня едва не задел. Я расплакался, а мать забрала сына, развернулась и ушла.
Не помню уже точно, что я тогда чувствовал, стоя в пруду на мелководье. Может, я все не так понял? Может, они решили, что раз я стою в воде, то не хочу с ними идти? Моя мама никогда бы в меня камень не кинула, как бы я себя ни вел. Но женщина повернулась ко мне спиной с той же легкостью, с какой приняла в свой дом. Неужели люди так живут в больших городах?
Хоть я остался снова один, встреча с ними пошла мне на пользу: я не только получил нормальную еду и ночлег, но и понял, что вообще-то мою речь понимает больше людей, чем мне поначалу казалось. И вскоре мне встретился еще один такой человек.
Как-то раз я отирался у входа в магазин, поглядывая, не удастся ли стащить какой еды, и тут появился парнишка возраста Гудду, который толкал перед собой большую телегу с продуктами. Не знаю, что во мне привлекло его внимание, но он мне что-то сказал, только я не понял. Он говорил совсем незлобно, так что я не испугался, просто стоял и смотрел, как он идет мимо. Потом он заговорил медленнее, спрашивая, что я тут делаю и как меня зовут. Уже скоро я признался, что потерялся, и он позвал меня жить с его семьей. Может, я и помедлил, пытаясь понять, не замыслил ли он что-то плохое и не захочет ли ударить, как мать того мальчика, но все же пошел за ним. Опасно, но не более, чем оставаться на улице. Я мысленно взвесил риск, но чутье говорило, что ему можно верить.
И не подвело. Паренек оказался приветливым, и я провел в его семье несколько дней. Иногда я ходил с ним и помогал на работе, перетаскивая товары с тележки и на нее, а он терпеливо за мной приглядывал. Вскоре выяснилось, что на самом деле он делал для меня куда больше.
Однажды парень заговорил со мной как-то иначе, по-взрослому, серьезно. Сказал, что отведет меня куда-то, где мне могут помочь, и мы вместе пошли по городу. Он привел меня к полицейскому участку. Я тут же стал вырываться. Это что, ловушка? Хотят меня арестовать? Но парень меня успокоил, пообещав, что полицейские меня не обидят, а постараются разыскать мой дом и семью. Я не очень-то понимал, что происходит, но зашел вместе с ним. Какое-то время мой спутник говорил с сотрудником, а потом вернулся и сказал, что оставит на их попечение. Мне не хотелось, чтобы он уходил, я все еще побаивался полиции, но верил своему товарищу достаточно, чтобы послушаться. Все равно не знал, что еще делать. Прощаться было грустно и боязно, но он сказал, что сделал уже все, что мог, и это лучший способ помочь мне вернуться. Надеюсь, я хоть спасибо сказал.
Когда парень ушел, меня вывели из участка в помещение с заключенными, посадили в камеру и заперли дверь. Я не мог понять, к добру это или нет. Тогда я еще не понимал, но тот подросток, по сути, как и бездомный у реки, спас мне жизнь.
Иногда я размышляю, что бы случилось со мной, не обрати он на меня внимания или откажись я пойти с ним. Может, и еще кто-то сделал бы для меня то же самое или меня бы подобрала какая-нибудь благотворительная организация. Но, скорее всего, я бы умер на улице. Сегодня на улицах Калькутты, наверное, под сотню тысяч беспризорников, и далеко не все из них успеют повзрослеть.
Конечно, я не могу знать точно, что замыслил знакомый железнодорожного рабочего или что случилось с детьми, которых поймали на вокзале в ту ночь, когда я спал рядом, но что-то мне подсказывает, что им пришлось куда хуже, чем мне. Одному богу известно, сколько индийских детей попадает в проституцию, рабство и даже на черный рынок органов, но все эти отрасли процветают, государство с ними борется слишком мало, а детей в них попадает слишком много.