В последний момент Военный совет 2-й УА отдал распоряжение выходить из окружения мелкими группами, самостоятельно, кто где, как хочет и как сумеет.
Неудавшаяся атака и последнее распоряжение Военного совета армии удручающе подействовали на оставшихся в живых. Люди в одиночку и группами начали бросаться в разные стороны, чтобы выскочить из этого котла. Однако большая часть людей тут же гибла[34]. Единственным более-менее слабым местом противника был его тыл. Туда я и решил прорываться с тем, чтобы «на просторе» определить, где и как перейти фронт к своим. Вокруг меня собралось несколько десятков офицеров и солдат из разных частей и соединений. И мы прорывались через цепь автоматчиков в тыл — к немцам. Спастись удалось немногим. Большое число погибло, часть попала в плен. Последней участи не избежал и я 5 июля 1942 г.[35].
И. М. Антюфеев,
генерал-майор в отставке,
бывш. командир 327-й сд
П. П. ДмитриевНас называли «антюфеевцами»…
Наш дивизион 122-миллиметровых гаубиц образца 1938 г. на конной тяге был сформирован на станции Сомово под Воронежем и во второй половине декабря 1941 г. прибыл на Волховский фронт. Большинство личного состава еще не участвовало в боях, и то, что мы увидели, нас потрясло. Уничтоженные деревни, обгорелые трупы, убитые лошади, разбитые машины…
Из Большой Вишеры прибыли в район сосредоточения: Б. Вяжище — Любовцево. Прозвучала команда располагаться на ночлег, выставив боевое охранение. «Костров не разводить, спичек не зажигать, себя не обнаруживать!»
Стояли сильные морозы, и эта первая ночь в походной обстановке хорошо запомнилась. В орудийных расчетах оказались пожилые солдаты, имевшие жизненный опыт. Они подсказали, как откопать окопы в снегу, устроить шалаши. Снег был глубокий, так что получилось место и для отдыха, и укрытие от ветра, в которых удавалось разводить малые костры. Ночь прошла благополучно — мы не имели ни одного обмороженного. Появилась уверенность, что человек может вынести самые трудные условия.
Утром командиры батарей выехали на рекогносцировку боевых порядков, а мы весь день занимались подготовкой материальной части, выверкой прицельных приспособлений, готовили боеприпасы, ухаживали за лошадьми. Все рвались в бой, хотя, по правде говоря, плохо представляли себе, что это такое.
Огневые позиции дивизиона были намечены в 1,5 км восточнее села Городок, а наблюдательный пункт — в боевых порядках пехоты на восточном берегу Волхова, в полосе наступления нашей дивизии.
Накануне нового, 1942 г. мы заняли боевые порядки и допустили первую ошибку, выведя на них всю технику. Едва рассвело, немцы обнаружили нас, и мы понесли неоправданные потери в людях и особенно в лошадях. Человек при обстреле хоть на землю ляжет, а лошадь не уложишь…
После этого урока мы откопали окопы для орудий, укрытия для людей, щели для снарядов и, самое главное, отвели подальше лошадей. По уставу тяга должна находиться не далее 250 м от орудий, но мы уже поняли, что война ведется совсем по другим правилам.
Все без исключения — красноармейцы, младшие и средние командиры — работали круглые сутки. Зима стояла суровая, грунт промерз на 70–80 см, можете себе представить, сколько сил требовалось на то, чтобы одними лопатами и ломами вырыть эти укрытия! Но никто не жаловался, у многих обнаружились немалые способности в таких делах, как оборудование землянок, изготовление из остатков разбитой техники печек, защитных щитков, навесов, съемных укрытий. После несения тяжелой службы возле орудий у бойцов появилась возможность передохнуть в теплой землянке.
Новый год мы встречали, желая друг другу поскорее разбить фашистов и снять блокаду Ленинграда.
На огневых позициях установился порядок, позволяющий вести огонь в любое время суток. Мне очень повезло с командирами орудий. Один из них, Шапкин, грамотный и спокойный человек, был до войны председателем колхоза. Он никогда не повышал голоса, но его команды исполнялись беспрекословно. Другой младший командир, Маликов, бывший железнодорожник, был несколько тороплив, но также пользовался у бойцов авторитетом.
Командир батареи младший лейтенант Гунин, уже побывавший в боях, отдавал распоряжения четко и уверенно. Он сообщил, что мы входим в полковую группу и поддерживаем наступление 1098-го сп, имеющего задачу форсировать Волхов и овладеть первым рубежом немецкой обороны — населенными пунктами Костылево и Ямно. В дальнейшем планировалось наступление на Спасскую Полисть и последующий выход к Любани для соединения с войсками Ленинградского фронта. Ведение огня планировалось не по конкретным целям, а по площадям обороны немцев.
7 января выстрелы наших орудий возвестили о начале наступления. Артподготовка была слишком короткой, а плотность огня низкой из-за недостатка снарядов. Неожиданно рядом с нами появились незнакомые установки. Они дали залп и тотчас снялись с позиций. Потом мы узнали, что это были «катюши».
