ал:
– «Пульсирующее прочтение классики» – это тоже круто! – Грим начал мочить этого придурка. – Но я понимаю ваш творческий метод… Наташа Ростова в бикини, первый бал в ночном клубе, шест многозначительно скользит у нее в юной промежности, грохочет тяжелый рок, Пьер Безухов уже на дозе…
– Ну… если говорить образно, нечто в этом роде… – промямлил ошалевший главреж. Грим весело сказал ему:
– Мудила осознал, что он мудила. Пошёл в ЦК, ЦК не утвердило!
Затем Грим написал заявление об уходе в связи с достижением пенсионного возраста, получил в бухгалтерии расчет. В гримерной кинул в свой древний саквояж усы, бороды, парики, прочий гримерный реквизит. Зашел в костюмерную, взял несколько теперь никому не нужных рубашек-косовороток, пиджачков, жилеток времен Чичикова и дяди Вани, захватил ленинские кепочку и галстук в горошек, сунул в саквояж календари «Исторические личности XX века», «Русская классика: писатели и их герои», по которым он мог любого актера превратить в какого угодно персонажа. Здесь же за дверью пылился стенд «Наши засраки», на котором было и фото Грима. Стенд с шутливым названием был изготовлен к юбилею театра, в связи с которым лучшие люди театрального коллектива получили звание «заслуженный работник культуры», которых тотчас стали называть сокращенно «засраками». Грим забрал свою фотографию и пошел домой. Через время он узнал, что главреж привел в театр, как он выразился, «молодых креативных мастеров Мельпомены», отчего один из старейших актеров повесился непосредственно на сцене. Остальные спились или как-то по-иному незаметно исчезли кто куда.
Первые месяцы он тихо пил и ходил прогуляться. Двигался по улицам, как заговоренный, никого и ничего не замечая, будто был один посреди безлюдного голого пространства. Только вспоминал театр, жену и сына…
Соседка Грима, неизменно любезная Лизавета Семеновна, без промедления начала жалеть Грима.
– Гляжу на вас, аж сердце кровью обливается. Это ж надо, какая у вас дэпрэссия, – говорила через «э» Лизавета Семеновна и сострадала. – Ну прострация прямо! Вам надо немедленно начать новую жизнь!
– Это как? – поразился Грим. – Как можно начать новую жизнь?!
Он находился в гостях у Лизаветы Семеновны. После гибели его сына она частенько зазывала одинокого Грима в гости. Вот и сейчас он сидел у неё, пил чай с вареньем, слушал добродетельную соседку… Бутылка коньяка была уже наполовину пуста, Лизавета Семеновна наполняла его рюмку ненароком, эдак по-домашнему, и научно объясняла, что надо сделать, чтобы начать новую жизнь.
– Вам надо сменить среду обитания. Создать новый социум! Зачем вам теперь трехкомнатная квартира, её же содержать – одна морока для вас, и пенсии-то у нас сами знаете какие. Я вас с хорошими людьми познакомлю, они вам однокомнатную подыщут, получите разницу деньгами и будете жить уютно и в достатке.
Грим задумался… Выпил ещё пару стопок, не замечая, что любезная Елизавета Семеновна примолкла, наблюдая, как созревает, хмелея, клиент.
– Может, вы и правы… Мне надо что-то предпринять, а то я совсем уж… – Грим горестно махнул рукой, тяжело вздохнул и стиснул зубы, чувствуя, как в груди опять возникает колючий ком. Чтобы прогнать слезы, он встрепенулся, излишне решительно, даже азартно, воскликнул:
– А что, давайте попробуем! Похоже, это выход!
– Ну конечно, это выход! – ласково поддержала Лизавета Семеновна и, растроганная, налила Гриму и себе коньячку. – В добрый час! Завтра и начнем…
Хорошие люди, рекомендованные Лизаветой Семеновной, произвели на Грима прекрасное впечатление, они были в строгих костюмах, говорили грамотно, вели себя учтиво. Дело пошло быстро. Они перевезли Грима в однушку, там он подписал все необходимые документы, нотариус тотчас заверил их, горячо поздравил Грима, и исчез. Следом исчезли и хорошие люди, торжественно вручив ему толстую пачку долларов – разницу между ценами его трехкомнатной квартиры на центральном бульваре и однушки. Грим был очень доволен, и постеснялся сразу пересчитать деньги.
Пачка оказалась куклой. Уже утром заявились настоящие, по документам, хозяева однокомнатной квартиры в сопровождении участкового. Грим ткнулся туда-сюда, мол, жулики, обманули! – бесполезно, у них всё везде было схвачено.
Вещи ему велели забрать в ближайшие два дня.
Забирать скарб было некуда… Он взял только документы, гримерский реквизит, пару обуви и одежду. Вышел во двор чужого дома, постоял посреди чужого двора под небом, низким и тяжелым от дождевых туч. И поехал к Михалычу.
– Ничего, будет им кара, – сказал в утешение Михалыч. – На вот, разлей.
Он выудил из-за холодильника пол-литровку, но сам пить не стал, только дождался, пока Грим выпьет свою, а потом и его долю.
– Мне щас нельзя, весна, у людей обострения всякие, работа прёт валом. Так что я при делах.
Утром Михалыч сказал Гриму.
– Значит, так. Находиться у меня постоянно ты не можешь. Днем еще куда ни шло, а ночью менты залетают. Начнут – кто да что, откуда взялся, не отболтаешься. Заметут до выяснения, навесят на тебя, что им удобно, и загремишь, куда отпишут.
