Итан наморщил лоб, и было очень заметно, что это все напускное.
— Мне казалось, я говорил о ней.
— Не говорил. Более того, ты сам знаешь, что не говорил, — рассмеялась Никки. — Ты такой бессовестный лжец, Итан.
Теперь Итан тоже смеялся. Попался.
— Ладно, ты меня раскусила. Я просто хотел дать тебе свободно вздохнуть. Тебе о многом надо подумать.
— Ты хочешь этот дом, так ведь?
— Это так заметно?
Никки глянула через плечо.
— Как насчет тебя, Белла Бу?
Белла ответила кивком.
— Значит, двое против одного.
— Так это не работает, — сказал Итан. — Мы все трое должны быть согласны в этом вопросе, иначе ничего не будет.
— А когда ты вернешься?
— Давай, может, к ужину, что скажешь? У тебя будет весь день. Я могу привезти индийской еды.
— Индийская мне подходит.
Белла потыкала пальцем в экран планшета:
— Мне корму, пожалуйста.
Итан улыбнулся ей, оглядываясь через плечо:
— Это само собой разумеется.
— А мне, пожалуйста, курицу бхуна, — Никки перегнулась через сиденье и поцеловала его. — Люблю тебя.
— Взаимно, — сказал Итан, возвращая поцелуй.
Никки вылезла из машины и открыла Белле дверь.
— Люблю тебя, папочка.
— И это тоже взаимно, милая, — сказал Итан, посылая ей воздушный поцелуй.
У их обмена знаками любви был сладко-горький привкус. Это был один из тех моментов, в которые Никки осознавала, как много они трое потеряли. Слышать, как Белла говорит Итану, что любит его, этим холодным, пустым голосом, было как удар ножом по сердцу.
Никки помогла Белле выбраться, и они вместе проводили взглядом «теслу», отъезжающую от тротуара. Они продолжали смотреть, пока машина не свернула с Бедфорд-стрит и не исчезла из виду, Белла махнула на прощание последний раз, крепко сжимая планшет в руке. Он был еще одним напоминанием о том, что случилось. Она всюду брала его с собой. Другие родители могли шутить о том, что их детей не оторвать от электронных гаджетов, но для Беллы планшет был той жизненно важной ниточкой, которая связывала ее с остальным миром. Розовая обложка, украшенная сердечками и звездочками, выглядела уже немного потрепанной. Никки задумалась, сколько еще, интересно, пройдет, прежде чем она захочет поменять ее на что-то более взрослое. Эти размышления вызвали еще один укол грусти. Во многом Белла все еще оставалась маленькой девочкой, но и слишком во многом она была старше своих шести лет. Держась за руки, они потихоньку пошли, Никки вела девочку справа от себя, заслоняя ее от дороги.
Их дом в эдвардианском стиле, белый и элегантный, был в конце целой террасы зданий идентичного вида. У него был свой характер и особенное очарование, какого никогда не будет у дома на Чёрч-роу. Они взобрались по ступеням к парадному входу, и с каждой ступенькой воспоминания о несчастном случае крепли, а мрачное предчувствие росло. Никки не могла припомнить, когда последний раз уровень ее тревоги так подскакивал — в недавнее время такого точно не было. Она достала ключи и открыла дверь, и пока она это делала, ее рука слегка тряслась. Она посмотрела вниз на Беллу, но та была поглощена очередной статьей о рыбах в своем планшете и пребывала в счастливом неведении относительно терзаний Никки.
Когда они оказались внутри, Никки закрыла дверь, защелкнула задвижку с цепочкой и повернула ключ, заперев врезной замок на пять оборотов. Если бы она сделала то же самое два года назад, сейчас все было бы совсем иначе. Эта мысль появлялась у нее каждый раз, когда она входила в дверь. Останется ли эта мысль здесь, когда они переедут, или эта часть невроза перекочует вместе с ними? Наверное, только время покажет.
В воздухе висел тяжелый и горячий запах домашнего супа, который повел их по коридору. София мыла посуду, когда они вошли в кухню. Услышав их, она обернулась с улыбкой, схватила кухонное полотенце и стала вытирать руки. Белла помчалась к ней через кухню, и София сгребла девочку в объятия и поцеловала.
— Проголодалась, Коразонсито[1]? Время обеда давно прошло, — у нее все еще был сильный испанский акцент, хотя она больше половины жизни прожила в Великобритании.
Белла ответила энергичным кивком, и София еще раз чмокнула ее, прежде чем отпустить и повернуться к Никки.
— Как насчет тебя, ми кариньа[2]? Куриный суп, твой любимый.
Никки покачала головой.
— Спасибо, я не хочу есть.
— Точно, не налить тебе немножко? Знаешь, тебе действительно не мешало бы немного поесть.
— Ничего, я попозже.
Никки помогла Белле снять пальто и разделась сама, бросила верхнюю одежду на один из стульев и села. Когда Белла помыла руки и тоже уселась за стол, ее уже ждала миска супа и тарелка с хлебом. Порция была слишком велика, но Никки уже давно сдалась. У Софии был дежурный ответ, что у Беллы растущий организм. Как бы то ни было, Белла умела контролировать себя. Она сама останавливалась, когда была сыта.
