«А это что, девочки в форме?» – спросила мама. «Они самые», – согласились мы. Позже мы узнали, что в Тен-Слипе не хватает мальчиков, чтобы сформировать команду, поэтому играть приглашают и девочек. «Ничего себе», – добавила она. Мы с Рейми переглянулись и улыбнулись друг другу.
Через 150 миль и одну ночь вместо десяти мы въехали в восточные ворота Йеллоустонского парка, гордо продемонстрировав мамино пенсионное удостоверение. Ворота были настолько узкими, что между ними и боковыми зеркалами нашего фургона оставалось буквально по паре сантиметров. «Добро пожаловать в Йеллоустон, Норма», – крикнула Рейми так, чтобы ее было слышно в кабине фургона. Каждый раз, когда мы пересекали границу штата, она громко сообщала об этом маме, теперь ей казалось, что целесообразно будет объявлять и названия национальных парков.
Йеллоустон, главный национальный парк США, – это заповедник площадью 3500 квадратных миль, расположенный в вулканической кальдере, или котловине. На территории парка находятся невероятные каньоны, леса, альпийские реки, горячие источники и бьющие из-под земли гейзеры, в том числе и самый известный среди них, Старый служака. Парк также населяют тысячи видов животных, включая медведей, волков, лосей, антилоп, выдр и бизонов.
«Надеюсь, мы увидим медведя», – сказала мама, когда мы въехали в парк.
«Да, я уверена, что мы встретим каких-нибудь диких зверей», – ответила Рейми. Не успела она произнести это, как мне, как и группе движущихся впереди туристов, пришлось затормозить: дорогу переходило стадо бизонов. Мы полностью остановились, и Рейми быстро достала фотоаппарат, чтобы запечатлеть мамино удивление, когда огромный самец бизона заглянул в ее окно. Он находился в некоем замешательстве и рычал, наполняя воздух своим зловонным дыханием.
Пытаясь сделать идеальный снимок, Рейми продолжила: «Еще мы увидим бурлящие грязевые источники и гейзеры. Это потрясающее место, Норма!»
Мы сдержали обещание и через несколько дней доехали до Верхнего бассейна гейзеров. «Здесь находится самое большое число гейзеров во всем мире, мам», – сказал я, любуясь пейзажем. Вдалеке виднелись сотни струй пара, выбивающихся из земли, – а мы еще даже не отъехали от парковки. На самом деле, этот бассейн площадью в две квадратные мили располагает одной четвертью всех гейзеров на земле. Помимо бьющих из-под земли гейзеров нам встретились цветные горячие источники и фумаролы с серными испарениями. Мы сразу же почувствовали запах тухлых яиц.
«Мы покатаем тебя в кресле, и ты сможешь все посмотреть», – сказала Рейми.
«Да? Но разве это возможно?» – спросила мама, немного оторопев.
Мы объяснили ей, что этот парк предлагает не только уникальную природу, но еще и отличный сервис, и он оборудован специальными дорожками для кресел-каталок.
«Я думаю, тогда все получится», – наконец, сказала она, но голос ее звучал настороженно.
Это была наша вторая крупная остановка после горы Рашмор. Во время посещения барельефа я тоже катал ее в инвалидном кресле, но там все дорожки были асфальтированы, оснащены специальными ограждениями и выглядели довольно безопасно. Здесь же все было по-другому: вместо асфальта мы ехали по деревянному настилу, который лишь на пару сантиментов возвышался над хрупкой корой, покрывающей вулканическое поле. К тому же не было никаких ограждений, кроме низкого бортика, сделанного из простой доски 2 на 4. И единственной опорой, удерживающей маму от падения на камни или в бурлящую грязь, был я, и я совершенно не был уверен, что в вопросах личной безопасности она полностью доверяет мне.
До Старого служаки было рукой подать. За последние 30 лет мы с Рейми много раз видели, как он извергается, а вот моя мама в свои 90 лет наблюдала эту картину впервые. Мы внимательно следили за ней, ожидая увидеть на ее лице восторг и изумление, когда в воздух на 100 футов вверх поднимутся около 8000 галлонов кипящей воды. Этот спектакль длился всего лишь несколько минут, а когда все успокоилось, туристы со всех уголков мира, наблюдающие за шоу матери-природы, начали аплодировать. Мама смотрела на все происходящее с открытым ртом, пораженная величием этого пейзажа.
Когда толпа разошлась, мы вернулись к настилу и проехали мимо других гейзеров: Анемона, Улья, Львиного гейзера, Непостоянного гейзера, Красавицы и Призматического гейзера. Я подвез маму как можно ближе к краю, чтобы она могла насладиться ими во всей красе. Мы терпеливо ждали, пока земля с грохотом зашевелится, выплевывая высоко в воздух струи воды и пара. «Не так близко», – закричала она, когда в нас полетели брызги.
Мы уже прошли несколько миль, и мама решила, что мне стоит передохнуть. Она попросила меня пройти последние сто ярдов вверх по склону и показать ей озеро Утренней Славы, изумрудный горячий источник с оранжево-желтой кромкой, цвет которой придают теплочувствительные бактерии, живущие при экстремально высоких температурах. Завораживающее зрелище, от которого мама долго не могла оторвать глаз.
