– Да нет, что ты, я ведь любя.
Хищным взглядом оглядев сковородку, Эдгар схватил с нее самый поджаристый кусок. Обжигаясь, он с аппетитом жевал и рассуждал вслух:
– Вообще, я за тебя рад. Наконец ты устроила свою жизнь. Наверно, так и надо. Святой материнский долг выполнен, теперь можно и…
– Устроила свою жизнь? – перебила Марта. В глазах ее читалось недоумение. – Ты называешь так то, что мы с твоим отцом нашли друг друга через двадцать пять лет?
– Ой, только давай без семейного эпоса. А то получается песня Сольвейг на пятидесятом году советской власти. Смех и только! – Эдгар с грохотом подвинул к столу тяжелый деревянный табурет «а-ля рыбацкое застолье». – Ну не верю я в эту сладость встречи. Кого вы надуть хотите? Чушь какая-то: «Любовь консервированная, срок хранения двадцать пять лет». Ведь каждый из вас свою жизнь прожил, каждый – свою. И ничего не изменишь. Ну было у вас что-то в молодости, но это ж давным-давно. А теперь, на старости лет, решили показать родной деревне – вот мы какие, всё умеем простить и забыть. Завидуйте нашему вновь обретенному счастью!
– А мне думалось, ты будешь рад, что у нас теперь семья, – сдерживая обиду, улыбнулась Марта.
– Семья, мать, была у нас с тобой, настоящая семья, хорошая, много лет. А теперь… – В грубоватом тоне сына Марта расслышала горькие нотки ревности. – В общем, извини, мать, что вломился в идиллию. Вам бы здесь, конечно, больше подошел розовощекий бессловесный младенец, а не хам двадцати шести годов.
Эдгар ушел в свою комнату, хлопнул крышкой чемоданчика. Направился было в ванную за рубашкой и столкнулся в дверях с Мартой. Остановился и, упрямый, непримиримый, стоял молча, опустив голову. Марте даже не по себе стало – вылитый Артур в молодости, такой же неуступчивый и беспощадный. Вспомнилось ей, как в последний раз стояли они друг против друга. Он и она. После той проклятой ночи, когда их с Лосбергом занесло на машине. А ночь была бурная, с проливным дождем, до утра не могла она добраться до дому. И несправедливую, жестокую пощечину от Артура вспомнила… До мельчайших подробностей встали перед нею тот вечер, та ночь и то утро. Нет, не машину тогда занесло из-за глупого лихачества, а ее жизнь… Все это в несколько секунд пронеслось у нее в голове, а потом она снова увидела перед собой Эдгара, который даже не заметил ее недолгого ухода в прошлое.
– А ты не с девушкой ли своей поссорился, сынок? – Внезапно Марта поняла все, притянула его к себе за шею, ласково потрепала по волосам. – Ничего, миленький, все будет хорошо, все наладится, вот увидишь.
Бирута вкатилась в дом по-деревенски – без стуков и звонков, дверь-то всегда открыта. Толстая и веселая, она сразу закудахтала над Эдгаром, будто над новорожденным в люльке. И красивый-то он, и статный, и вылитый отец. Пощипывала, похлопывала по его мускулистой спине и плечам.
– Ты что, не готова еще? – накинулась она на Марту.
– Знаешь, я, наверное, не поеду, – замялась та. – Эдгар только с дороги, и вообще… Настроение не для праздника.
– Здрасьте-пожалста! Мне, между прочим, Артур приказал вас доставить, сам припозднится немного. Ишь ты, настроение у нее! В кои-то веки вся семья собирается, а она…
– Думай, что говоришь!
Перехватив гневный взгляд Марты, Бирута тут же замолкла. Эдгар с интересом наблюдал за их переглядкой.
– А об чем речь-то? – не церемонясь, полюбопытствовал он. – Куда ехать нужно?
– Да рядышком здесь, в соседний поселок. – Бирута опасливо покосилась на Марту. – Хельга замуж выходит. Ты же знаешь ее, учительши дочка, – помявшись, добавила она.
– Хельга? Ух ты, здорово как! – Пряча веселый интерес, Эдгар поспешил выставить приличный резон: – Мать, я же не был ни на одной латышской свадьбе! Не лишай меня такого удовольствия, тем более отец зовет.
Тесно и душно в скрипучем тряском автобусе. Стекла густо запотели от сопения подвыпивших рыбаков. Эдгара, стиснутого на заднем сиденье теплой компанией, уже чем-то горячим угостили и хорошо в этом преуспели. Марта беспокойно поглядывала через плечо на сына. Рядом с нею, утомленная радостными переживаниями, дремала Бирута, то и дело роняя голову на туго набитую гостинцами холщовую сумку.
