Должники
Татьяна Лунина
ДОЛЖНИКИ
«Все на свете должно превосходить себя, чтобы быть собою».
Глава 1
1978 год
-- Ты пойми, -- внушала она неразумной любимице, начитавшейся возвышенных глупостей и вбившей себе в голову, что счастье женщины не в семье, а в реализации творческого потенциала, -- ты пойми, что твои красота и голос не вечны. Чтобы пробиться на большую сцену, придется сначала, извини за откровенность, посверкать голым задом. При этом ни на какие гарантии не рассчитывай, все обещания забудутся, как только за тобой захлопнется дверь. Тот, кто имеет власть и пользуется ею для удовлетворения собственных прихотей, не человек – пресыщенная, циничная тварь, которой на глаза лучше не попадаться. Но не попасться невозможно, потому что пока ты никто, сверху всегда есть кто-то. И этот «кто-то», если он не дурак, обязательно захочет попользоваться молодой, смазливой дурехой, вбившей себе в башку, что смысл ее жизни – кривляться на сцене.
-- По-моему, ты сгущаешь краски.
-- А по-моему, нет, -- отрезала тетка. – Напротив, моя дорогая, я щажу твое самолюбие. Хочешь знать, что происходит с теми, кто всерьез выбирает такую судьбу, о какой ты пока, слава Богу, только мечтаешь? Они вкалывают, как каторжные, и не по несколько часов в день – сутками. Зубрят арии, которые им никто не думает предлагать, показываются с ними, получают по морде, снова зубрят, снова слышат «никуда не годится», терпят провалы, пренебрежение, натыкаются на презрение к своим жалким попыткам вызвать у других интерес. Они мучаются от зависти к чужим успехам, от непонимания, равнодушия, от страха не успеть. Они не жрут, как ты, шоколад, не пялятся в телевизор, не валяются на диване с книжкой. Такие не живут – переламывают жизнь, чтобы доказать свою силу и состоятельность. Одним это удается, другие уходят на пенсию никому не известными хористами, продолжая свой творческий онанизм, или спиваются потихоньку. Эти люди не мужчины, не женщины – фанаты. Я не позволю, чтобы моя племянница, единственно близкий и родной для меня человек, окончательно помешалась умом, превратившись в безумную фанатичку. Твоя покойная мать никогда бы подобной глупости мне не простила.
-- Ты не можешь мешать человеку, если он уверен в своем призвании.
-- Могу. И сделаю это.
Тетя Роза сдержала слово, в результате ее племянница сидела сейчас в съемной комнате, таращилась в зеркало и размышляла.
Расставание с прежним жизненным смыслом, так доходчиво разъясненным не на шутку встревоженной родственницей, прошло безболезненно. По правде сказать, Тоня и сама знала, что ее музыкальные способности далеки от таланта, природная лень делала эту дистанцию непреодолимой. Конечно, было бы очень приятно блистать на сцене, кружить поклонникам головы, раздавать автографы, получать цветы и подарки, читать о себе восторженные рецензии. Кто не стремится к успеху? Но тетя права: за такую жизнь надо платить самой жизнью. А это слишком высокая плата пусть даже за самую громкую славу. Жизнь огромна и многогранна, только идиот будет сужать ее до размеров одних ворот, чтобы уставиться на них упрямым бараном, тупо блея: пусти-и-ите! Тонечка невольно улыбнулась, представив себя овцой с веночком на жестких кудряшках. Нет, подобная перспектива пусть вдохновляет других. Она попросит у судьбы единственное, ради чего стоит жить: любовь.
