— Друзья, давайте не будем спорить, — вмешиваюсь я. — Нужно разобраться. Какая главная мысль петиции?
— Чтобы Национальное собрание приняло от имени нации отречение Луи XVI от престола и позаботилось о его замене при помощи всех конституционных средств, — четко отвечает Бриссо.
— Конституционных средств, — повторяю я. — Максимильен, что бы это значило?
— Регенство, — отвечает он. — Но никак не республику.
— Тогда эта бумага не представляет никакой опасности! — восклицаю я. — Что скажете, мой супруг?
— Совершенно верно, дорогая, — кивает он.
— Выходит, из–за фразы «конституционные средства» петиция теряет всякий смысл! — вскакивает Бриссо. — Понятно, почему Лакло настоял на этой фразе! Он и Дантон хотят усадить на трон Орлеанского!
Хм… Верно, верно. Это давно было понятно.
— Вычеркните это! — восклицает Бриссо.
— Никак нельзя! — возражает Жан. — Вы нас всех погубите!
Робеспьер согласен с моим мужем.
Решение остаётся за мной.
— Для нас главное — привлечь короля к ответственности, — говорю я. — Остальное пока отложим. Сейчас не столь важно, регентство это будет или нет.
— Мудрое решение, мадам, — говорит Робеспьер. — Но ещё совет… Если короля завтра оправдают, лучше будет забыть затею с петицией…
Я смотрю на мужа. Тот пожимает плечами. Слова Робеспьера взволновали его.
— Надо рисковать! — доказывает мне Бриссо.
Ох, опять дилемма. Как тяжело принимать решения! Надо рискнуть! Надо! Я так долго ждала этого момента! Это мой шанс! Я обязана его использовать! А вдруг — провал? Что тогда? Я могу потерять всё, чего с таким трудом добилась!
Я, Мадлен Ренар, испуганно мечусь в толпе. Увы, я заблудилась… Как я умудрилась отстать от Роберов?! О боже, Камилл! Может, он подскажет, где Макс.
— Мадлен! Что вас–то сюда привело? — издевательским тоном спрашивает он.
— Ах, женское любопытство! — в тон ему отвечаю я, даря фальшивую улыбку. — Но ваша проницательность сама даст ответ! Не так ли?
— Моя проницательность? — усмехается Камилл. — Уверен, вы примчались в Париж, чтобы стать свидетельницей грандиозных событий, которые развернутся в ближайшие дни!
От улыбки лицо этого идиота становится ещё более уродливым.
— О! Как вы догадались, мой друг? — с ехидством говорю я. — Может, вы видели Робеспьера? Мне нужно с ним обсудить некоторые… детали…
— Ну, Мадлен, вы изволите задать слишком трудный вопрос, — издевается нахал. — Робеспьер точно призрак. Исчезает внезапно…
Тоже мне сравнение. На себя посмотри, клоун.
— Как жаль! — вздыхаю я. — Но неужели у вас нет никаких сведений?
Камилл театрально разводит руками.
— Какая неоценимая помощь! — иронизирую я. — Кстати, я слышала о некой петиции… Если этот документ поддержат, короля Луи Тупого уберут?
Демулен готов расхохотаться.
— Мадам, неужели вы — аристократка — так легко отказались от своих принципов, — сдерживая смех, говорит он. — Судя по вашим словам, вы — настоящая республиканка.
— О! Конечно! Я ревностная республиканка! — со злой усмешкой отвечаю я. — А можно подробнее о деле?
Этот болван невыносим. У меня в памяти всплывают фразы Жоржа. Так хочется их употребить.
— Если этот документ поддержат! — загробным голосом произносит Камилл, — то берегитесь аграрного закона и республики! Вам это нравится, душка?
Он нагло смотрит мне в лицо. Какая я ему «душка»! Хамство!
— О! Благо Франции превыше всего! — фальшиво улыбаюсь я. — Это великолепно! Ах, мсье, пожалуй, я пойду!
Мне надоело беседовать с этим типом. Камилл — обезьяна, которая любит умничать и надоедать. И Макс ещё с ним дружил…
— Милая Мадлен! — слышу я вслед. — Желаю, вам успешных поисков. Только вы можете вознаградить Робеспьера за все его труды…
Высказывание прерывается гоготом. Я не оборачиваюсь. Уже много чести, что я говорила с ним!
Я, Светлана Лемус, грустно бреду по парижской улочке.
Эти дни я только мешаю. Всем на меня наплевать. Никто меня не слушает!
А эта Манон. Она всем своим видом дала мне понять, что моё присутствие нежелательно. Я решила не накалять обстановку и уйти.
— Привет, Светик! — обгоняет меня Камилл. — Выше голову! Луи Тупого не оправдали!
— Рано радоваться, — вздыхаю я. — Как говорила моя бабушка: цыплят по осени считают.
Камилл хмыкает.
— У меня есть интересное расследование! — восклицаю я. — Хочешь присоединиться?
— Извини, — важно произносит журналист. — Но мне поручили важное дело!
Он показывает на ворох бумаг в руках.
— Удачи! — Камилл хлопает меня по плечу и убегает.
Ну вот. Всем не до меня! Все заняты! Одна я, выходит, валяю дурака! Хотя у меня есть расследование. Хоть как–то радует!
Жаль, Поль Очер в отъезде. Мы могли бы провести расследование вдвоём.
Я сажусь на парковую скамью, раскрываю папку. Мсье Брион сделал хорошее досье. Даже приложил портреты–гравюры. Только нет подружки его брата. Ничего, уверена, он её включил в список подозреваемых.