Пехота поднялась в атаку, но, добежав до середины Волхова, залегла: артиллерия не смогла подавить огневые средства противника. Почему так получилось? При подготовке к наступлению нас вооружили новыми, как говорили, «секретными» телефонными аппаратами TAT.
На коротком расстоянии, до 100 м, какая-то слышимость еще была. Но огневые позиции находились в 1,5 км от НП, и при однопроводной линии по этим TAT ничего не было слышно. Получалось, что разведчики и связисты наблюдательных пунктов, находившиеся в боевых порядках пехоты, превращались в стрелков, а огневики — в мишень для авиации и артиллерии врага.
Начальник связи дивизиона младший лейтенант Н. Ф. Ушаков и начальник связи полка В. И. Николаевский сыпали угрозами, но слышимости это не прибавляло. Мы пытались принимать и передавать команды по цепочке голосом, с посыльными, но толку не было. Команды на огневые позиции доходили искаженными и с большим опозданием. Огонь по ним было вести невозможно. Наступление сорвалось. Пехота с потерями возвратилась на исходные позиции.
После тщательного разбора неудачи командование фронта наметило повторное наступление через неделю. Началась усиленная подготовка. Наши разведчики вместе с командиром батареи Гуниным и командиром взвода управления старшим лейтенантом Горянским не уходили с НП, ведя тщательную разведку немецкой обороны, изучали расположение огневых точек врага, командных и наблюдательных пунктов — всего, что подлежало уничтожению огнем наших орудий. Были подготовлены исходные данные для стрельбы и записаны на огневых позициях. Связисты отыскивали алюминиевые провода от разрушенных немецких линий, разматывали их и прокладывали новые в подвешенном варианте, благодаря чему и при аппаратах TAT появилась слышимость, хотя и слабая.
На огневых позициях принимали боеприпасы и готовили их к стрельбе. Ездовые так укрыли лошадей в оврагах, что поразить их могло только прямое попадание.
13 января по сигналу красной ракеты и залпу «катюш» началась артподготовка. Она была более продолжительной и велась по конкретным целям первой полосы немецкой обороны. После артподготовки пехота с дружным «Ура!» поднялась в атаку, форсировала Волхов и атаковала первую траншею. Завязался рукопашный бой. Наши овладели первой траншеей и продолжили наступление. Артиллеристы перенесли огонь в глубь немецкой обороны.
Когда мы овладели Костылевом и Ямно, получили приказ сменить огневые позиции. Жаль было оставлять обжитые места, но успех окрылил людей. Быстро снявшись, мы переправились через Волхов, двинулись на Коломно и далее по шоссе Селищенский поселок — Спасская Полисть.
Дорога была перегружена: по ней двигались все подразделения нашей 327-й сд. Частые заторы, переброски — все хотели двигаться быстрее, а в результате мешали друг другу. К счастью, день был пасмурный, погода для вражеской авиации нелетная.
С наступлением темноты мы получили команду занять огневые позиции в мелколесье в 3 км к востоку от Спасской Полисти. Вырубили деревья, мешающие стрельбе, и начали рыть окопы для орудий и личного состава. Батарея была подготовлена к бою в очень короткий срок. Но позиция оказалась крайне невыгодной: открытая болотистая местность, слева — шоссе, огражденное щитами снегозадержания.
Немцы отошли на заранее подготовленный рубеж обороны вдоль шоссе Ленинград — Новгород в районе Трегубово — Михалево — Спасская Полисть — Мостки.
327-я сд начала наступление на Спасскую Полисть. Атакующих встретил сильный пулеметный, артиллерийский и минометный огонь как с фронта, так и с флангов. У нас на огневой позиции также были бомбежки и обстрелы, но можно было не опасаться выстрелов из ручного оружия. В один из дней с НП пришел разведчик Кретов и сообщил неприятную весть: убит комвзвода Горянский, мне приказано его заменить.
Я собрал полевую сумку, надел маскхалат, попрощался со своими огневиками и отправился с Кретовым на наблюдательный пункт. Чем ближе к переднему краю, тем чаще свистели пули, и я, вольно или невольно, отвешивал им поклоны. Кретов, уже привыкший к ним, уверял меня, что каждая пуля — «не наша». Когда пошли вдоль снегозадержательных щитов, страх исчез сам собой. Хотя здесь цепочкой лежали убитые и замерзшие в разных позах бойцы. Думаю, если бы им вовремя была оказана помощь, многие остались бы живы…
Несмотря на сильный пулеметный и автоматный огонь, мы с Кретовым перебежками благополучно добрались до передового наблюдательного пункта в боевых порядках пехоты. Он располагался на обледенелом берегу р. Полисть, вкопаться в который не было никакой возможности. Из снега пришлось выложить бруствер и проделать в нем амбразуры для наблюдения. Это была хоть какая-то защита от ветра, но от пуль она не прикрывала. Там можно было только лежать, чуть поднялся — и нет тебя. Многие так погибли…
Я приступил к новым обязанностям: наблюдению за противником и корректированию огня наших батарей.