– Не надо меня бояться. Я – сын генерала Вана по прозвищу Тигр, третьего сына моего деда Ван Луна, который жил раньше в этом доме.
Он сказал так, чтобы уверить стариков в своем праве находиться здесь и успокоить их, но они не успокоились. Они переглядывались в испуганном замешательстве, и хлеб, который они жевали, камнем застрял у них в горле. Затем старуха положила на стол хлебец, который держала в руке, и отерла рот тыльной стороной ладони, а старик, все это время стоявший с поджатым ртом, шагнул вперед, склонил косматую голову в поклоне и сказал, трясясь всем телом и пытаясь проглотить застрявший в горле сухой хлеб:
– Почтенный господин, чем мы можем вам услужить и что от нас требуется?
Тогда Юань сел на скамейку, опять улыбнулся, помотал головой и ответил свободно, ибо теперь он вспомнил хвалебные речи о простых людях и понял, что не должен их бояться:
– Ничего мне от вас не нужно, я лишь хотел ненадолго укрыться в доме своих предков – может, я даже стану тут жить, пока не знаю. Знаю лишь, что меня всегда странным образом влекло к полям, деревьям и воде, хотя я никогда не жил на земле и ничего о такой жизни не ведаю. Так вышло, что сейчас я вынужден скрываться, и я укроюсь здесь.
Он думал успокоить стариков этими словами, но те опять не успокоились. Они стали обмениваться встревоженными взглядами, после чего старик тоже положил свой хлебец на стол и затараторил, испуганно морща лицо и тряся редкой седой бороденкой:
– Господин, прятаться здесь не годится. Вашу семью, ваше имя очень хорошо знают в этих краях и… Ох, господин, вы уж простите меня, болвана неотесанного, я ведь даже не знаю, как правильно обращаться к таким, как ваша милость… Словом, вашего почтенного отца не очень-то любят в нашей деревне, потому как он военачальник, и дядья ваши местным тоже не по нутру.
Старик помешкал, осмотрелся по сторонам и забормотал Юаню на ухо:
– Господин, местные так ненавидели вашего старшего дядю, что он и его жена и дети со страху уехали жить в какой-то приморский город, где за порядком следят чужеземцы, а когда ваш средний дядя приезжает собирать арендную плату, то берет с собой целую орду наемников из города! Времена нынче тяжелые, и крестьяне так намучились от войн и господских поборов, что впадают в отчаяние! Господин, мы уплатили налоги на десять лет вперед! Негоже вам тут прятаться, юный генерал.
Старуха, завернув свои потрескавшиеся узловатые руки в заплатанный передник из голубой бумажной ткани, подхватила:
– В самом деле, господин, не надо вам тут оставаться!
И пара воззрилась на него в страхе и ожидании, надеясь, что он уйдет.
Однако Юань им не поверил. Он был так рад своей свободе, так доволен всем, что видел, так воодушевлен ясным солнечным днем, что остался бы несмотря ни на что. Он радостно улыбнулся и воскликнул своенравно:
– А все же я останусь! Ни о чем не волнуйтесь, не хлопочите. Только позвольте мне есть то, что едите сами, и я поживу здесь какое-то время.
Юань сел за стол в этой простой комнате, осмотрелся, увидел прислоненные к стене плуг и борону, нанизанные на веревку красные перцы под потолком, пару вяленых птиц и связку лука, и все это было ему внове и пришлось по душе.
Вдруг он проголодался, и чесночный хлеб, который ели старики, показался ему очень аппетитным, и он сказал:
– Я голоден. Дай-ка мне что-нибудь поесть, добрая женщина.
Тогда старуха закричала:
– Да чем же я накормлю такого знатного господина? Сперва мне надо зарезать одну из четырех наших кур, а сейчас у меня есть только этот скверный хлеб, даже не из пшеничной муки!
– Вот и славно, вот и славно, – благодушно отвечал Юань. – Мне здесь все по душе.
Наконец старуха, все еще мучась сомнениями, принесла ему свежеиспеченный хлеб: полоску теста, обернутую вокруг чесночного стебля. Однако ей показалось, что этого мало, и она отыскала в чулане кусочек рыбы, засоленной осенью и припасенной на черный день, и эту рыбу она подала Юаню вместо лакомства. Тот все съел, и грубая эта пища показалась ему очень вкусной – вкуснее всего, что он ел прежде, – потому что он ел ее, став свободным человеком.
Перекусив, Юань неожиданно устал, хотя прежде не замечал усталости. Он поднялся из-за стола и спросил:
– Где тут можно лечь? Я хотел бы немного поспать.
Старик ответил:
– Здесь есть одна пустая комната, которой мы почти не пользуемся. Раньше это была комната вашего деда, а потом – его третьей жены. Все мы очень ее любили, она была такая благочестивая, что в конце концов стала монахиней. В той комнате стоит кровать, на которой вы можете отдохнуть.
Он толкнул деревянную дверь в стене, и Юань увидел маленькую темную комнатушку с крохотной квадратной дыркой вместо окна, затянутой белой бумагой, – тихую и пустую комнату. Он вошел в нее, затворил за собой дверь и впервые в своей тщательно охраняемой жизни почувствовал, что будет спать один, действительно один, и одиночество это было ему в радость.
