Дикий быстро поел и, сердито отпихнув ногой Серого, отправился к себе в башню. Ступив на крутую винтовую лестницу, он вдруг замер, вскинув голову, и посветил наверх факелом. На него сверху вниз смотрел Младший Ворон.
— Милый братец, — хохотнул Дикий. — Никак ты по мне соскучился?
— Вовсе нет, — холодно ответил Младший. — Век бы тебя не видеть. Но я хочу знать, почему уехала мать и что за стройку ты тут затеял.
Дикий улыбнулся и вдруг одним прыжком перемахнул через несколько ступенек и встал вплотную к Младшему, высоко поднимая факел.
— Мать решила увезти малышку Диорвел туда, где потеплее, а тебе я советую поохотиться в лесу, говорят, куниц в этом году столько, что сами с елок падают, — вкрадчиво сказал он. — Что до стройки, то пока я — старший, и я решаю, как распорядиться Твердыней.
— Ты не старший, — твердо взглянул ему в глаза Младший. — Мудрый и Гордый, да даже Красный — все они по рождению стоят перед тобой.
— Да? — сделал удивленные глаза Дикий. — Правда? А я-то уж и забыл, спасибо, милый братец, что напомнил. Но только не подскажешь ли, а где же наши старшие братья? А? Где они все? Кто из них сейчас в замке?
Младший молчал.
— Их нет, — перестал улыбаться Дикий. — А пока их нет, старший здесь я. И мне очень жаль, что из всех братьев со мной остался самый бесполезный — ты. Поэтому не путайся у меня под ногами. Я знаю, что делаю.
Дикий хотел было пройти, но Младший загородил ему дорогу и сказал, еле сдерживаясь, прямо в лицо:
— Ты возомнил себя хозяином гор, но ты просто грубая скотина. Никогда тебе не быть таким, как наш отец Аодх, и даже вполовину таким, как Старший Ворон.
— Я и не помышлял о такой высокой чести, — прошипел Дикий. — Уйди с дороги, не то я из тебя пыль выбью, как в детстве.
— Ты оскорбил гостью, женщину, которая спасла жизнь нашему брату! — крикнул Младший. — Я сам тебя сейчас с лестницы спущу!
Братья злобно смотрели друг другу в глаза, казалось, еще секунда — и они сцепятся. Но Дикий вдруг расслабил плечи и покачал головой.
— Ты прочитал слишком много сказок и легенд, милый братец, всю голову себе романтикой забил, да еще девчонка эта твоя…
Младший стиснул кулаки, но Дикий подался вперед, схватил его за шею свободной рукой и притянул к себе.
— Послушай, — почти прошептал он, кривясь и прикрывая глаза. — Мы не были дружны. Ни мы с тобой, ни все семь братьев Воронов. Но кровь не вода, а «брат» не пустой звук. Я понял это, когда Старшего подняли на копья в той проклятой битве. Да, мы, младшие, почти не знали его, но у меня словно сердце в груди лопнуло, когда я понял, что он мертв. Я ненавижу Бреса. И не хочу потерять еще хоть одного брата. Гордый ушел за горы, Мудрый исчез, и никто не знает, где он. Красный сидит у моря и неизвестно, когда мы с ним свидимся. Белый, возможно, тоже мертв. Только мы с тобой остались в гнезде. Не смотри на меня, как на врага. У нас с тобой одна кровь и одна цель — сохранить Твердыню, отвоевать Таумрат и вырвать у Бреса сердце из груди. Прошу тебя, не мешай мне. И не осуждай, даже если тебе поперек души то, что я делаю.
Младший молчал, только судорожно сглатывал. Когда рука Дикого разжалась, он медленно спустился вниз по ступеням мимо брата.
— Я уеду на зимнюю охоту, — сказал он, не оборачиваясь. — Пошли со мной фениев, чтобы доставлять дичь в замок.
Глава 5
Ангус стоял, обняв себя за плечи, и смотрел, как двое дюжих стражников пытаются вытянуть застрявшую телегу из лужи. Вокруг бегал фуражир и ругался последними словами. Ангус не обращал внимания — он уже привык к брани. К холоду и голоду привыкнуть было сложнее. Живот сводило, голова горела.
Ангус хотел есть — так, что слюна казалась горькой. Вчера вечером старая Нэнни притащила какие-то объедки — плесневелые корки и кусок соленого рыбьего хвоста — и силком запихнула ему в рот, бормоча и сюсюкая. С тех пор Ангусу не удалось перехватить ничего.
Ангус был ей благодарен, но все равно в глубине души ненавидел. Да, Нэнни спасла его, заботилась о нем, кормила в ущерб себе, но она была полоумная, грязная, воняла сладкой тухлятиной и думала, что он — ее сын. Это злило мальчика сильнее всего.
Убедившись, что Ангус понимает всю опасность своего положения и не будет кричать о том, что он — сын Старшего Ворона и рваться во дворец, она начала брать его с собой на улицу. Старуха просила милостыню и рылась в кучах мусора, а Ангус ходил за ней, трясясь от холода и боясь потеряться.
Лицо его стало грязным, волосы сальными, поверх его рубашки и штанов Нэнни намотала свою серую дырявую шаль. Но хуже всего было ногам — Ангус никак не мог привыкнуть ходить босиком. Он, конечно, простудился бы и умер, если бы Нэнни не раздобыла ему грубые деревянные башмаки и две истертые тряпки вместо обмоток.
Ангус начал изучать жизнь улицы, учился смотреть и видеть. Нэнни была из самых низов, даже воры, шлюхи, грабители и убийцы стояли выше нее. А кроме воров, шлюх, грабителей и убийц, здесь почти никто и не жил.
