До того как Ло сообщит о своих планах, она еще может быть хозяйкой положения. И пока лучшая тактика — сотрудничество с ним.
Марни села на пол, положив на колени большой альбом с фотографиями. Ло расположился рядом. Она открыла альбом, и на первой странице он увидел маленький отпечаток ноги Дэвида, сделанный сразу после рождения.
Глаза Ло заблестели:
— Какой маленький.
— А сейчас у него одиннадцатый размер, — сказала она, смеясь. — И когда я достаю из ящика с грязным бельем его носки, они уже не так приятно пахнут.
На следующей странице были фотографии, сделанные в тот день, когда Дэвида принесли из роддома. Ло внимательно рассматривал фотографию, на которой была Шэрон с младенцем на руках.
— Она, кажется, не очень рада.
— После родов Шэрон плохо себя чувствовала, — сказала Марни, пытаясь защитить сестру.
Он понял это.
— Она не хотела ребенка?
— Нет, — ответила Марни, вздохнув.
— Поскольку вы не разрешили ей сделать аборт, почему она не отказалась от него?
— Шэрон хотела, но родители не разрешили.
— Почему?
— Папа считал, что каждый должен отвечать за свои ошибки.
— Как в пословице: «Что посеешь, то и пожнешь». Сейчас никто не придерживается этого правила.
— А папа придерживался. Он хотел, чтобы Шэрон испытала это на себе.
— Я думаю, что тебе и твоим родителям досталось больше, чем Шэрон.
— Как только стало известно, что незамужняя дочь священника беременна, с папиной карьерой было покончено. Никто не учитывал его популярности среди прихожан.
— В этом он винил Дэвида?
— Конечно, нет. Дэвид не был грехом, он был только плодом греха. Мама и папа очень любили его и были привязаны к нему. Он не был бы таким уравновешенным, если бы они плохо относились к нему.
— На что же вы жили? — спросил Ло, переворачивая страницу и изучая каждую фотографию Дэвида.
— Отец пошел работать в религиозное издательство.
— И умер от сердечного приступа.
— Да, для мамы его смерть была большим ударом, особенно потому, что это произошло сразу после гибели Шэрон.
— Что с ней случилось, Марни?
— Я же говорила, несчастный случай. Автомобильная катастрофа.
Ло провел пальцем по подбородку Марни и повернул ее лицо к себе. Они сидели очень близко, касаясь друг друга плечами. Ее колено упиралось в его бедро.
— Расскажи поподробнее.
— Сейчас это не имеет значения. Дэвид ничего не помнит, — уклончиво ответила Марни.
— Я жду.
Закрыв глаза, она проговорила:
— Шэрон была пьяной. Ее машина вылетела на встречную полосу и в лоб столкнулась в другой машиной. В ней было два человека. Все трое скончались от удара.
От злости и сожаления он выругался. Марни почувствовала его состояние и инстинктивно положила руку ему на бедро.
— Это не твоя вина, Ло. Ты не знал, что она ждет ребенка. Не вини себя за то, что с ней это произошло. Шэрон сама попала в беду, и, если бы не ты, был бы кто-то другой. Она стала бунтовщицей с того дня, как узнала, что ее отец — священник и от нее ждут примерного поведения. Шэрон с отчаяния выставляла напоказ свои грехи. Она была источником постоянной напряженности в семье. Родители очень страдали из-за ее поведения и, хотя они расстроились, узнав о ее беременности, думаю, что нисколько не удивились.
— Почему они не сообщили мне или моим родителям?
— Шэрон сказала, что не знает, кто отец ребенка. Она врала, что спала со многими мужчинами. А я не видела никакого смысла называть твое имя. Слишком многих коснулась эта беда, зачем же еще портить твою жизнь? После рождения Дэвида Шэрон отказалась возвращаться в школу, заявив, что закончила свое образование. Папа настаивал, чтобы она пошла работать, но у нее не было никакой профессии и желания работать, и ее отовсюду выгоняли.
— А как у нее было с мужчинами?
— Естественно, она привлекала многих. Материнство даже улучшило ее фигуру. — Марни посмотрела на свои нервно сжимающиеся и разжимающиеся руки. — К несчастью, ей всегда попадались не те мужчины. Родители переживали, видя, как она катится по наклонной плоскости, но ничего не могли с ней сделать. Иногда она пропадала на несколько дней.
— Дэвид был ей совсем не нужен, да?
— Да, — печально качнув головой, произнесла Марни. — Ей ничего не было нужно, кроме собственной персоны.
— Что Дэвид знает обо мне?
— Ничего, — с тревогой ответила она.
— Я имею в виду об отце вообще. Он умный мальчик. Конечно, спрашивал тебя.
— Сразу же, как только научился говорить, мы объяснили ему, что его папа не мог жениться на маме.
— Разве он не спрашивал хотя бы имя?
— Мы сказали, что это тоже невозможно.
— И он не хотел узнать почему?
— Мы точно не говорили, но всегда давали понять, что нашей любви ему вполне достаточно.
— И он соглашался?
— Может быть, и не верил, но соглашался.
— У мальчика не было другого выбора, — Ло горько усмехнулся. — У него не было отца, да и матери тоже. Кто же о нем заботился, когда Шэрон уходила в загул?
