В это время Мастаева в Афганистане уже не было. Он прослужил более года, когда их колонна на одном из горных участков попала под обстрел. Сам Мастаев никому об этом не рассказывал, да в центральном органе бюро обкома Чечено-Ингушской АССР, газете «Грозненский рабочий» появилась большая статья о подвиге земляка, командира отделения, старшего сержанта Мастаева, за что он был представлен к медали, а его мать и дед давали отдельное интервью — как славно они воспитывали потомство.
Правда, родственники при этом не знали, что их Ваха не тяжело, да был ранен, и, пытаясь по снежным тропам вывести своих товарищей из окружения, он опять застудил свои слабые легкие и теперь лечится в госпитале Ашхабада.
Когда Ваха демобилизовался, ему дали специальное предписание, по предъявлении которого ему в Грозном полагалась отдельная квартира. Мастаев в это счастье верил и не верил. И когда предъявил документ военному комиссару, то тот согласно кивнул головой и попросил прийти ровно через неделю и постучать с окно № 6. Мастаев точно так и сделал. И как же он был поражен, когда раскрылось окно — Кныш с папиросой во рту:
— Мастаев, ты с заданием не справился, — он показал рукопись. — А что касаемо квартиры — государство ее тебе давно выделило, — Кныш показал чек на ссуду деда, — и ты по уши в долгах… Еще вопросы есть?
Ваха отпрянул.
— Понял? Вопросы есть? — окно захлопнулось, и оттуда же в приказном тоне: — Иди на свою стройку, родине рабочие руки нужны.
Мать Вахи Баппа — тихая, невзрачная, изможденная женщина. Она родилась в 1938 году в Грозном, в интеллигентной и почитаемой семье Кунтаевых. Ее дед был участником русско-турецкой войны, дослужился до офицера и после войны так развернул свое дело, что имел доходные дома в Грозном, во Владикавказе и на многих железнодорожных станциях. Этот Кунтаев наряду с Чермоевым являлся главным финансистом чеченского конного полка, мобилизованного на поля Первой мировой войны.
Отец Баппы учился в Петровской академии в Москве, когда началась Октябрьская революция. В отличие от своего земляка Чермоева, Кунтаевы не бежали из России. И понятно, что они потеряли все свое состояние. Однако они не сломились, как-то попытались вписаться в изменившуюся реальность. Кунтаев-старший, несмотря на возраст, работал в кооперации, а заодно увлекся национальным фольклором и занимался переводами, а отец Баппы работал в национальной газете, писал стихи и даже пьесу.
Баппа этого не могла помнить — ей было всего два месяца, когда ночью в их дом вломились вооруженные люди и арестовали деда и отца, а в последующую ночь увели и старшего пятнадцатилетнего брата Ваху. Всем троим было предъявлено обвинение, что они являются «членами раскрытой в Чечено-Ингушетии троцкистской буржуазно-националистической вредительской контрреволюционной группировки, проводили контрреволюционную работу», то есть статья 58, что означало измена Родине.
В ходе месячного следствия все Кунтаевы категорически отрицали предъявленные обвинения, заявляли, что являются жертвами наговора. Следственное дело по обвинению Кунтаевых было завершено и отправлено на рассмотрение «тройки», которая в тот же день принесла постановление о расстреле старших обвиняемых. Приговор «тройки» был приведен в исполнение 5 марта 1938 года в 5 часов утра. А брат Баппы — юноша Ваха — получил двадцать пять лет лагерей.[12]
Через год после смерти Сталина Ваха был досрочно освобожден, а затем реабилитирован. К тому времени Баппа потеряла всех своих близких, в том числе и мать, и жила у дальних родственников на станции Текели. Здесь ее и нашел брат Ваха после полугода поисков.
Ваха Кунтаев оказался способным человеком. За несколько лет жизни на свободе он каким-то образом обзавелся приличным жильем, помог сестре получить начальное школьное образование, главное — дал братское тепло. Но это длилось недолго: привезенный из лагерей туберкулез добил как раз в то время, когда он только что выдал сестру замуж за Мастаева.
…У чеченцев имя ребенку дает старший по отцовской линии. Однако когда дед Нажа Мастаев узнал, что сноха хочет назвать единственного внука в честь брата, — никто возражать не стал, все хотели, чтобы Ваха[13] Мастаев жил долго.
Баппа честолюбива и по делу, и без дела может сказать, что она Мастаева-Кунтаева. Но не могла даже представить, что улицы, где некогда и до сих пор стоят красивые здания ее деда, она будет подметать. Но судьба коварна и беспощадна.
Она могла жить с сыном на окраине города и найти более достойную работу. Однако она сравнила школу в захолустье и в самом центре Грозного и поняла, что знания ее сын может получить только в городской школе. А в лучшую школу берут, если есть прописка в центре. Вот и вынуждена была Баппа стать уборщицей улицы имени Ленина, чтобы там же в общежитии ей дали комнату и прописали.