Брес щедро даровал помилование всем, кто при Эннобаре числился в розыске. И теперь помимо гарнизона лугайдийцев и отрядов наемников отчаявшимся жителям столицы пришлось иметь дело с пышным цветом расцветшей преступностью.
В телеге был хлеб — Ангус чувствовал его запах, и этот запах сводил с ума. Он уже изучил окрестности и иногда отбивался от Нэнни, а потом сам возвращался в их темную нору.
Стражники ухнули, навалились, телега качнулась и выскочила из западни. С заднего края в грязную лужу плюхнулась коврига хлеба. У Ангуса загорелись глаза.
— Вот собаки поганые, — закричал фуражир. — Я вам за что заплатил? Чтобы вы весь хлеб в грязь вывалили?
Они орали и ругались, но Ангус уже ничего не слышал — он бросился вперед, упал на колени и схватил ковригу.
Раздался вопль — Ангус чудом увернулся от протянутых рук и сломя голову метнулся в переулок. Несся, сворачивая и петляя, пока наконец не почувствовал себя в безопасности.
Тогда он остановился и стал жадно кусать размокший хлеб — едва не плача, давясь плохо пропеченным тестом. Ему хотелось скулить от наслаждения.
— Эй ты!
Ангус обернулся, сжимая хлеб в руках. К нему приближался такой же оборвыш, но гораздо старше — на вид лет десять, а то и больше.
У замарашки были наглые злые глазки, глупая порочная мордочка и сбитые в кровь кулаки.
— Отдай быстро! — встал он перед Ангусом. — Это моя улица! Ворюга.
— Я мимо проходил, — с набитым ртом ответил тот. Я сейчас уйду.
— Сейчас уйду-у-у, — передразнил оборвыш. — Уйдешь, конечно. Только мне хлеб отдашь.
Ангус в ужасе охватил зубами от ковриги еще кусок и отчаянно замотал головой. Это был его хлеб. Оборвыш выругался поганым словом и бросился на него.
Он был юрким, сильным и очень злым. Ангус старался защитить хлеб — прижимал к себе и упирался.
Его обучали основам рыцарского боя, но как действовать в уличной драке он понятия не имел. У него не было ни доспехов, ни меча, а подлый оборвыш больно пинался по коленкам и бил по лицу. Ангус разозлился и вдруг со всей силы боднул грабителя лбом в переносицу. У него самого потемнело в глазах, но оборвыш завизжал, как девчонка, и попятился, судорожно зажимая руками нос, из которого хлынула кровь. Он хныкал и сквернословил, проклинал и орал, собирая вокруг себя других таких же оборвышей.
Ангусу стало страшно, побелевшие пальцы судорожно вцепились в хлеб.
— Так тебе и надо, Рваная Шапка, — раздался звонкий голос.
Ангус увидел крепкого мальчишку чуть постарше себя. У него были ясные серые глаза, плохая нечистая кожа, щербатый рот и всклокоченные волосы неопределенного цвета.
— Ты же мог у него попросить, а он мог бы поделиться, — сказал мальчишка. — Но ты все норовишь себя молодцом показать, а сам трус. Катись отсюда, пока я тебе тоже не вломил.
Рваная Шапка погрозил кулаком и убежал, держась за нос. Мальчишка подошел к Ангусу:
— Я тебя знаю, ты сын старой Нэнни Глупой Головы. Это наша улица. Чего тебе тут?
— Я убегал, — ответил сквозь зубы Ангус. Сердце у него неровно стучало в груди. — От стражников.
— Ого! — присвистнул мальчишка и расхохотался. — Ну, это дело мне знакомо. Хлеб-то у них, что ли, стянул?
— Ага, — кивнул Ангус. Мальчишка внезапно ему понравился.
— Я — Ланси Ласка, — шутливо поклонился паренек. — Я давно за тобой наблюдаю.
— Зачем? — насторожился Ангус.
— Ну, — склонил голову к плечу Ланси. — Интересно же, что сказки старой Нэнни насчет ее сына оказались правдой.
Ангус стиснул зубы и исподлобья глянул на Ланси. Но тот смотрел только на хлеб в его руках. Ангус догадался, что новый знакомый тоже голоден.
— Хочешь? — протянул он свою добычу мальчишке.
Ланси расплылся в улыбке. Он забрал буханку и разломил пополам. Обкусанную половину вернул Ангусу, а во вторую тут же впился зубами.
— Пошли, чего покажу! — подмигнул он Ангусу и двинулся по улице, торопливо жуя.
Ангус побрел за ним.
Хлеб закончился очень быстро. Ланси знал трущобы как свои пять пальцев. Он рассказывал Ангусу, кто из встречных чем живет, и мальчик молча ужасался тому, сколько вокруг пьяниц, воров, фальшивомонетчиков и всевозможных негодяев.
Ланси объяснил, что трущобы принадлежат двоим — Толстому Финаду и Карри Убийце.
— А как же Брес? — спросил Ангус, но Ланси только расхохотался в ответ.
— Какому королю есть дело до помоек? — отсмеявшись, фыркнул он. — Кто бы ни сидел на троне, у помоек свои короли и королевы. Мне повезло, я попал к Толстому Финаду.
— Попал? — переспросил Ангус. — Ты тоже воруешь?
— Нет, — покачал головой Ланси. — Я танцую на веревке. Ворую только сам по себе, когда захочется.
— Как это — танцуешь на веревке? — поразился Ангус, представив себе какой-то ужас.
— Представление на площади, — Ланси встал на одну ногу и помахал руками в воздухе. — Финад держит всех уличных акробатов, актеров, певцов, шутов, огнеглотателей, канатоходцев и прочих. Но два самых его любимых представления — наше, «Танцоры ветров», и «Страсть огня». Он же сам когда-то выступал на канате, пока…