Здесь же заканчивалась дорожка для инвалидов. Дальше к бассейну Бисквит и другим гейзерам вела тропка, посыпанная гравием. Меня впечатлило, что мама согласилась проехать такое большое расстояние, и я решил спросить ее, хочет ли она продолжить нашу экскурсию. «Разумеется», – ответила она, не задумываясь.
В течение некоторого времени мне не было сложно везти ее по неровной тропе, но затем склон становился все более крутым, и я выбился сил. Мы уже дошли до середины холма, мама была в полном восторге, и ей хотелось идти дальше. Она уверяла меня, что сможет преодолеть весь оставшийся путь пешком, но вопрос был в другом: удастся ли потом мне спустить ее обратно. «Думаю, нам нужно вернуться», – сказал я.
С помощью ручных тормозов мы размеренным шагом вернулись на каменистую, но относительно ровную тропинку у подножия склона. Я никак не мог отойти от нашей прогулки, меня переполняли эндорфины и адреналин. Я заметил узкий проход, ведущий к горячему ключу, расположенному у кромки быстрого ручья. Я решил, что я попробую отвезти туда маму.
Я толкал кресло по грунтовой дорожке, и каждый раз, когда мы наезжали на камни, ее маленькое тело раскачивалось туда-сюда, напоминая тряпичную куклу. Ее морщинистые руки крепко держали ручки кресла, она нахмурила брови и плотно сжала губы. Казалось, что ей неудобно, она напугана и все ее нутро сопротивлялось происходящему.
Мы проделали невероятный путь. Несмотря на то что мы успешно взобрались на вершину горы Бигхорн, мы все еще шли по камням. Долгое время мы с мамой жили далеко друг от друга, и это породило некое недоверие между нами. За последние несколько недель я узнал ее с совершенно новой стороны – безрассудной и авантюрной, – и теперь я хотел показать ей все, что уже видел сам. Абсолютно все. Сможет ли она довериться мне настолько, что позволит мне везти ее по этой разбитой тропинке и стать ее проводником до конца своих дней?
Я узнал о доверии, когда мне было три месяца. Тогда я впервые встретился со своими новыми родителями. Это случилось за девять дней до рождества 1957 года, но они уже получили свой подарок – меня.
Родители росли во времена Великой депрессии. Маминому отцу лишь иногда удавалось найти подработку в Толедо, штат Огайо, и он не мог обеспечивать семью. Когда я был ребенком, мама рассказывала нам с сестрой, как на ужин они делили пять тонких кусочков копченой колбасы на шестерых. Семья моего отца жила в Толедо и была ненамного богаче. Каждое лето его отсылали работать на ферму к тете, чтобы как-то облегчить финансовое положение семьи (у него не было отца, мама растила его в одиночку).
По крайней мере, живя на ферме, он лучше питался.
Когда началась Вторая мировая война, они оба добровольно отправились на фронт. Папа был служащим в корпусе армейской авиации, предшественнице ВВС, в Хикам-филде, штат Гавайи. Мама пошла за своим старшим братом, Ральфом, и вступила в ряды ВМФ. Ральф поступил на службу в 17 лет (он был несовершеннолетним), но мою маму дед не отпускал из дома, пока ей не исполнилось 20 лет. В итоге она записалась в женский спасательный батальон WAVES. После базового подготовительного курса в Нью-Йорке в вагоне холодного поезда она проехала через Канаду и направилась на юг Нью-Мексико, а затем на запад Калифорнии в военно-морской госпиталь Сан-Диего, где полтора года работала медсестрой. Она любила рассказывать всем, что ей быстро назначили международное жалованье, так как войска находились за пределами США. «С миру по нитке», – говорила она. Тогда в Тен-Слипе мне казалось, что она, издалека смотря на девочек, которые играли в футбол, просто не могла на них налюбоваться. Я думаю, что ее вера в силу женщины была столь же непоколебимой, как и семьдесят лет назад, когда она сама стала одной из первых женщин в рядах ВМФ.
После войны мамин брат и мой отец сдружились. Они вместе ходили выпить пива или ковырялись в гараже. Однажды вечером в баре Ральф познакомил маму с папой, а позже они поженились. В 1950-х годах, когда вся наша страна была полна веры в светлое будущее американской нации, мои родители узнали, что не могут иметь детей. В течение десяти лет они помогали католической благотворительной организации ухаживать за детьми, и тогда им разрешили усыновить одного из малышей.
Я узнал о том, что меня усыновили, когда мне было шесть лет (родители рассказали мне об этом). Я был уже достаточно взрослым, чтобы понять, что такое усыновление, но мне было все равно, являюсь ли я их биологическим сыном или нет, ведь они были единственными родителями, которых я знал.
Вскоре нам позвонили и сообщили, что у меня будет сестра. Сразу же после моего усыновления родители решили взять еще одного ребенка, но процесс сильно затянулся. Я помню, как зазвонил наш бежевый дисковый телефон. Мама попросила меня ответить на звонок. Я быстро передал громоздкую трубку, когда звонящий сказал, что хочет поговорить с ней. Она разговаривала таким взволнованным голосом, что я никак не мог дождаться окончания беседы и расспросить ее о том, что происходит. «На следующей неделе к нам приедет твоя сестра!» – закричала она. Я никогда еще не видел ее такой оживленной. Кроме того, я даже не знал, что у меня будет сестра.