На ухабах вся компания подпрыгивала с дружным гуком. Автобус качало не меньше, чем на пять баллов, но рыбакам к такому не привыкать. Зато живые свадебные дары в аккуратных узлах и красивых плетеных из желтого ивового прута корзинах – гуси, куры, утки, поросята – верещали, квохтали, извивались, всячески возражая против неожиданного переезда. Но даже они не могли заглушить многоголосого басовитого гула мужских голосов и взрывов хохота. Верховодил и тут общепризнанный старшина всякого беспорядка – рыжеусый, похожий на гигантского гнома Марцис. Выпивоха и балагур, он хватал Эдгара то за рукав, то за колено и возбужденно втолковывал:
– Ты, парень, смотри там не того. Невеста – просто писк, картиночка! Увидишь – обалдеешь! Да и мамаша-то ее, тоже сказать, что надо. Учительша. Такая молоденькая к нам приехала. Правда, это давно было. Некоторые тут губищи пораскатали – экая куколка! И папаша твой… Ну в общем, мужик тоже человек, не может всю жизнь с селедкой в море целоваться. – Марцис опасливо глянул в сторону Марты, но та даже не прислушивалась к бестолковому трепу. – Ясное дело, все это – старая солома. Но ты смотри, чтобы там ни-ни… Я ведь тебе по-свойски, сам понимаешь…
Марцис еще долго что-то шептал и дудел Эдгару в ухо. Но тот не особенно вникал в пьяную болтовню. Ему было тепло и душевно в шумной бестолковой компании. А тут еще Марцис вдруг ткнул разомлевшего Эдгара кулачищем в бок и загоготал, весело и не обидно. Заржали и остальные, как бы признавая Эдгара уже своим, посвященным в грубоватую мужскую тайну. Кто-то полез к нему обниматься, и Эдгар тоже обнимался и звонко расчмокивался с красными, распаренными физиономиями.
Автобус дернулся и затормозил так резко, что рыбаки с ревом и беззлобной руганью повалились друг на друга. Голоснувший на дороге пешеход с трудом протиснулся в щель еле приоткрывшихся скрипучих дверей. Показались хорошо потертые джинсы, кожаный пиджачок и кепочка с помпоном на манер французских матросов, надвинутая на самый нос.
– Кого это нам бог послал?.. Писатель, мать твою!..
Мигом узнанный, несмотря на кепку, Хенька тут же «пошел по рукам».
– Я-то думал, все писаки деньги лопатой гребут, – разочарованно бубнил Марцис, – на «мерседесах» раскатывают. А он, ешкин хек, на дороге ручку тянет, земляков позорит!
– Вот бы и организовал народ скинуться по пятерке, подкормить вымирающую интеллигенцию, – оскорбился Хенька.
– Да ладно, ухи нам втирает! – задирался сосед Марциса, молодой нагловатый парень. – Небось, за одни джинсы тыщу отвалил. Америка! А на тачку недоскреб.
Он все норовил щупануть диковинный, необычайно заграничный, синий с проплешинами материалец.
– Давай махнемся! – беззлобно огрызнулся Хенька. – Я тебе джинсы, ты мне тачку. Сейчас скидывать?
Рыбаки загоготали.
– А ведь я тебя, дурака, предупреждал, – назидательно заметил Марцис. – Сидел бы в родной бригаде, ловил рыбку – глядишь, у самого хватило бы на тачку.
Хенька не обиделся, даже отбрехиваться не стал. Огляделся, осторожно полюбопытствовал:
– А сам-то где?
– У самого теперь одна работа – от проверяльщиков отгавкиваться, – буркнул сразу помрачневший Марцис. – Да тут вот его полномочные представители. – Он указал на Эдгара и Марту, словно торопясь уйти от неприятной темы.
– Ого! – обрадовался Хенька, хватая двумя руками широкую ладонь Банги-младшего. – Это хорошо, что ты здесь, правильно!
– А как же, – насмешливо поддакнул Эдгар, – все как у людей.
Глава 3
Вновь прибывшие гости с шумом и песнями вывалились на свадебное подворье. Покатилась, посыпалась из узлов всем под ноги шустрая живность. В центре всей этой кутерьмы бойко и деловито распоряжалась хозяйка, высокая, весьма еще видная женщина с гордо посаженной головой. Очень воодушевился Марцис, стараясь обратить на себя ее внимание. Даже ворчливый и безразличный ко всему на свете Хенька – и тот приосанился, галантно согнул, оказавшись с нею рядом, острый свой локоток.
Илза тепло и радушно принимала всех, хотя и видно было, что не ожидала такого нашествия. Обнимала, смеялась, благодарила, но глаза ее беспокойно искали кого-то в разношерстной толпе. Искали – и не находили. Сразу же по-хозяйски принялась суетиться и Бирута. Помогала рассаживать гостей за длинными, грубо сколоченными и прямо во дворе расставленными столами. Толпа вокруг Илзы быстро редела.
И вдруг хозяйка увидела Марту. Илза отвела взгляд, пытаясь скрыть удивление и смутную тревогу. Она не могла отойти в сторону, не встретив гостью, но не в силах была сделать шаг навстречу, переломить себя.
Марта подошла к ней сама.
– Поздравляю вас, Илза, от души поздравляю, – и, видя недоумение в ее глазах, добавила: – Артур просил передать, он будет чуть позже.
Что-то глупое и унизительное было в этом: словно она повинна в злом умысле и теперь изо всех сил старается скрыть его.
– Мать, что ж ты, так и будешь подарок при себе держать? – грубовато, но очень кстати вмешался Эдгар, появившийся перед двумя женщинами вместе с невестой.
Хельга кокетливо играла складками фаты. Жениха уже где-то потеряли. Илза с укоризной взглянула на дочь.
– Боже мой, конечно, конечно, – обрадованно спохватилась Марта. Но Эдгар сам проворно выудил у нее из сумки сверток.
Широким жестом заправского коробейника он развернул тонкую хрустящую бумагу. Медленно, словно подготавливая к чуду, раскрыл продолговатый черный футляр перед Хельгой, довольно поглядывая то на мать, то на девушку. Хельга ахнула и застыла в восхищении. На мягком бархате, как в музее, покоился золотой гарнитур – серьги, браслет и ажурное колье с подвесками. Яркими искрами заиграла филигранная вязь на солнце, наполнились светом крупные медовые ягоды янтаря.