— Родители и я.
Он долго и внимательно смотрел на нее, прежде чем перевернуть страницу альбома.
— Ты сказала, родители. Посмотри на эти фотографии. Везде только ты с Дэвидом: на пикнике, на качелях, с бумажным змеем. А это его первый велосипед?
— Да, здесь ему пять лет.
На фотографии маленький Дэвид стоял в пижаме и вытаскивал новый блестящий велосипед из груды оберточной бумаги.
— Я хотела оставить дополнительные колеса, но он настоял, чтобы я сняла их. Думал научиться кататься без них.
Ло что-то подсчитывал в уме.
— Это было Рождество, которое я провел на Филиппинах. Я был с товарищами, и мы скучали по дому. Пошли в соседний городок и напились. И в то время, когда я искал место, где можно было купить дешевую водку, на другом конце света мой пятилетний сын учился кататься на велосипеде. Настойчивый парнишка.
— К тому же упрямый. И очень нетерпеливый. Он хочет, чтобы у него все получалось с первого раза, а если что-то не выходит, очень сердится. Дэвид научился кататься в тот же день.
— Да? Правда? — гордо улыбаясь, спросил Ло.
На одной фотографии Дэвид улыбался беззубым ртом, на другой — он в костюме, волосы расчесаны на пробор и с Библией в руках.
— В этот день он причащался, — продолжала рассказывать Марни.
— Он ходил в воскресную школу?
— До сих пор ходит. Дэвид — председатель студенческой группы в нашей церкви. — Она перевернула страницу. — Вот его первая школьная команда. Он играет во все игры, но хуже всего в бейсбол. Говорит, что для этого у него не хватает физической подготовки.
— Я тоже не люблю бейсбол.
— А это его школьные фотографии. Я не знала, что их будут фотографировать, — виновато произнесла она. — Готова была его убить за то, что он надо пеструю майку в тот день.
Одна фотография выпала из альбома. Ло поднял ее.
— Должно быть, это тоже причастие, но человек рядом с Дэвидом похож не на священника, а скорее на судью.
— Это и есть судья. В тот день.
— В тот день… что?
— Ничего. — Ей было трудно посмотреть ему прямо в глаза. — В тот день я стала опекуном Дэвида.
В наступившей тишине было слышно только их дыхание. Наконец Ло произнес:
— Ты говоришь об этом, как о своей победе.
— На это ушло несколько лет. Я пыталась получить опекунство сразу после смерти Шэрон.
— Но тебе было только восемнадцать! Ты сама воспитала моего сына. А твоя сестра-шлюха…
— Не смей, Ло.
— Я не такой хороший, как ты, Марни. Я понял, что она шлюха, с самого первого взгляда. И сделал то, что сделал бы любой молодой человек с хорошо развитой привлекательной девушкой, которая с легкостью отдается первому встречному. Она получила, что хотела. А ты платишь за то, что мы с ней натворили.
— Я ни за что не плачу, — запротестовала она. — Я полюбила Дэвида с того самого момента, как узнала, что у Шэрон будет ребенок.
— Твои родители слишком зациклились на своих несчастьях, поэтому предоставили тебе заботиться о Дэвиде.
— Все вышло само собой. Воспитание мальчика не было для меня тяжкой обязанностью. Мне хотелось заменить ему мать.
— И с самого рождения ты была ему вместо матери.
— В доме было очень неспокойно, родители постоянно ссорились с Шэрон.
— А кто вставал к нему ночью?
— Я.
— Ты меняла пеленки, давала ему бутылочку?
— Да.
— Ты же сама была еще ребенком.
— Он не понимал этого, — улыбнулась она сквозь слезы. — Не понимал, что он маленький, а я не знала, как стать настоящей матерью для него. Мы учились понимать друг друга.
— Ты кормила его с ложки отвратительным детским питанием.
— И он выплевывал, если ему не нравилось.
— Ты перевязывала ему разбитые коленки.
— Чаще не коленки, а локти.
— А как же твоя школа?
— Я ходила в школу и даже окончила колледж, только позднее, чем другие.
— Потому что не могла ходить на все занятия из-за того, что не хотела надолго оставлять Дэвида со своей мамой, — догадался он.
— Да, но…
— А когда получила диплом, то даже не пыталась найти хорошо оплачиваемую работу в рекламном агентстве. Ты решила работать дома, чтобы всегда быть с Дэвидом, правда?
— Были и другие соображения.
— Сомневаюсь. — Ло наклонился к ней, коснувшись своим лбом ее лба. — Ты познала все трудности материнства. Ты его настоящая мать, ты.
— Дэвид мог стать моим только в том случае, если бы тогда на пляжном полотенце с тобой была я, а не Шэрон.
Ло быстро отпрянул от нее. Марни была так же поражена своим вырвавшимся признанием, однако даже не шелохнулась. Она только посмотрела на него серьезными серыми глазами. Он заметил слезу, скатившуюся с ее щеки.
Ло смахнул ее и еще мокрым пальцем дотронулся до губ Марни.
— Если бы мне пришлось это сделать снова, я выбрал бы тебя. Ты женщина в самом высоком смысле.
Он взял в руки ее голову и притянул к себе. Затем поцеловал еще влажные от слез глаза, затем уголки губ.