А Рини не машет мне в ответ.
Эйми
Мы с Фарах ставим наши сумки на землю у ступенек, и я сбрасываю обувь, чтобы побродить по густой зеленой лужайке. Мы вместе обходим дом и идем к океану.
– Хотела бы я разлить по бутылкам этот аромат свежего воздуха и соленой воды, – говорю я Фарах.
– Уже планируешь следующее путешествие? – Фарах ехидно усмехается.
Трехчасовая поездка на астрологический ретрит в «Звездной гавани» заняла почти четыре часа, так как несколько раз я заставляла Фарах съезжать на обочину дороги, чтобы запечатлеть моменты, достойные Instagram.
У идиллической маленькой фермы я выпрыгнула из машины, перепачкав в пыли грунтовой дороги свои шлепанцы, и вывернула шею в поисках малыша, которого могла бы выдать за одну из своих трех девочек.
– Она слишком высокая, чтобы быть Дилан?
– Нет, но слишком светловолосая, – покачала головой Фарах. – Но вот та, в платьице в голубую полоску, похожа на Клару.
Тут и я заметила возле вывески «Собери клубнику сам» маленькую девочку.
– Ты гений, – сказала я Фарах и наклонила свой телефон, чтобы сделать несколько снимков, на которых я улыбаюсь из-за спины маленькой девочки, сидящей на корточках в отдалении с корзинкой ягод.
– Разве вы не планируете провести эти выходные в романтическом уединении, а не как обычно – в семейном отпуске? – спросила Фарах.
Горечь в ее голосе удивила меня, но обычно я не привлекаю Фарах к фотосессиям: у нее не хватает терпения выслушивать банальности.
– Я не собираюсь публиковать их сейчас. Они появятся на следующей неделе. Это называется планированием контента, – пояснила я.
– Жаль, я не могу принять роды заранее, чтобы у меня была небольшая передышка на следующей неделе.
– Последний снимок, я обещаю.
Оставшуюся часть пути до «Звездной гавани» я чувствовала себя немного расстроенной. Мои посты кажутся Фарах легкомысленными, но за кулисами идет большая кропотливая работа по созданию прибыльного контента.
С тех пор как я ушла из женского журнала, где начинала свою карьеру, я зарабатываю на жизнь публикациями в социальных сетях о второстепенных аспектах материнства: о том, как вывести пятна от кетчупа, как тренироваться во сне, как приготовить идеальные торты для празднования дня рождения в классе. Но в том, чтобы быть матерью, нет ничего второстепенного. Не для меня. Это самый лучший способ самопознания, какой я только знаю.
Фарах не разделяет моих взглядов на материнство как на призвание и на социальные сети как на работу. Фарах – врач, у нее самая традиционная профессия. Она понятия не имеет о проблемах, с которыми сталкивается инфлюенсер в сфере воспитания детей. Мне приходится следить за новейшими тенденциями в одежде и аксессуарах, собирать тысячи восхитительных снимков в неделю, хотя мои персонажи бóльшую часть дня капризничают, и составлять для моих спонсоров график регулярных публикаций, вплоть до указания идеального времени суток, чтобы максимально использовать алгоритм.
Но различие сближает нас с Фарах, а не отталкивает. Мы обе уважаем наш выбор. Так что я знаю: Фарах беспокоилась по дороге не из-за моей продолжительной фотосессии для Instagram. Она казалась напряженной и измотанной, когда лавировала в потоке машин. И я не стала засыпать ее вопросами, которые роились у меня в голове, а дала ей время разобраться в себе.
Теперь, когда мы смотрим на океан, она выглядит более спокойной и расслабленной. И я спрашиваю:
– Эй, у тебя все хорошо?
Фарах бросает взгляд на меня, а затем снова на горизонт.
– Вчера Беккет выскочил под колеса машины, – после паузы отвечает она. – Я сажала Коула в его автокресло, а Беккет побежал через улицу. Мимо проносился «мерседес», но в нем сработала аварийная система, и он остановился на обочине.
– Беккет пострадал? – в ужасе спрашиваю я.
– Нет, но заплакал, потому что увидел пикап с мороженым, а затем тот исчез. Не потому заплакал, что он, знаешь ли, чуть не умер, – иронично продолжает Фарах.
Я не могу удержаться от смеха. Кажется, Фарах довольна разрядкой напряженности.
– С ним все в порядке, со мной все в порядке, со всеми все в порядке. Джо поинтересовался, не болтала ли я по телефону. Он думает, что это я проглядела.
– Джо – политик, он по умолчанию обвиняет других людей.
Фарах молчит. Она явно чувствует себя виноватой. Мнение, которое она приписала Джо, может быть проекцией ее собственной вины.
– Наверное, это было ужасно, – говорю я.
Фарах кивает:
– Я все еще слышу визг шин в своей голове…
Я выдерживаю паузу. Взгляд Фарах устремлен на океан. Я знаю, это еще не все, но верю, что она расскажет мне, когда придет время.
– Не пора ли нам встретиться с этой дамой-астрологом? Ты погуглила ее? – спрашивает Фарах, меняя тему.
– Ну, от тебя ничего подобного ожидать не приходится.
– У меня нет времени на такую чепуху, – отмахивается Фарах.
– Хорошо, и как ты ее себе представляешь?
– Морщинистая старуха в муумуу[3].
– Ответ предсказуемый. Но она молодая, и на ней симпатичные брючки. – Я показываю фотографию Рини на ее веб-сайте.
