может получиться выставка. И книга, о которой ты всегда мечтал. А котята! Я тебе про котят говорила?
«Он вообще слушает?»
Майк был бледен, да и причесаться не удосужился, но она приказала себе молчать на эту тему. Даже пребывая в хорошем настроении, он не переносил критики в свой адрес. Возможно, он думал об их утрате. Возможно, пришла его очередь сидеть надутым и отрешенным. Безучастным ко всему, и ничто не могло сейчас высечь из него хоть искорку интереса. Теперь, когда она пробудилась к жизни, может быть, настала его очередь впасть в спячку.
— Милый, да что с тобой?
Он нашел ее глазами, потом отвел взгляд, уставившись на стол, в свою пивную кружку, которая на фоне ее наряда смотрелась весьма неэлегантно. А наряд он заметил сразу, как она вошла, и отчего-то внезапно напрягся. Впрочем, тут же отключил внимание.
Майк ждал ее, явившись раньше положенного, что было ему несвойственно, и от него несло пивом. Начал пить без нее.
— Устал, — проговорил он еле слышно.
Он выдохнул, нервно переплетая пальцы, потом спрятал их под столом. «Усталость» его тянулась больше месяца.
Ее глаза смотрели ему в лицо с немым вопросом. Он не глядел на нее. Что-то происходило. И она увидела его в первый раз за всю неделю. Он был «занят», но чем? Он же сидел без работы. Лишь выпалив на одном дыхании свой монолог о Красном Доме, прерываемый лишь судорожными глотками вина, она обратила внимание на выражение его лица. Ее начало заносить, и нужно было притормозить.
А выражение его лица было ей незнакомо. Вороватое какое-то. Он постоянно прикусывал нижнюю губу, отчего та покраснела. Он полуприкрыл веки, словно защищая ее от безумного напряжения, таившегося под ними. Она испытала легкое потрясение, когда осознала, что не видела Майка таким уже очень давно. Должно быть, опять весь день курил коноплю в своей задрипанной комнатенке. Но разве он не клялся ей, что прекратил, чтобы повысить шансы вновь зачать ребенка?
Официантка принесла горячее. Майк даже не взглянул на свою тарелку. Кэтрин была голодна как волк, но сдержалась.
— Что? В чем дело? — она потянулась через стол, стремясь коснуться его руки, которую он достал из-под стола, чтобы взять свою пинту, и увидела, что второй рукой, под столом, он вертит мобильный телефон. И когда она вошла, он отправлял сообщение. Кому? — Непросто все… — проговорил он и сглотнул.
— Что?
— Так, ничего.
— Черный перец? — спросила официантка с неловкой полуулыбкой, вызванной подозрением, что за столиком, который она обслуживает, имеет место размолвка влюбленной парочки.
Но между ней и Майком никаких проблем не было. Их связь была сильна как никогда, даже после того, что случилось прошлой зимой. Они обрели друг друга после семнадцатилетней разлуки, словно их воссоединение было предначертано судьбой. Когда-то они были парочкой робких старшеклассников, которые и поговорить друг с другом отважились лишь за три месяца до окончания школы, зато следующие два года любили друг друга со всепоглощающей, переменчивой страстью, будучи нежеланными и неприкаянными чужаками в своих университетах. Пока в один непрекрасный день он не порвал с ней и едва не разрушил ее жизнь. Но два года назад они воссоединились благодаря Фейсбуку, поскольку ту связь, что существовала между ними, не в силах ослабить даже время.
«Я часто думаю о тебе». Он оставил ей сообщение, как только решил разыскать ее и нашел. За первый вечер повторного обретения друг друга они обменялись пятьюдесятью тремя посланиями. Прочтя первое, она тут же снова влюбилась в него. Ключевую роль в этом сыграло слово «часто». Очень скоро Майк стал еще одной причиной уехать из Лондона — причем ключевой.
От предложенной перечницы Кэтрин отказалась, качнув головой. Из-за напряженной улыбки у нее свело мышцы. Официантка бесшумно удалилась в своих черных балетках.
— Что-то не так. Дело в?..
Он посмотрел на нее. Покачал головой.
— Нет. Не в этом. Не всегда дело в этом. — Потом Майк огляделся, как будто в первый раз видел этот ресторан при пабе и не понимал, как это он очутился здесь.
Его защитная реакция покоробила ее. Выкидыш стал горем для них обоих, хотя она подозревала, что он так и не смог выразить свое разочарование вслух, чтобы не расстроить ее. Но оно в конце концов выплеснулось наружу. «Потому что такое всегда становится явным». Ей тридцать восемь, а он хочет стать отцом. Должно быть, раздражение читалось на ее лице.
— Прости. Я не хотел быть жестоким. — Тон Майка не убедил ее в искренности извинений. — Слушай, зря мы сюда пришли. Давай отчалим.
— Но…
— Извини. — Он покачал головой. — Не могу я сейчас это есть. Нет аппетита.
«А интересно, смогу ли я когда-нибудь что-то съесть после того, как он скажет то, что должен сказать?» Она тут же изгнала эту мысль, красной молнией вспыхнувшую в голове. «Стоит раз запретить себе терзаться вопросами, как это войдет в привычку. На самом деле ничего сложного».
— Тогда… — но больше она не смогла произнести ничего. Сдавило горло. Внезапно ей стало плохо.
