– Пока я защищаю больных от патоморбий, кто защитит меня?.. – пробормотала она. – Послушай, Ганс, почему Жиль с Бернаром так далеко ушли? Разве в этой глухомани нет диких орков? Они везде есть! Мы с тобой отнюдь не воины…
Ганс фон Аскенгласс на всякий случай проверил своё оружие – нож для свежевания шкур с широким лезвием. М-да, такой клинок хорошо расправлялся с колбасой из говяжьей кишки, но не с орками.
– Я полагаю, наши следопыты знают своё дело, – пожал он плечами. – Пока я их видел, они там только шушукались и по сторонам не смотрели вовсе. А потом они пропали. Наверняка здесь не так опасно… хотя я бы попробовал их догнать. Гюнтер, давай скорее! Гюнтер! – Эрудит потянул за узду меланхоличного ослика.
Ёзиас Фиктульд в своём трактате описывал осла как идеальное животное для путешествий в горах. Однако Гюнтер, как только увидал крутые склоны, острые скалы, серпантин и снег, тут же передумал быть идеальным и волочился медленнее, чем даже низенькая гнома Нисса.
А сейчас он вовсе встал, отвернулся от тропы и принялся жевать только проклюнувшийся из-под снега белоцвет.
– Гюнтер, хватит жрать цветы! Пойдём уже! – тщетно дёргал его за поводья Ганс.
– Он, пока всё не съест, тебя не послушает, – покачала головой Нисса.
Меж отставшими магами с ослом и ушедшими далеко вперёд Бернаром и Жилем громыхал кузнец Вмятина – пыхтящая, гремящая, гудящая пружинами и скрежещущая шестернями груда железа на трёх членистых ногах. Рядом семенил его механический питомец Зубило – нечто среднее между псом, наковальней и бегемотом. Оба автоматона не знали ни голода, ни усталости.
На корпусе своём, лишённом головы, Вмятина имел три окуляра, смотревшие одновременно во все стороны. И старался кузнец идти так, чтобы видеть одновременно и ушедших вперёд, и отставших. Но тут Вмятина вдруг резко встал.
– Что случилось?! – раздался с крышки автоматона чей-то встревоженный высокий писк.
– Гнома, люд и осёл вновь замедлились. Я остановился, чтобы видеть их, – пробубнил Вмятина ровным низким голосом.
– Ох! Да что ты так переживаешь? – Писклявый голосок повеселел. Среди раскалённых медных трубок кто-то прятался всю дорогу.
– У автоматона нет переживаний, Чкт-Пфчхи, – ответил Вмятина всё тем же безразличным тоном. – Я ожидаю нападения орков. Я должен заметить нападение орков и отреагировать.
– Неужели ты не чувствуешь, дрр-Вмятина? Здесь нет орков!
Тут Чкт-Пфчхи – так звали ещё одного участника похода, о котором мы как-то забыли упомянуть, – спрыгнул с механического кузнеца на промёрзшую твердь тропинки. Это был крайне энергичный бельчонок с изящными чёрными кисточками на ушах и шикарным пушным хвостом. Как пришёл месяц Шпре, Чкт сбросил серую шубку и сменил её на лёгкую рыженькую с удивительным изумрудным отливом. Но в горах бельчонку стало прохладно – вот он и напросился на прогулку на горячей крышке.
– У автоматона нет чувств, помимо зрения и слуха, Чкт-Пфчхи, – продолжил нудеть Вмятина.
После того как бельчонок наконец спрыгнул, автоматон со свистом спустил лишний пар.
– Значит, ты слышишь речку вон там! – Чкт показывал махонькими лапками в сторону от тропы. – Ты же слышишь, какая она весёлая, бодрая? Были б орки – она бы злилась!
– Я не слышу чувств водоёмов. Я не знал, что у них есть чувства.
Конечно, Чкт-Пфчхи разговаривал. Все белки разговаривают, и настолько они общительны, что порой от их трескотни начинается мигрень. Согласно легендам, миллинки, как сами зверьки себя называют, однажды вдруг стали все разумны, вышли из лесов и расселились по городам, предпочитая гостить в домах потеплее и подружелюбнее. Случилось это более двух столетий назад, то есть ещё до начала эпохи Эльфов. Но летописцы, деля прошлое на эпохи – Людскую, Орочью, Гномью, – про белок забыли, пропустив их явление в Этот мир.
И немудрено, белок все забывают учесть, настолько они малы и необременительны.
– Ах, дрр-Вмятина, как жаль, что и запахи тебе неведомы! Были б здесь орки – знаешь, как от речки бы гадством несло?
– На нас могут напасть орки, что здесь недавно и свой запах ещё не успели оставить. Не соблюдать осторожность – неразумно.
– Ты прав, ты очень прав, но так не всё ж ведь разумом мерится! – воскликнул Чкт-Пфчхи, аж подскакивая на месте и хватая лапками свои чернявые кисти. – Ты можешь чуять своим нутром, своим сердцем – дурная эта долина или нет. Здесь Мельнанэт так и шепчет, что она тихая, спокойная… Тут только зубры, семья зайцев и беременная куница, дрр-Вмятина.
– У автоматона нет сердца, Чкт-Пфчхи, – невозмутимо отвечал Вмятина.
Наверное, сердцем этой ходячей кузни можно было назвать горн, расположенный в нижней его части. И раз они остановились, автоматон снял с плеча чёрный от сажи мешок, раскрыл дверцу топки, дыхнув на бельчонка сухим жаром, и кинул внутрь щедрую горсть каменного угля.
Подъём отнял у него много сил.