Городок, где не без стараний заботливой тетушки оказалась после распределения молодой педагог по вокалу, отличался не патриархальным укладом, умудрявшимся сохраняться десятки лет, не лечебными грязями, не рыбой, на которую у курортников загорались глаза, не полезной, хоть и мерзкой на вкус, питьевой водой, даже не морем -- летным училищем. Высшее военное авиационное училище летчиков было гнездом, куда слетались самые смелые, самые романтичные, самые мужественные ребята – лучшие из тех, кому выдали аттестаты зрелости. Вылетали же не мальчишки – мужчины. Зрелые, надежные, храбрые, каждому из которых не страшно доверить судьбу. Эти люди не боялись риска, верили в свою удачу, знали не понаслышке о спарке и поэтому не на словах, на деле считали себя в ответе за того, кто рядом. Они ни в грош не ставили чужую хозяйственность, зевали от скуки рядом со скромницей и не видели в трудолюбии особой заслуги. В девушках их привлекали яркая внешность, умение слушать, готовность признать за другим право на превосходство. Обаянием Тоня могла бы поспорить с любой артисткой, слушать всегда любила больше, чем говорить, а за сильным, умным и смелым с удовольствием признавала преимущество перед собой. В свои неполные двадцать лет таким правом Антонина успела наградить троих. Учителя физики, в кого тайно была влюблена целых два года, родную тетку, заменившую мать, Лерку, подругу детства, проскочившую с первого захода во ВГИК и уже снявшуюся в двух вполне приличных картинах. Кажется, теперь, с молчаливого согласия Тони это право присваивал себе четвертый, способный заменить собой – одним – всю славную троицу. Девушка счастливо вздохнула и принялась яростно орудовать массажной щеткой, как будто не волосы расчесывала, а проверяла черепушку на прочность. При этом она мысленно пытала голову не свою – чужую, ту, что никак не могла разродиться нужным решением. Тоня всерьез надеялась услышать давно ожидаемые слова завтра вечером, в субботу, когда увидит перед собой подтянутого симпатичного курсанта с голубыми погонами и желтыми лычками. Все в нем говорило о том, что совсем скоро этот счастливец будет летать без инструктора, может быть, даже в небе чужом. Девушка мечтательно улыбнулась своему отражению в зеркале. За возможность пожить где-нибудь за границей, например, в Венгрии или в Германии, познакомиться с другой культурой, услышать непривычную речь, пройтись по магазинам, где нет дефицита, носить не тряпки, но вещи, питаться не нагрузкой к колбасе или маслу, а настоящими деликатесами – за такое счастье можно вытерпеть многое. Прозябание в этой дыре, грымзу-хозяйку, осточертевший ор петуха на рассвете, косые взгляды, чужую зависть и одиночество, когда приходится передумывать все самой без возможности услышать совет от близкого человека.
-- Читала сказку за Айохгу?
-- Господи, Полина Иванна, вы опять без стука! Так можно и заикой человека сделать.
-- А я у своем дому, ны у чужом: хочу – стучу, ны хочу – мовчу. Вот заимеешь собственный, тохгда и командовай. Сказку читала?
-- Какую?
-- За деуку, на тэбэ похожу. Тоже усэ собой любовалася, потим хгусыней стала. Ты бы прибралася, чем зеркала дырявить. Вон, обува раскидана, платте валяется – пособирала бы, -- хозяйка прошлась по маленькой комнате, привычно наводя порядок.
-- Не трогайте, пожалуйста, мои вещи, Полина Иванна! Я специально их приготовила заранее, чтобы не тратить потом время на поиски.
-- Эх, Тонька, -- вздохнула хозяйка, присаживаясь рядом, -- умная ты деука, а дура. Да рази ж мэнэ твои плаття волнують чи тухли? Душа болыть, шо ходышь, як опрокинута. Случилось шо?
-- Все нормально. С чего вы взяли, что я переживаю?
Полина Ивановна вдруг улыбнулась. Улыбка оказалась неожиданно молодой и сбросила старушке лет двадцать.
-- Свадьбу тут хгулять будэмо чи как?
-- Не поняла? – вспыхнула Тоня.