— Я не спал всю ночь. — В его улыбке не было ни крупицы тепла. — Я даже, блин, плакал. Не хотел, чтобы…
— М-м?
— Слушай, пойдем, а? Ко мне, побудем вдвоем.
Она следила за каждым его словом, будто видела, как они вылетают изо рта. Кровь в жилах остановилась.
Но это было совсем не то, чего она так боялась услышать. Сейчас они поедут к нему, и он выкурит косячок, и закончится все постелью. Он будет злиться на нее из-за застежек и каблуков. А утром… Утром он разделит все ее восторги по поводу Красного Дома.
— Это неподходящее место.
— Для чего? — вопрос вылетел у нее изо рта, прежде чем она успела запихнуть его обратно. Этими двумя словами она его попросту спровоцировала. Теперь ему будет проще высказаться начистоту.
Так и вышло.
— Я все думал… Ну, об этом… Ох, бля, тяжело… — Он неуверенно улыбнулся, словно ждал от нее поддержки и сочувствия в том, что намеревался сделать. — Ты сегодня роскошно выглядишь, но… Пора с этим кончать. Прости меня. Прости, прости. Меньше всего я хотел огорчить тебя после… Ну, ты знаешь. Но я так больше не могу. Мне так, блин, херово. Ну, нет у меня больше сил. Я про нас. Прости, если можешь.
А потом он встал и, опустив голову, быстрым шагом направился к выходу из зала. На мгновение он остановился, пропуская кого-то в заведение, а потом почти выпал наружу, стараясь побыстрее оказаться как можно дальше от нее.
Глава 13
Пока Майк говорил, Кэтрин казалось, что весь зал умолк, но теперь она слышала звон столовых приборов, да и музыкальный автомат наигрывал что-то знакомое — правда, она никак не могла понять, что именно. Кто-то вдалеке произнес: давайте-ка еще по кругу, но для нее это прозвучало будто бы над самым ухом.
Кэтрин задержала дыхание. Ей казалось, что ее вот-вот вырвет себе же на колени, на чулки с умопомрачительным узором.
— Да плюнь ты на него, найдешь кого получше, — произнес кто-то за соседним столиком, но лицо этого случайного доброхота расплывалось перед глазами, было каким-то нечетким и смазанным.
Зал раскачивался, подобно палубе корабля в шторм, но вскоре мир вокруг нее снова обрел устойчивость. Правда, выглядел он теперь иначе. Теперь ресторан был освещен до тошноты ярко, как какая-нибудь операционная. Кэтрин не могла и рукой пошевелить — все тело сковал паралич. На миг ей почудилось, что она сидит вплотную к дальней стене, вперив взор в ее оштукатуренную белизну. Потом точка обзора как-то резко сосредоточилась на том кресле, в котором она сидела. В горле стоял ком, челюсть отвисла.
Внутри нее бушевал шторм, от начала и до конца состоящий из паники, пока еще слабой, но грозившей затмить ее рассудок целиком и полностью. Изнутри по стенкам черепа будто лупили лапки белесых тараканов. Она услышала собственный всхлип и отстраненно подумала, что вот-вот сползет на пол.
Кэтрин лихорадочно вцепилась в стол. Она вспомнила, как у нее перехватило дыхание, когда Майк позвонил ей после стольких лет молчания. Вспомнила, как озарилась ее жизнь, когда Майк приехал в Лондон, чтобы повидать ее — ничто во всем мире более не имело значения. Перед ней чередой застывших кадров пронеслись те выходные, что они провели в Барселоне, как они напились на майнхедском пляже, как вырядились жокеем и цыганкой на рождественскую вечеринку, как занимались любовью в палатке, разбитой в Озерном краю, как побывали на «Просторе»[8], как, задержав дыхание, смотрели на полоски, проявляющиеся на тесте на беременность. А вот они сидят рядом на верхушке Вустерского маяка и принимают решение все же рискнуть. Вся ее совместная жизнь с Майком пронеслась перед глазами — и исчезла навсегда. И она поняла, сейчас, в тот самый миг, когда он ушел от нее, что любит его больше, чем когда-либо. Любит безоглядно. Он ушел от нее на самом пике ее чувств — даже если бы эта сцена произошла после десятка лет совместной жизни, рана, которую он только что ей нанес, была бы менее болезненной.
А эта уже никогда не заживет.
Официантка шепталась с молодым барменом. Они смотрели на нее. Все смотрели на нее. Она неловко размяла одеревеневшие пальцы. Слезы текли по подбородку, падали ей на руки. Больше сюда ни ногой. Накатывали и уходили какие-то дурацкие мысли, а ком все так же стоял поперек горла. Ее закупорило, как бутылку, — она застряла в самой себе и никак не могла выйти из ступора. Боль острым льдом полоснула по нутру. Удивительно, но жалость к себе на краткий миг вознесла ее над всем этим кошмаром, даруя мимолетную эйфорию.
Кэтрин бросила на стол две мятые двадцатки. Хорошо хоть, что наличные с собой. Одна мысль о расплате картой чуть не повергла ее в панический смех. Ага, конечно. Вот этими вот дрожащими руками — и давить на кнопочки на терминале? Увольте.
Она понимала, что не сможет пройти через зал к дверям на своих высоких каблуках. Как будто мало было унижений за столом. Вселенная хочет, чтобы она встала на четвереньки и рыдала. Какие-то любопытные незнакомцы ухмылялись, глядя на нее.