Ваха был единственным чеченцем в классе. Он и казахский знал, и родной, а вот русский освоил только к четвертому классу. Наверное, поэтому, а скорее от недогляда старших, он неважно учился. Только, повзрослев, он понял, как нужны в жизни знания. И мать горда была тем, что дала учиться сыну в самой лучшей школе. Вот только одна беда — своего жилья в городе нет. Одна надежда: Ваха скоро на стройке получит. Но его неожиданно призвали в армию, в Афганистан. Как Баппа тревожилась все эти месяцы! Ни одну ночь спокойно не спала, все за сына молилась. Видимо, Бог услышал ее молитвы — вернулся сын достойно: с медалью на раненой груди и документом на квартиру.
Целую неделю мать и сын гадали, в каком районе им квартиру дадут, и надеялись, что за боевые заслуги — в самом престижном.
Однако вместо ожидаемой радости — эта новость — жестокий удар для Баппы. Она горько плакала, а сын не унывает, об особых благах пока не печалится. Он поставил меж тесно стоящих кроватей табурет, а другой мебели и нет, поманил мать и скрупулезно стал считать на листке — через сколько лет они смогут сами купить жилье, если будут еще более на всем экономить. Получилось — лет через двадцать… А может, и через год на стройке бесплатно.
— Вот видишь, мать, стимул для работы и жизни есть! — кажется, он и вправду доволен, по крайней мере вновь с энтузиазмом стал работать на своем подъемном кране, по вечерам — футбол, на выходные — в Макажой, к деду.
И он ни о чем не горюет, по крайней мере, как он считает, правильно живет. Да однажды пришел с работы, а мать сидит неподвижно, бледная, испуганная — их переселяют.
— Куда?
— Вот адрес, ключ, какой-то чуланчик в «Образцовом доме».
— Я знаю «Образцовый дом», — после долгой паузы произнес пораженный сын.
— Все знают «Образцовый дом», — тем же тоном ответила мать.
В любом случае упрощение — это некий примитив. Вместе с тем, а как без упрощения, идеализации события можно выявить ту или иную закономерность, будь то в физике или обществе. И если еще в школьных задачах оговаривалось «условия идеальные», то есть, к примеру, трения и сопротивления воздуха нет, то, применив тот же метод, а иного нет, скажем, что «Образцовый дом» (разумеется, с солидной натяжкой) по истории, тем паче по масштабам строительства, а главное, по составу жильцов — это некий структурный слепок элиты, точнее номенклатуры советского общества.
Так, проспект Победы города Грозный назвали в честь Победы в Великой Отечественной войне. Прежде это была улица Граничная, что было тоже верно, ибо эта улица была проложена на форштадте[14] крепости Грозная. И между прочим, один из фрагментов крепости Грозная — часть ее стены, либо случайно, либо как символ покорения Кавказа сохранился до сих пор, и мало кто об этом знает, а если бы даже знал, то не придавал бы значения. Вот такое отношение к собственной, даже недавней истории. И это не нигилизм,[15] и тем более не конформизм.[16]Просто в чехарде происходящих событий не до жиру — быть бы живу.
А если вкратце пройтись по истории, то крепость Грозная была заложена в 1818 году генералом Ермоловым[17] во время покорения Кавказа. Статус города Грозный получил в 1870 году. В 1893 году начался нефтяной бум, который, в принципе, ни городу, ни республике по сей день не только благоденствия, но и ничего путного не дал. Видимо, такова политика.
До Октябрьской революции, или переворота 1917 года, город Грозный был запретным для чеченцев. Как пролетарский и промышленный центр Грозный стал одним из оплотов революционного движения на Кавказе и в Гражданскую войну был значительно разрушен, но выстоял в стодневных боях с белогвардейцами и белоказаками.
23 февраля 1944 года из Грозного, впрочем, как и из всей республики, были насильственно депортированы все чеченцы и ингуши. Уже в послевоенные годы образована так называемая Грозненская область, цель которой — объединить обширные нефтеносные территории — от Нефтекумска и Каспийского моря до Малгобека и Моздока. Именно в это время начинается строительство нового Грозного, и именно в это время строится «Образцовый дом».
Может, это случайность, а скорее нет, да «Образцовый дом» стали строить рядом с фрагментом старой крепостной стены форпоста Грозная. Строили дом пленные немцы, руководил ими молодой немецкий офицер, наверное, по специальности строитель. Перед этим офицером была поставлена задача построить не только элитный, добротный дом, но и за это время основательно изучить русский язык. При исполнении данных условий пленному были обещаны освобождение и почетная служба в ГДР.[18] А дабы облегчить задание, да и саму жизнь, к офицеру для обслуги была приставлена молодая девушка. У нее конечно же было имя, однако его никто не помнил, ибо в дальнейшем ее звали просто тетя Мотя. Под этим именем она и осталась в истории двора и «Образцового дома».