-- А шо ж непонятнохго? Я, милая, уж стильких замуж повыдавала, пальцив нэ хватить. Хготовьсь и ты. Бачила я вас с курсантиком твоим у прошлу субботу. И к хгадалке ходыть не надо: забэрэ вин тоби от мэнэ. Я вже и ленту купыла, с тоби нову пачку начну. Писать будышь?
-- Конечно, -- бесстыдно соврала «милая».
Засыпала молодая жиличка со странным чувством снисходительной жалости, симпатии и благодарности к сварливой старухе.
…Антонину Романовну ребята в школе любили. Молодая, красивая, не кричит, не придирается, ни на кого не стучит директору, не строчит возмущенные записки родителям, не унижает, не пристает с ерундой, не шушукается с учителями, здорово поет и играет на пианино, хотя там постоянно западают клавиши, и место такой рухляди на помойке, а не в школьном актовом зале. Словом, учительница пения, не выделяя любимчиков, ходила в любимчиках сама. Впрочем, это касалось только тех, кто учился, учителя же воспринимали Туманову по-другому. Они не шпыняли молодую коллегу, не бросали упреки в дешевизне
авторитета, не донимали поучениями – они ее попросту не замечали. Одна лишь Инна Викторовна Могила, химичка, которая по совместительству вела физкультуру в младших классах, не скрывала симпатии к Антонине. Энергичная, громогласная, не лезущая за словом в карман Могила, шутя, жалела единственно об одном: что ее сын женат.
-- Лешку моего, конечно, можно отбить, да внучку жалко. У нее, если честно, прекрасная мать.
Если бы не эта искренняя прямолинейная женщина, Тоне пришлось бы туго. Когда смотрят не на тебя, а сквозь, в голове происходят сдвиги, и не всегда эти сдвиги благоприятно сказываются на судьбе.
Сын Инны Викторовны жил отдельно от матери, в двухкомнатной квартире на территории военного городка. Капитан ВВС обучал курсантов летному делу. Сегодня семья собиралась отметить в узком кругу радостное событие – тридцатилетие единственного среди трех женщин мужчины, который с минуты на минуту должен подъехать за матерью.
У Тумановой было «окно», предметники разошлись по классам, учительская пустовала, и преподавательница пения с удовольствием угощалась шоколадными конфетами, внимательно слушая коллегу-многостаночницу.
-- Замуж я выскочила рано, совсем девчонкой. Тебе сколько лет, Тонечка?
-- Через месяц исполнится двадцать.
-- Я вышла почти такой же, в девятнадцать, а Сережке стукнуло тогда двадцать один. Познакомились мы за месяц до его выпуска. Через неделю он сделал мне предложение, через две расписались. Любила его страшно, до потери сознания. Бывало, проснусь среди ночи и думаю: Господи, если ты есть, спасибо тебе большое за все! – Инна Викторовна помолчала, затем добавила с грустной улыбкой. – Видно, за это «если» и поплатилась… В роддом муж еще успел меня отвезти, а вот забрать не смог. Забирали моя мама и комполка, в котором Сережа служил. Хороший мужик был Иван Романович, настоящий. Только не повезло ему, и трех дней не прошло, как полк принял, а тут такое ЧП, -- она взяла «Белочку», развернула обертку с симпатичным зверьком на картинке, удивленно посмотрела, как будто не понимала, зачем ей это, снова завернула и бросила обратно в целлофановый пакет с пестрой блестящей кучкой. Молодая учительница машинально отметила его ценность: с такими фантиками лет пятнадцать назад можно запросто было считаться первой богачкой двора. Инна Викторовна бросила взгляд на часы. – Что-то именинник мой запаздывает. Наверное, опять не могут договориться, кому собаку выгуливать. Представляешь, приобрели пса, а гулять с ним некому. У одной – две школы, музыкальная и обычная, у другой – работа, у третьего – сплошные полеты. Говорила им: не берите! Животное – не игрушка, времени требует, забот. Так разве ж послушают?