– Тебе не нужно сердце, пойми. Ты можешь слышать богов, общаться с ними, и они тебе подскажут, дрр-Вмятина. Походи по храмам, выбери того, кто тебе по нраву, упроси его стать твоим покровителем. Я так обрёл Мельнанэт!
– У автоматона нет нрава, Чкт-Пфчхи.
– Дрр-Вмятина! Но вдруг ты умрёшь – какой бог заберёт твою душу в Тот мир? Твой покровитель! Каждый ищет своего бога-патрона.
– У автоматона нет души, Чкт-Пфчхи.
– Жёлуди-орехи, – сокрушённо выругался бельчонок, поджав ушки.
– Внимание! Эльф и полулюд-полуэльф скрылись из виду, – объявил Вмятина, впрочем, всё так же равнодушно.
И действительно, далеко впереди тропа свернула к реке, и Бернар с Жилем исчезли за разлапистыми елями. Беседа так их увлекла, что они уже и позабыли про остальной отряд, задание и затаившиеся угрозы.
– Хорошо, вернёмся к моей ля-кокет, – продолжал Бернар Кох свою историю. – Итак, она уже вся готовая, а мне срочно приспичило. Я ей шепчу: «Мон-амур[13], мне нужно отлучиться буквально на мгновенье!» Выхожу в коридор – и сталкиваюсь с бурмистром.
– Как с бурмистром?! – удивился Жиль.
– Пардон, мон-ами! Я не уточнил! Это была дочка бурмистра и, соответственно, дом бурмистра.
– О-ля-ля! Что за ун-пижон[14]! Вот как надо знакомства в бомонде Магны заводить!
– Наоборот! Узнай он меня – пришлось бы бежать из Магны. У людей ведь родители выбирают, с кем тебе спать.
– Мрак!
– И лишь после свадьбы!
– Жуть. Куда ты полез! Но он тебя не узнал? Такого юнца всякий запомнит! – Жиль лукаво улыбнулся.
– Мы столкнулись. Он упал, выронил свечку и треснулся головой! А ночной чепец сполз на глаза.
– Ах, будь он в своём выходном костюме – не ударился б, а покатился ватным комочком по коридору!
Оба охотника – а Бернар и охотой когда-то промышлял – хором захохотали, потрясая рюкзаками.
– Для того эти буфы и придумали! – поддакнул первопроходец.
Отсмеявшись, он продолжил:
– Я влетаю обратно в будуар, подхватываю рубаху с курткой – и пулей в окно. Бурмистр за мной! Дочурка молодец, не растерялась: «Гвардейцы, сюда! – кричит. – Воры!» Бурмистр высовывается в окно, орёт на весь город: «Держи вора!» Глядь – а никого и нет!
– Это как же ты умудрился?
– А у меня, мон-ами, есть правило: ретируясь через окно из чужого будуара, лезть надо не вниз, а вверх! Твой покорный слуга висел прямо над его макушкой и всеми силами сдерживал свои фи-фи, с которыми выходил в коридор!
– Ну ты даёшь! Ун-шевалье![15] Я бы, наверное, со страху обдал бы его голову.
– Что ты, я не мог так поступить с уважаемым вельможей. Вот с его каминной трубой – легко!
Жиль зашёлся новым приступом смеха. Ему даже пришлось деликатно поймать Бернара за рукав и остановить, поскольку держать шаг, надрывая живот, было выше его сил. Они как раз подошли к водопаду, что заглушал все прочие звуки.
– Тебе, мон-ами, повезло, что он не разглядел тебя в темноте, – заключил охотник. Приходилось говорить чуть громче из-за шума воды. – Иначе не видать бы тебе твоих пяти сотен рихтов!
– Да, такую удачу боги подкинули! – Бернар положил руку на плечо Жилю, стараясь не задеть пальцем его шею.
– Придумал уже, на что потратить ль-онорар[16]? Только не говори, что на пьяный кутёж.
– Нет конечно. – Бернар вдруг стал очень серьёзен, убирая руку и отворачиваясь к горным пикам. – Я коплю. Хочу купить особняк в столице. Основать свой дом. Войти в бомонд.
– О-ля-ля… – тихо восхитился Жиль. – Полулюд – и в высшем свете?
– Путь будет долгим, – признал полуэльф и уже веселее добавил: – А ещё плащ пошью! Индиговый! С тёплым подкладом и меховым воротником.
Жиль отступил от собеседника, чтобы пристально его оглядеть, и поцокал языком:
– Думаешь, эта ночная синь тебе к лицу?
– Ещё как к лицу! Это традиция нашей гильдии: каждый первопроходец, став мастером, шьёт индиговый плащ. – Бернар героически расправил плечи, демонстрируя невидимую накидку, развевающуюся за спиной. – Он каждому к лицу. На нём вышьют серебром картины моих подвигов. И я закажу к нему сапоги с серебряными шпорами. Будет красотища!
– Фу! – поморщился Жиль. – Серебряные шпоры – это точно фанфаронство.
– Да? А ведь пожалуй. Вот стану не мастером, а кудесником гильдии, тогда их и закажу! Слушай, я всё хотел спросить. Почему ты сам-то с нами не пошёл? Пять сотен – огромный ль-онорар, он у тебя уже в руках, считай, был.
– А я когда в нужник выходил, меня бурмистр слишком хорошо разглядел и запомнил! – засмеялся Жиль, заражая и собеседника.
– Такому шевалье его дочка точно не отказала б! Нет, а если серьёзно? – Бернар улыбался легко и ярко, а смотрел внимательно и прямо в душу. Но взор его грел, как полуденный Хютер в ясную погоду.
Жиль ответил ему взглядом, полным сожаления.
– Стар я стал для таких подвигов, – хитро улыбнулся он.