Михалыч покидал в торбу электроплитку, лампочку, буханку хлеба, пару банок консервов, бутылку водки, сунул Гриму старый матрас, одеяло.
– Айда за мной, – и привел Грима прямиком к склепу графа Грушницкого.
– Слева обойдешь, там дыра есть. Лезь в нее, внутри будет просторно. Лампочку вкрути, включи плитку. Осмотрись, что к чему. Устраивайся!
Грим, ошалевший от такого поворота дела, затравленно посмотрел на Михалыча.
– Ты что?! Там же это…
– Там ничего нет. Чисто там. Человек до тебя жил, довольный был. Апартаменты мраморные!
– А куда, это… ну, чё там было…
– Когда-то там чё-то и было, конечно. Так двести лет прошло! Квартирант всё прибрал, вымел. Лезь!
– А свет там у него откуда?!
– У кого «у него»? – разозлился Михалыч. – Чё, у тебя крышу совсем снесло?! Патрон в правом верхнем углу, лезь, пока посторонних глаз нет!
Дыра была удобная. Грим легко проник в нее, начал осторожно приподыматься с четверенек и встал во весь рост. Повёл руками туда, сюда – вокруг была пустота. Шажками двинулся вправо, уткнулся в стену, двинулся по ней – угол. От ужаса Грима бил колотун. Он нащупал патрон, дрожащими пальцами вкрутил лампочку… И очутился в идеально чистом, сухом мраморном кубе. В стенах озорно поблескивали искорки кварца. В нижнем углу он увидел вилку и подключил электроплитку. Быстро стало тепло. Провод шел по нижнему шву мраморных плит и убегал вверх. Грим понял, что электричество проведено снаружи, от фонаря на аллее. Он сел, огляделся, лёг, вытянулся во весь рост, вольно раскинул руки. Было тихо, покойно, тепло. И – просторно… Во всяком случае вольнее чем в шестиметровой кухне хрущобы. И Гриму понравилось это прибежище.
Осмотревшись, он, уже спокойный, вылез на свет божий. Сказал Михалычу:
– А что, нормальный апартамент!
– Плохих не держим, – ответил Михалыч, удовлетворенный тем, что Грим не впал в истерику. А то куда было бы его девать, мужик-то хороший.
– Теперь слушай сюда. Уходить будешь вниз по склону, там кусты непролазные, так что никто к тебе снизу не подлезет. Внизу из кустов вылазь сторожко, погляди сначала по сторонам, чтоб не видел никто. Будешь уходить – плитку и лампу выключай. Ко мне почем зря не ходи, позвони сначала. Сотка-то есть?
– Есть, проплатить только надо.
– Ну так проплати. На тебе подъемные, – Михалыч дал Гриму пару тысяч и пошел по своим делам.
В первую ночь Грим заснул на удивление спокойно, быстро. И проснулся с настроением вполне безмятежным. Даже поприветствовал дух графа:
– Доброе утро, ваше сиятельство!
Перед сном он ужинал, запивая сухомятку горячим сладким чайком, листал прихваченные в театральной костюмерной альбомы. Профессионально, глазами гримера, изучал лица исторических личностей и классических литературных героев в исполнении выдающихся артистов, прикидывал, как бы он загримировал именно этого персонажа. Затем звонил Михалычу, докладывал, что у него всё хорошо, и засыпал.
И однажды ночью он проснулся, как от удара. Грима осенило! Он сел, засветил лампу, помял ладонями лицо, разгоняя сон. Раскрыл саквояж… Тональные кремы, кисточки, парики, усы и брови были в порядке, ваяй хоть сейчас. До утра он уже не заснул. Пристроив на коленях зеркало, примерял к своему лицу то усы Сталина, то баки и хохол Фамусова, продумывая подходящую осанку. Репетировал…
…Утром в одну из городских школ вошел летящей походкой Ленин. Охранник шагнул навстречу посетителю, но увидев перед собой вождя мирового пролетариата, обалдел, вытянулся по стойке «смирно». Секретарша в приемной директора сдавлено провопила «А-а-а…», закатила глаза и обмякла в кресле, обморочно откинувшись назад. При этом, как успел заметить Ленин, её пышные груди нацелились в потолок.
– Здгавствуйте, товагищ дигектог! – Грим стремительно преодолел кабинет и энергично потряс уже безвольную к этому мгновению руку директора.
Руководитель педагогического коллектива умер на несколько секунд. Грим даже перепугался, прыснул в стакан воды из диспенсера, сунул под нос директору.
– Выпейте вот. Что ж вы так разволновались?
Директор на ошупь взял стакан, начал судорожно глотать воду. Веки его раскрылись. Грим обнаружил, что зрачки директора съехали к носу, взгляд уперся в дно стакана. Выхлебав воду, он огляделся. Нет, не померещилось, рядом стоял Ленин.
– Э-э-э… Здравствуйте, Владимир Ильич. Очень рад! – очухался наконец директор. – Вы, собственно, э-э-э… это как понимать?
Грим понял, что можно приступать к делу.
– Я к вам из драмтеатра, так сказать, с педагогической инициативой. Исторические личности и литературные персонажи на уроках истории и литературы. Пятиминутка перед уроком. Сначала дети знакомятся как бы с натуральным персонажем, который произносит свой легендарный монолог. Затем настроение подхватывает учитель и ведет урок уже в атмосфере обеспеченного активного внимания аудитории учеников. Допустим… помните у Ленина? – Грим занял общеизвестную монументальную позу вождя, выбросил вперед правую руку с зажатой в кулаке кепочкой: – «Геволюция, о необходимости котогой так долго говогили большевики, свегшилась!»