Прежде чем оставить Пибоди, отметим обмен мнениями о нем в доме Моргана в 1946 году. Томас В. Ламонт, председатель совета директоров J. P. Morgan and Company, попросил у лорда Бистера, старшего партнера Morgan Grenfell, фотостат письма королевы Виктории с благодарностью Пибоди за помощь лондонской бедноте. Через два года после смерти Пибоди Ламонт пребывал в ностальгическом настроении, а лорд Бистер с удовольствием шокировал ничего не подозревающих людей:
Я всегда считал, что мистер Пибоди, хотя и был известен как великий филантроп, был одним из самых подлых людей на свете. Не знаю, видели ли вы когда-нибудь его статую, сидящую на стуле за Королевской биржей. Старый мистер Бернс рассказывал мне, что когда в Сити объявили сбор подписки на возведение статуи, энтузиазма было так мало, что денег на кресло не хватило, и мистеру Пибоди пришлось платить за него самому. Когда я только пришел сюда, главой нашего офиса был мистер Перман, и я помню, как он проработал здесь шестьдесят лет, Тедди [Гренфелл] и я устроили для всех сотрудников обед в ресторане Saucy, после чего повели их в Music Hall, и старый мистер Перман был за своим столом в девять часов следующего утра. Он хорошо знал форму Джорджа Пибоди и часто рассказывал Джеку [Моргану] разные истории. ...свидетельствующих о его подлости. Я всегда понимал, что, выйдя на пенсию, он объявил, что оставляет свои деньги в бизнесе, и тут же принялся их выводить. Я полагаю, что он оставил нескольких незаконнорожденных детей совершенно необеспеченными".
ГЛАВА 2. ПОЛОНИЙ
Если Эмерсон был прав в том, что "учреждение - это удлиненная тень человека", то тенью Дома Морганов был Джуниус Спенсер Морган. Его наставления, вбитые в голову его сыну Пирпонту, на протяжении целого столетия кодифицировали философию Моргана. Он был суетливым отцом, беспокоившимся о сыне и банке, фигурой настолько массивной и волевой, что только его сын, оглядываясь назад, смог свести его всего лишь к "отцу Дж. Пьерпонта Моргана". Как сказал один журналист, "Морганы всегда верили в абсолютную монархию. Пока Джуниус Морган был жив, он управлял семьей и бизнесом - своим сыном и партнерами". До самой смерти Джуниуса в 1890 году его огромная тень доминировала над жизнью его сына.
Юний был хладнокровен и уравновешен, редко показывал свою волю. Он обладал сухим умом и любезными манерами и придерживался железной дисциплины. Его друг Джордж Смолли высоко оценивал его "серьезную, сильную красоту" и "глаза, полные света", но замечал, что лицо заканчивалось "неподвижной челюстью, вся воля". Иногда каменный фасад разрушался, но незаметно. "Один или два раза я видел его разгневанным, и он показывал свой гнев внезапной сдержанностью речи и манер". Это был тот предел, когда Юний выдавал свои эмоции.
Если Джордж Пибоди носил на себе шрамы ранней бедности, то Джуниус Морган обладал гладкими манерами и уравновешенностью унаследованного богатства. Среди обладателей огромных американских состояний Морганы могли похвастаться уникальной изнеженной родословной. Они не выбивались из нищеты и не узаконивали кровавое пограничное состояние респектабельностью. К началу XIX века они были вполне обеспеченными людьми, имеющими подушку безопасности толщиной в несколько поколений. Состоятельные и воспитанные, они не были отвергнуты европейской аристократией, как Вандербильты. Трудно найти тех бедных, несчастных Морганов, чьи страдания в раннем детстве прославили их богатство впоследствии. Не случайно в этой семье рождались защитники общественного порядка, пороки которых проистекали от излишнего комфорта и недостаточного знакомства с обычными человеческими страданиями.
Первым Морганом в Америке был Майлз, эмигрировавший из Уэльса в Спрингфилд, штат Массачусетс, через шестнадцать лет после того, как корабль "Мэйфлауэр" высадился в Плимуте. Он процветал как фермер и борец с индейцами, породив несколько поколений Морганов-землевладельцев. Его потомок Джозеф Морган воевал в армии Вашингтона во время Американской революции. В 1817 г. Джозеф продал свою ферму в Западном Спрингфилде (штат Массачусетс) и переехал в Хартфорд (штат Коннектикут), который стал родовым домом Морганов. Джозеф обладал изысканной внешностью, прямым тонким носом и проницательными глазами. Как и последующие Морганы, он пел гимны, читал Библию и был подписчиком нового городского художественного музея Wadsworth Atheneum. Как бизнесмен он поразительно напоминал своего отпрыска: купил линию дилижансов и кофейню Exchange Coffee House, на базе которой помог организовать страховую компанию Aetna Fire Insurance Company. В неудержимом стиле Моргана он построил городскую гостиницу, вложил деньги в канальные и пароходные компании, руководил банком и помогал финансировать железную дорогу Хартфорд - Нью-Хейвен, жуткие крушения поездов на которой будут преследовать его потомков. В декабре 1835 г., когда пожар в районе Уолл-стрит уничтожил более шестисот зданий, Джозеф получил огромную прибыль. Будучи основателем компании Aetna, он настоял на том, чтобы фирма быстро расплатилась с клиентами, и даже выкупил доли Aetna у инвесторов, которые не решались платить. Быстрые действия Джозефа Моргана способствовали росту репутации компании на Уолл-стрит и впоследствии позволили ей утроить свои премии.
Именно жене Джозефа, Саре, Морганы обязаны теми странными глазами - испуганными, тревожными и горящими, - которые с такой известной силой светились на лице молодого Пьерпонта. У Сары был мясистый подбородок и луковицеобразный нос, придававшие крестьянскую округлость патрицианскому лицу Морганов.