Однако, когда Юань встал посреди этой темной комнаты с глинобитными стенами, он вдруг ощутил в ней явственное присутствие какой-то другой, старой жизни, которая по-прежнему здесь витала. Он озадаченно осмотрелся. Такой простой комнаты ему видеть еще не приходилось: кровать с посконным пологом, некрашеный стол и подле него скамья, пол – утоптанная земля с углублениями у кровати и двери, оставленными множеством ног. Кроме Юаня в комнате никого не было, однако он ощутил присутствие духа – земного, могучего, непостижимого для него… А в следующий миг дух исчез. Юань опять остался один. Он улыбнулся и понял, что немедленно должен лечь спать: глаза закрывались сами собой. Он подошел к широкой деревенской кровати, раздернул полог и рухнул на ложе, и закутался в старое лоскутное одеяло в голубой цветочек, лежавшее свернутым у внутренней стены. Тотчас же он заснул и так отдыхал в полной тишине древнего дома.
Когда Юань наконец проснулся, была ночь. Он сел в темноте, быстро раздвинул полог и осмотрелся. Даже квадрат бледного света в стене померк, и в комнате стоял мягкий тихий мрак. Юань лег обратно. Так отдыхать ему еще не приходилось: он с радостью заметил, что рядом нет даже слуги, дожидающегося его пробуждения. В такой час он больше ни о чем думать не мог, только об этой славной тишине. Ее не нарушал ни единый звук: не храпел под окнами, ворочаясь во сне, верзила-часовой, не цокали по мощеному двору копыта лошадей, не визжал выхватываемый из ножен меч. Ничего, кроме приятнейшей тишины.
И вдруг в этой тишине все же раздался звук. Юань услышал, как в соседней комнате ходят и перешептываются люди. Он повернулся на другой бок и сквозь полог поглядел на криво висевшую некрашеную дверь. Она медленно приоткрылась, затем отворилась шире. В луче света от свечи он увидел голову. Потом эта голова втянулась обратно, и в комнату заглянула другая, а под ней было еще несколько. Юань пошевелился в кровати, чтобы та скрипнула, и дверь тут же затворилась, тихо и быстро, и в комнате вновь стало темно.
Теперь Юаню было не уснуть. Он лежал и гадал, неужели отец успел обнаружить его убежище и послать кого-то за ним. Подумав так, он сразу решил, что ни за что не встанет. Но и лежать спокойно он не мог, его переполняло нетерпеливое недоумение. Потом он вдруг вспомнил про своего коня, которого привязал к иве возле гумна. Ведь он совсем забыл поручить старику завести его в стойло и покормить! Должно быть, он так и стоит там, привязанный. Юань тотчас поднялся с кровати, поскольку в этом отношении он был мягче сердцем, чем большинство мужчин. В комнате теперь было холодно, и он потуже запахнул свой халат из овчины, потом нашел башмаки, сунул в них ноги, ощупью добрался до двери, отворил ее и вышел.
В освещенной средней комнате собрались крестьяне, человек двадцать, молодые и старые. Увидев Юаня, они начали вставать – сперва один, затем другой. Удивленно оглядев их лица, он понял, что не знает никого, кроме престарелого арендатора. Тут вперед вышел один крестьянин достойного вида, в синей одежде, самый пожилой из собравшихся: его белые волосы были по старому обычаю заплетены в длинную косу, что висела у него за спиной. Он поклонился и сказал Юаню:
– Мы, старейшины этой деревни, пришли приветствовать вас, господин!
Юань слегка поклонился в ответ и велел всем сесть, потом сел сам – на самое высокое место за пустым столом. Он подождал, и наконец седовласый спросил:
– Когда к нам пожалует ваш почтенный отец?
Юань отвечал просто:
– Он не приедет. Я поживу здесь немного один.
Услышав это, все обменялись сдержанными взглядами, а старик откашлялся и вновь обратился к Юаню от имени остальных:
– Господин, в этой деревне живут бедные люди, мы и так уже разорены. Поскольку ваш старший дядя поселился в далеком приморском городе, он тратит больше денег, чем раньше, и потому обложил нас непомерной данью. Одни налоги мы платим военачальнику, другие – разбойничьим шайкам, чтобы те нас не трогали, а нам самим почти ничего не остается. Но все же назовите свою цену, господин, и мы попробуем вам заплатить, чтобы вы нашли себе другое пристанище и избавили нас от нового лиха.
Тогда Юань потрясенно огляделся и сказал не без резкости в голосе:
– Очень странно, что я вынужден слушать подобные речи в доме родного деда! Никаких денег мне от вас не нужно. – Помолчав немного, он оглядел их честные, встревоженные лица и сказал: – Быть может, мне стоит сразу сказать вам правду и довериться вам. С юга сюда идет революция. Народ восстает против всех северных военачальников, и я, как сын своего отца, не могу поднять на него оружие, даже если со мной будут мои товарищи. Поэтому я сбежал и вернулся домой, а отец, увидев мою форму, разгневался, и мы поссорились. Я решил, что ненадолго укроюсь в деревне, потому что иначе мой начальник, разозлившись, может приказать найти и убить меня. Вот почему я пришел.
Юань умолк, окинул взглядом угрюмые лица крестьян и заговорил пылко и искренне, потому что теперь ему захотелось убедить их в своей правоте и потому что его немного сердила их недоверчивость: