Тишину нарушает вскрик Эйми:
– Что-то обвилось вокруг моей ноги! А-а-а!
Я шагаю с лужайки на причал, и мое сердце бешено колотится.
– Оно все еще там?
Возможно, это водоросли. Эйми склонна слишком остро реагировать.
– Да, там. Я чувствую его.
Она подплывает и хватается за плавучий причал, чтобы удержать равновесие и осмотреть ногу. С того места, где я стою, мне ничего не видно.
– Боже мой, это угорь! – вскрикивает она.
Эйми пытается забраться на плавучий причал, но безуспешно. Ей никак не удается как следует уцепиться за него. Она отталкивается изо всех сил, но ее ладони соскальзывают, и она плюхается обратно в воду.
– Ты должна доплыть до берега! – в ужасе кричу я; макушка Эйми под водой, мне ее больше не видно; я прикрываю рот ладонью. – Эйми, ты меня слышишь? Здесь нет лестницы, тебе сюда не забраться.
Я жду, но ничего не вижу. Вода слишком зеленая и мутная. Видимость пропадает в нескольких дюймах от поверхности. С каждой секундой моя тревога растет. Жизненно важно немедленно вытащить тонущего из воды. Я сбрасываю обувь и уже собираюсь нырнуть, когда Эйми, задыхаясь, показывается на поверхности.
– Помоги мне! – Эйми тянется ко мне, и я обхватываю обеими руками ее тонкое запястье.
– Упирайся ногами в борт причала, – советую я.
– Фарах, скорее! Они окружили меня! – В голосе Эйми слышны панические нотки.
На меня нисходит спокойствие, как это бывает всякий раз, когда я принимаю роды.
– Послушай меня. – Мой голос врача эхом отражается от воды. – Напрягись и используй ноги, помоги мне вытянуть тебя.
Эйми откидывается назад и просовывает пальцы ног между досками борта плавучего причала. Я приседаю и хватаю ее за вторую руку. Вместе мы напрягаем мышцы ног, и наконец Эйми в безопасном месте. Она прижимается щекой к теплому дереву, ее дыхание прерывистое. Я сажусь рядом:
– Как ты? В порядке?
Эйми кивает и встает, осматривая свое бедро. Зеленые скользкие водоросли прилипли к ее стройным ногам.
– Похоже, ты запуталась в какой-то растительности, – говорю я.
По воде рядом с причалом пробегает рябь от всплеска.
– Ты это видишь? – Эйми указывает на воду.
И действительно, под поверхностью извивается черный угорь.
– Отвратительно! – восклицаю я.
– Это не тот тип змеи в штанах, на которого я рассчитывала в этой поездке, если ты понимаешь, о чем я! – Она смеется.
Я качаю головой. Эйми обожает грубые шутки. После появления на свет двух девочек она настойчиво, горячо просила меня подтвердить, что ей действительно нужно подождать шесть недель, как рекомендовал врач, чтобы снова заняться сексом. Но после рождения третьей она вообще не спрашивала. Все, о чем она говорила, – это о том, что ребенку трудно сосать, а с двумя другими у нее никогда не было проблем с кормлением.
Несколько недель спустя за второй бутылкой вина, когда Эйми расстегнула рубашку и прикрепила к обеим грудям механический насос, чтобы сцеживаться, я узнала, что у них с Адамом не было секса с момента рождения ребенка. Но это было шесть или семь месяцев назад, теперь девочку нет нужды кормить по ночам, и я думала, что Эйми исправила ситуацию.
– Все еще?..
– Ага, – отвечает она.
Обычно я задаю вопросы. Вопросы врача. У тебя что-нибудь болит? Ты борешься с желанием? Или вопросы друга, например: это его выбор или твой? Но мне приходят на ум неуместные вопросы. Что изменилось, Эйми? Я чувствую то же самое?
Эйми откидывается назад, чтобы стряхнуть воду с волос, и я теряю дар речи и самообладание. Я не могу отвести от нее глаз. Ее раскрасневшиеся щеки. Ее длинная шея. Ее рубашка промокла и прилипла к телу. Ее соски встают торчком, и вместо того, чтобы игнорировать эту нормальную женскую реакцию на холод, я представляю, как наклоняюсь, прижимаюсь ртом к одному из них и нежно кусаю его, ощущая его вкус.
Видение возникает в мгновение ока и кажется реальным, но совсем не таким, каким, скажем, представляется прыжок с балкона, когда смотришь вниз с большой высоты. Я понимаю, что это подходящая визуальная метафора для соблазнения моей замужней лучшей подруги, в то время как я сама состою в браке с высокопоставленным чиновником. Наверное, я была бы в лучшей форме, если бы прыгнула с балкона.
– Ну, на этом поездка заканчивается, – говорит Эйми, поднимает свои брюки и встряхивает их на ветру.
– Я предупрежу прессу.
– О, не волнуйся, я справлюсь сама, – произносит она с улыбкой.
Я напрягаюсь и отвечаю на ее улыбку, проглатывая комок ревности, поднявшийся из желудка к горлу. Мы идем по лужайке к дому.
Впервые мысль, подобная той, что пришла мне в голову на причале, появилась три месяца назад. Я представила, что мы с Эйми прикоснулись друг к другу. И это был не привычный дружеский интимный жест, вроде одобрительного похлопывания по ноге или касания плечом, когда оказываешься слишком близко. Я представила, как она сосет мои пальцы, пока мы делаем «Маргариту». Это видение то появлялось, то исчезало, пока я выжимала лайм в наши бокалы, обрамленные по краю солью. Я была удивлена, приятно удивлена. Кто не хочет, чтобы к нему так прикасались? Правда, в последнее время Джо делал это гораздо реже. Секундное размышление вряд ли можно счесть изменой. И у меня никогда не было осознанного интереса к женщинам, я никогда не чувствовала себя обязанной что-то предпринимать на этот счет, а потому не восприняла эту игру воображения как нечто, грозящее перевернуть всю мою жизнь. Но с той поры подобные мысли посещали меня регулярно.