В 1836 г. Джозеф купил своему сыну Джуниусу партнерство в хартфордской компании Howe and Mather, торгующей сухими товарами. В том же году Джуниус женился на Джульетте Пирпонт, дочери преподобного Джона Пирпонта из Бостона, пастора церкви на Олд-Холлис-стрит. Этот союз Моргана и Пирпонта соединил в их младенце сыне, Джоне Пирпонте, родившемся в 1837 году, дико невероятный набор генов. Поэт и проповедник, преподобный Джон Пирпонт был пламенным аболиционистом и другом Уильяма Ллойда Гаррисона и Генри Уорда Бичера. С суровым лицом и всклокоченными волосами он отвергал ценности янки-торговцев Морганов. Он был неудачливым торговцем из старинной новоанглийской семьи, обладал романтическим темпераментом и крестоносным духом. Он вступил в ожесточенную публичную перепалку со своими бостонскими прихожанами и был обвинен в "моральной нечистоплотности" за то, что произнес слово "шлюха". Поскольку церковный погреб был сдан в аренду местному торговцу ромом, прихожане сочли его взгляды на воздержанность подрывными. Рассказывали, что в пылу спора выдающийся нос преподобного Пирпонта воспалялся, как и у его внука. Вероятно, именно преподобному Пирпонту Морганы обязаны тем, что в их дальнейшей истории прослеживаются черты подавленного романтизма и морализма. Не случайно дом Морганов считал себя совестью Уолл-стрит и привлекал к себе сыновей проповедников и учителей.
После смерти Джозефа в 1847 г. он оставил после себя состояние, превышающее 1 млн. долл. Четыре года спустя Джуниус продал свою долю в компании Howe and Mather за 600 000 долларов и переехал в Бостон, чтобы охотиться на более крупную дичь. В качестве партнера в реорганизованной компании J. M. Beebe, Morgan and Company - крупнейшем торговом доме города - он работал в мировом масштабе, экспортируя и финансируя хлопок и другие товары, перевозимые клиперами из бостонской гавани. Именно здесь он привлек внимание Джорджа Пибоди.
К этому моменту сын Юния Пирпонт уже выглядел довольно противоречиво. С одной стороны, он был чистым homo economicus. В детстве он ограничивался еженедельным пособием в двадцать пять центов и вел подробный учет покупок конфет и апельсинов в бухгалтерской книге. В двенадцать лет он взимал плату за вход на просмотр своей диорамы о высадке Колумба. В подростковом возрасте он был пылким и энергичным, но при этом вспыльчивым и склонным к резким перепадам настроения. Он страдал от сыпи на лице, что делало его болезненно застенчивым, а его детство было омрачено постоянными головными болями, скарлатиной и болезнями таинственного происхождения. Возможно, контраст между его собственным уравновешенным характером и буйным нравом Пьерпонта заставлял Джуниуса излишне беспокоиться о своем мальчике. С гранитной волей он принялся лепить Пьерпонта, наставляя его общаться с теми из одноклассников, "которые имеют правильную репутацию и чье влияние на тебя будет хорошим". Этот голос, подобный голосу Полония, звучал на протяжении десятилетий.
Когда отец перевез семью в Бостон, Пьерпонт поступил в английскую среднюю школу, которую окончил в 1854 году. Во время учебы он перенес тяжелый приступ воспалительного ревматизма и в 1852 г. провел несколько месяцев на Азорских островах, после чего одна нога у него стала короче другой. До конца жизни различные недуги приковывали Пьерпонта к постели по несколько дней в месяц. Он представлял собой любопытное исследование контрастов: то болел, то был способен на большие приливы энергии, которые истощали его и снова отправляли в постель.
Пирпонт с самого начала стал фигурировать в бизнес-планах своего отца. Джуниус знал, что дома Барингов и Ротшильдов действовали в основном как семейные предприятия, готовя сыновей к наследованию их бизнеса. В самом деле, знак отличия Ротшильдов в виде пяти стрел символизировал пять сыновей, отправленных в пять европейских столиц. Английский экономист и журналист Уолтер Бейджхот отмечал: "Призвание банкира - наследственное; кредит банка передается от отца к сыну; это наследственное богатство приносит наследственную утонченность". Поскольку торговые банкиры финансировали внешнюю торговлю, их векселя должны были исполняться на месте, в далеких странах, поэтому их имена должны были вызывать мгновенное доверие. Как сказал бы председатель правления банка "Хамброс" в ХХ веке: "Наша задача - грамотно размножаться". Семейная структура также гарантировала сохранение капитала банка.
Кроме трех сестер - Сары, Мэри и Джульетты - у Пьерпонта был младший брат Джуниус Младший, которого ласково прозвали "Доктор", умерший в 1858 г. в возрасте двенадцати лет. Поэтому именно на Пьерпонта, единственного оставшегося в живых наследника мужского пола, Джуниус Морган проецировал свои имперские амбиции, готовясь к которым, он дал ему джентльменское образование. Чтобы он мог свободно владеть иностранными языками и подготовиться к ведению мирового бизнеса, Джуниус в 1854 г. отправил Пьерпонта в Институт Силлига, школу-интернат на Женевском озере. Затем в 1856 г. последовала учеба в немецком университете в Геттингене, где Пьерпонт наслаждался блестящим товариществом студенческих клубов. Он был щеголеватым, франтоватым юношей, неравнодушным к жилетам в горошек, ярким кафтанам и клетчатым брюкам. Уже стесняясь своих кожных высыпаний, он избегал популярных студенческих дуэлей, которые могли изуродовать его лицо.