— Как дела, мадемуазель Лемус? — спрашивает меня кто–то.
А, это Жак — Луи Давид — известный художник.
Я приветливо здороваюсь.
— Вы знакомы с мсье Лесотом? — спрашиваю я. — Он тоже художник. — Я показываю ему гравюру–портрет.
— Господи! — Давид быстро крестится. — Не напоминайте мне об этом типе! Это мой бывший ученик. С трудом сплавил по обмену. Хотя в ответ мне прислали тоже не очень милый экземпляр.
— Вы его знаете! — восклицаю я. — А он что–нибудь говорил о некой мадемуазель Брион?
— Про мадемуазель Брион… не знаю, — пожимает плечами художник, — а вот про дядюшку этой мадемуазель… Его звали Жак Брион… Не ясно, почему они повздорили, но покойный мсье Брион хотел зарубить художественную карьеру Лесота. И это у него получалось. Две выставки испортил… Согласен, Жак Брион был не ангел, но сгноить на корню карьеру Лесота — величайшая заслуга перед человечеством!
Хм… это должно заинтересовать Макса. Похоже, у мсье Лесота был мотив устранить Жака Бриона.
Моё имя маркиз Жильбер де Лафайет, мне 34 года. Я по своей глупости попал в пренеприятнейшую ситуацию. Зачем я потакал капризам монархов? Зря хотел добиться благосклонности королевы! Они подло обманули меня. Бежали. А что теперь? Меня читают виновником их бегства. Как ни парадоксально, мне приходится защищать предателей, так выгодно для Франции. Хотя, как бы я хотел, чтобы Мария — Антуанетта получила по заслугам за свою подлость и строптивость. Было бы великолепно, если бы они заплатили за моё унижение! Нет, ради своих идей я жертвую гордостью.
Я принимаю у себя гостей. Мэра Байи и Барнава — моего политического союзника.
— Думаю, не стоит объяснять то, что сейчас творится в Париже! — начинает Барнав. — Все только и говорят о некой петиции, которая скоро увидит свет.
— Да, — киваю я, — как я понимаю, вы требуете от нас решительных действий.
— Как высокопоставленные должностные лица, — продолжает Барнав, — вы имеете силу, которая может это пресечь.
— Дорогой друг, — вкрадчиво начинает Байи, — всё не так просто.
Барнав с возмущением смотрит на него.
— Послушайте старого ученого человека, — говорит Байи. — Резкие действия опаснее бездействия. Особенно если учесть, что вся ответственность будет на нас.
— Что вы предлагаете, Барнав? — спрашиваю я. — Если у вас есть план, мы будем рады его выслушать.
— Арестовать Дантона, Роберов, Лакло — всех кто устроил данное безобразие! — говорит Барнав.
— Это невозможно, — твердо возражаю я.
— Почему? — на лице Барнава отражается искреннее изумление. — Я слышал, у вас была встреча с Дантоном. Чем он вас так напугал?
— Мы обсудили ситуацию, — спокойно отвечаю я, игнорируя выпад юноши. — Как выяснилось, мне невыгоден арест Дантона и его коллег. А он обязуется пока прекратить нападки на меня и наш клан.
— Вы беседовали с Дантоном! — удивлённо восклицает Барнав. — С этим типом, что поливает вас грязью. Вы читали его статью, написанную в соавторстве с некой Светланой Лемус? Кстати, этой девчонкой я бы на вашем месте занялся вплотную.
Барнав, что за младшая школа! Эта мадемуазель мне безразлична. Она глупый ребёнок, попавший в плохую компанию.
— Я не воюю с детьми, — отвечаю я спокойно. — Даже если они повторяют нехорошие слова за плохими дядями. Вы сами разве пристрелите маленькую девочку, запустившую вам вслед горсть песка?
— А всё же, почему арест Дантона нам невыгоден? — ехидно интересуется Барнав.
— А потому, мой друг, — отвечает Байи, — что народ это воспримет весьма бурно. Этот арест может стать опаснее ещё не напечатанной петиции.
Барнав кивает. Опускает глаза.
— Что же нам делать? — бормочет он. — Ждать?
— Ждать, — кивает Байи. — Собрание вряд ли примет закон против короля, но всякое может быть. А тогда сложится иная ситуация…
Да, такая ситуация тоже малоприятна. На место регента будет метить Филипп Орлеанский и, скорее всего, добьётся своего.
— А если петиция всё же будет издана! Что вы планируете предпринять? — не унимается Барнав.
Я его понимаю. Самому это ожидание не доставляет радости.
— Тогда и будем принимать решение, — холодно говорю я. — Кстати, многое зависит и от вас. Вы ведь уверены, что короля оправдают.
— Да, — твёрдо говорит Барнав.
Я, Мадлен Ренар, усталая и измученная, медленно бреду, опираясь о стену. Силы покидают меня.
Ох, мне так плохо, что я присаживаюсь отдохнуть на тротуар. Скидываю туфли. Новое шёлковое платье и правила этикета на данный момент меня не волнуют.
Какая жара! Я снимаю шляпку, сползшую на бок, обмахиваюсь ею.
Из моих глаз текут слёзы.
Ох, за всю свою жизнь я столько не ходила пешком!.. Макс ясно написал, что надо быть дома!.. Зачем я пошла? Подметать новым платьем парижские улицы?.. Хотела быть в курсе событий… Да, я в курсе… В курсе, что мое состояние скоро начнет таять… Нет, бедной я не буду, слава Богу! Но все равно обидно! Выходит, то, что я в курсе, ничего мне не дает!