Блестящие каштановые волосы астролога перекинуты через плечо. Закутанная в красную куртку-бушлат, она сидит на крыльце черно-белого викторианского дома, глядя прямо в небо, с загадочной улыбкой на губах.
– Она выглядит такой обычной. Как она стала астрологом? – удивляется Фарах.
– Это работа, о которой мечтает каждый двадцатилетний, – говорю я.
В дни, предшествовавшие поездке, я как одержимая искала астролога в Google и теперь, открыв несколько самых интересных заголовков, читаю их вслух:
– «Молодая предпринимательница возрождает гостиничный бизнес в Норт-Форке, а изменения в законе о зонировании мешают ее конкурентам». «Есть ли хоть что-то, чего она не умеет? Успех у влиятельных и знаменитых». Она выглядит невинной девицей, а я потратила свою молодость на вечеринки и написание статей с кликабельными заголовками по тридцать баксов за штуку.
Фарах касается моей руки кончиками пальцев:
– О, Эйми, ты все еще молода.
Как всегда, Фарах видит меня насквозь.
– Сорок не за горами, – возражаю я.
– Через три года.
Игнорируя настойчивость Фарах, я сосредоточиваюсь на фотографии Рини. Не только ее молодость не дает мне покоя. Я увеличиваю изображение большим и указательным пальцами – нет, я не знаю ее, но странное ощущение смутного узнавания не оставляет меня.
– Что ж, я рада, что мы здесь. Дом, безусловно, красивый, – говорит Фарах. – Может, заселимся?
На современный роскошный курорт наше пристанище не похоже, но оно очаровательно. Викторианский дом на утесе. Зеленые ухоженные лужайки. Океан на заднем плане. Посыпанная гравием дорожка, ведущая к дому, обрамлена высокими узловатыми деревьями с раскидистыми ветвями.
У этого дома есть характер. Кажется, он собственной персоной встречает нас вместе с астрологом, которая стоит в дверях и представляется.
– Это прекрасное место, – произношу я, убеждаясь, что прежде никогда не видела Рини.
Она водит нас по первому этажу, показывая удобства и помещения различного назначения с отработанным мастерством. Я замечаю, что в библиотеке собраны все напечатанные романы Одры Роуз, и улыбаюсь про себя: Рини, возможно, не в курсе, что под этим псевдонимом пишет мой Адам. Но сам он точно придет в восторг, когда увидит, что его тринадцать опубликованных романов выставлены на всеобщее обозрение, как сокровище.
Мы поднимаемся по парадной лестнице на второй этаж, где Рини объясняет, что нам запрещено пользоваться какой-либо из комнат в другом крыле, если мы не хотим понести непомерную плату за уборку. Фарах упивается этим, она любит правила.
– А как насчет башенок? – спрашивает Фарах.
– К ним нет доступа, – коротко отвечает Рини, будто ей задавали этот вопрос миллион раз.
– Очень жаль! Держу пари, оттуда открывается потрясающий вид!
Рини заговорщицки наклоняется ко мне:
– Вы умеете хранить секреты? – (Мы с Фарах киваем одновременно. Фарах, может, и сдержанна, но я-то непроницаема, как сейф.) – Они декоративные, – заявляет Рини.
– Почему? Это такая расточительность, – заявляю я.
– В соответствии с кодексом зонирования здание классифицировали бы как трехэтажный дом категории «B&B», а не как двухэтажный дом для сдачи в аренду помещений на короткое время, не добавив ни одной спальни для увеличения вместимости. Мне пришлось бы заполнять больше бумаг. И больше платить налогов.
– Судя по отзывам в прессе, вы правильно сделали, что остались на хорошем счету у властей, отвечающих за зонирование, – говорит Фарах.
Рини сцепляет руки за спиной, и я задаюсь вопросом: учат ли этому на курсе «Гостеприимство 101»?
– Ну, на сегодня все. Хотите что-нибудь спросить?
– Нет, спасибо, – роняет Фарах.
– Вообще-то, да, – произношу я одновременно с ней. – Моя подруга – акушер-гинеколог. По дороге мы останавливались у фермы, и она сказала кое-что, что меня зацепило.
– Что я сказала? – удивляется Фарах.
– Ты сказала, что хотела бы иметь возможность знать заранее, когда ребенок появится на свет.
– Это была шутка.
– Я догадалась, что ты меня поддразниваешь, но подумала: «Так ведь способ есть – это плановое кесарево сечение»!
– Нет. И рассуждать об этом совсем не то же самое, что собирать контент для TikTok.
– Я не хотела спорить о своей «работе», – говорю я, ставя воздушные кавычки вокруг слова, как это делает она.
– Дамы? – вмешивается Рини.
Я взглядом прошу Фарах набраться терпения, как сама всегда поступаю, выслушивая ее, и поворачиваюсь к Рини с объяснением:
– Когда мы заполняли анкеты, вы попросили указать дату и время нашего рождения. Как вы думаете, если роды планируются заранее, это может повлиять на судьбу ребенка? Или как насчет судьбы матери?
Прежняя Эйми высмеяла бы идею о том, что наша судьба предопределена какой-то невидимой силой. Прежняя Эйми знала, чего хочет от жизни, и делала все возможное, чтобы добиться этого: от сдачи дополнительных зачетов для получения более высоких оценок в школе до разрыва с Адамом, когда он не сделал ей предложение в нужный срок. И меня приняли в Колумбийский университет, а Адам появился на следующей неделе с бриллиантовым кольцом. Ничто не могло увлечь меня туда, куда я не хотела идти. И ничто не могло помешать мне добраться туда, куда я наметила.