— Итак, Коразонсито, — начала София, — как тебе дом?
Белла оставила ложку в миске и начала печатать на планшете:
— Потрясающе. У меня будет свой пруд с рыбками в комнате.
София вытаращила глаза с недоверием:
— В комнате? Быть не может.
Бела кивнула, насупившись. Высунув кончик языка, она принялась торопливо тыкать в планшет. Обе, Никки и София, боролись с желанием нарушить тишину. Все терапевты сходились в одном: важно, чтобы Белла чувствовала, что ее слышат.
— Там снаружи комнаты сад. А в нем как раз и есть пруд. Папочка сказал, что я могу присматривать за рыбками.
— Звучит и правда потрясающе.
— Их там три. Я назову их Рубин, Сапфир и Изумруд.
— Какие красивые имена. Жду не дождусь, когда смогу взглянуть на них, — София присела на стул возле Никки и дождалась, когда та подняла на нее взгляд. — А что ты думаешь о доме, ми кариньа?
Никки бросила взгляд на Беллу, и София поняла ее. Она плавно сменила тему, заполняя тишину подробностями о том, как она провела утро. София была с ними уже много лет. Они наняли ее в качестве экономки, но она была гораздо большим, чем просто экономкой. Ей было далеко за пятьдесят, у нее были длинные черные волосы и быстрая легкая улыбка, делавшая ее на десять лет моложе. Она всегда носила что-нибудь красное, потому что верила, что этот цвет приносит удачу. Сегодня на ней были красные туфли. София выросла в маленькой фермерской деревушке к северу от Барселоны, но ей там было тесно. Она покинула родные края, как только смогла, перебравшись сначала в Мадрид, потом в Лондон, где и познакомилась со своим мужем Филипом. Он умер пять лет назад от рака; она ухаживала за ним в течение всей болезни. Даже сейчас она не вполне оправилась от горя. Наверное, она никогда бы не смогла. Никки слишком хорошо знала, что бывают потери, после которых уже не придешь в себя.
У Софии не было детей, и она относилась к Белле, как к внучке, которой у нее никогда не будет. Она любила девочку всем сердцем, и это чувство было ответным. «Коразонсито» — так она нежно звала Беллу; в переводе с испанского это значило «сердечко» и подходило идеально. Родители самой Никки умерли еще до того, как она встретила Итана — мать от рака груди, отец — несколько лет спустя от аневризмы мозга. После несчастного случая София стала для нее второй матерью и тем человеком, который помогал ей собирать осколки былой жизни. Сказать, что она была на вес золота, значило ничего не сказать.
Белла отправила в рот еще одну ложку супа, затем со стуком бросила ложку в миску, схватила свой планшет и объявила, что она идет в свою комнату. Она съела совсем немного супа, а к хлебу даже не притронулась. Обычно она съедала все, что ставили перед ней, но иногда, в тех случаях, когда ее мысли были заняты чем-то захватывающим, поступала так же, как сейчас. Никки была не против. Приятно было видеть ее такой возбужденной и ведущей себя, как обычный ребенок. Это нечасто случалось теперь. Никки дождалась, когда дверь закроется, прежде чем заговорить.
— Прости. Похоже, сегодня никто не ест твой суп.
София лишь пристально на нее смотрела — губы сжаты так плотно, что превратились в одну жесткую линию, глаза смотрят еще жестче. Впервые за день на ее лице не было и тени улыбки.
— Что? — не выдержала Никки.
— Я просто жду, когда ты ответишь на мой вопрос. Итак, что ты думаешь о доме?
Глава 3
София продолжала пристально смотреть, ожидая ответа.
— Дом прекрасный, — осторожно начала Никки, — Белла и Итан от него в восторге.
— Это и так было ясно. Ну, во всяком случае, относительно Беллы. Она говорила о нем так, будто уже переехала. Но вопрос, ми кариньо, в том, в восторге ли от дома ты?
— Я не испытываю к нему ненависти.
— Это не одно и то же, и ты это знаешь.
Никки вздохнула.
— Я люблю наш дом. Когда мы впервые приехали посмотреть его, я сразу поняла, что это то место, где мы будем растить наших детей.
— Любишь или любила? Потому что с любовью так бывает: она может умереть так же легко, как и родиться. Может быть, даже легче.
Никки ничего не ответила.
— Признай это, ты не была здесь счастлива с тех пор, как Грейс умерла.
При упоминании имени Грейс Никки снова вернулась к тому моменту, когда произошел несчастный случай. Было начало летних каникул, чудесный день, температура воздуха почти добралась до тридцати градусов. Тем июнем девочкам исполнилось по четыре года, и они играли в прихожей с теннисным мячиком, перекатывая его друг другу из противоположных концов коридора. Никки пошла на кухню приготовить им что-нибудь перекусить после полудня. Она была от них лишь в паре метров, достаточно близко, чтобы услышать их удаляющуюся болтовню. Как многие близнецы, они даже развили свой собственный язык, — криптофазия, так называлось это явление в технических терминах. Если бы она могла понимать их, то услышала бы, что им слишком жарко и они решили открыть входную дверь, впустить немного свежего воздуха, хотя им снова и снова повторяли, что этого делать нельзя.