Если бы, кроме Эйми, у меня были друзья, которым я могла бы довериться, они бы сказали, что это ранний кризис среднего возраста. И дело не в моей профессиональной честности или твердой вере в моногамию. Но я знаю, что дело не во всем этом. Моя зарождающаяся одержимость связана с Эйми. Она так прочно вошла в мою жизнь, в мое сердце, в мои фантазии, что мне кажется: я скорее умру, чем проживу в разлуке с ней еще хотя бы один день.
Эйми
У импульсивных людей в голове нет места сожалениям. Последствия осознаются, а затем отбрасываются, как рубашка, в которой я прыгнула в ту мутную воду.
Кого волнует, что мои волосы ужасно воняют, как гараж механика на болоте? У меня определенно есть отметина от укуса этого отвратительного угря, но Google говорит, что он не опаснее укуса медузы. Я приму душ, намажу ногу мазью и открою бутылку розового вина. Все будет так, словно ничего не случилось. И только тело будет трепетать от восторга, вызванного моим порывом. Это потрясающее чувство – поддаваться чистому желанию.
– Не могу поверить, что ты это сделала, – говорит Фарах, когда мы идем через лужайку к черному ходу.
Она открывает дверь и игриво вталкивает меня в дом. Я спотыкаюсь о порог и вспоминаю, что это не наш дом. Я замираю.
– Что? – спрашивает она.
– Ты это слышишь? – шепчу я, и она качает головой, но послушно прислушивается. – Все верно. Здесь тихо. Ни слез, ни нытья, ни мелких ссор.
Фарах фыркает:
– Ты меня напугала.
Я обнимаю ее и сжимаю до тех пор, пока Фарах не начинает хихикать. Мы обнимаемся с радостью двух матерей, воссоединяющихся со своими прежними «я». Мы свободны от детей. Как и Иден с Марго. Правда, Иден сама выбрала этот статус, а Марго, если верить Адаму, изо всех сил пытается смириться с тем, что она, возможно, так и не станет матерью. Она моего возраста – не так уж и стара, чтобы сожалеть, что не забеременела десятью годами раньше, – но они с Тедом пытаются добиться успеха в течение многих лет. Фарах говорит, что это совсем иначе, когда пытаешься в первый раз. На самом деле она предупредила меня, что мое тело уже слишком хорошо знакомо с тем, как забеременеть, а поскольку я много лет не принимаю противозачаточные средства, то вполне может случиться четвертая беременность, если мы с Адамом не будем осторожны. Если мы не будем осторожны – и возобновим половую жизнь. Это важное условие.
Я действительно хочу иметь четвертого ребенка. Маленький мальчик был бы хорошим стимулом, но дело даже не в этом. Материнство – это изобилие тайн. Как вышло, что Клара прямо-таки физический двойник Адама, а ведет себя как я? И еще она любит нарядные платья и играть в грязи, а наша вторая дочь, Дилан, напротив, чистюля и аккуратистка. А малышка Го только начинает проявлять характер, но уже видно, что он совершенно отличается от характера обеих сестер. Каким будет четвертый ребенок? Но когда я высказала эту идею Адаму, он отмахнулся, заявив, что у меня и так дел по горло. Каждый отказ – это маленький нож в моей груди.
На верхней ступеньке лестницы мы с Фарах обсуждаем, в чем придем на обед, чтобы вышло гармонично, а потом расходимся по комнатам. Я обнаруживаю, что мои чемоданы уже прибыли в номер «Рак», хотя и не видела, чтобы посыльный или помощник по хозяйству их туда заносили. На моей тумбочке рядом с одинокой белой розой лежит плотная белая карточка. Я открываю ее.
Добро пожаловать, Рак! Этот астрологический знак отличается редкой двойственностью. Мы привыкли, что у рака под твердым панцирем скрывается сладкое нежное мясо, но обе эти стороны редко сочетаются друг с другом. Рак – один из самых злобных знаков Зодиака и в то же время один из самых заботливых. Общение с Вами не для всех, но люди, которые Вас понимают, остаются с Вами на всю жизнь.
Этот уик-энд принесет Вам важное осознание, но в Вашем стиле идти навстречу переменам боком. Не волнуйтесь. Вы окажетесь там, где и должны быть, даже если на это уйдет немного больше времени.
Я переворачиваю карточку. Гороскоп ненавязчивый и достаточно подробный, отчего создается впечатление, что его написали именно для меня, оказавшейся в этом месте здесь и сейчас. Я кладу карточку в книгу, лежащую на прикроватной тумбочке, и иду в душ.
В великолепной ванной, отделанной белым кафелем, я по достоинству оцениваю мастерство создателей этого дома. Одна из моих подруг по Instagram – у нее шестеро очаровательных детей – занимается ремонтом домов, и я просмотрела достаточно ее роликов, чтобы понять, что «Звездную гавань» не перестроили и не отремонтировали, а безупречно отреставрировали. Такие мелкие детали, как изящные плинтусы и раковина на подставке с золотыми ножками, указывают на оригинальный дизайн. Очень продуманный дизайн. Это ужасно дорого – и сама работа, и ноу-хау.