Флора,
четыре дня льет дождь, иногда прячась за облаками, как за ширмой, ненадолго, буквально на два-три часа, словно набирается сил, а потом припускает с новой силой. Наш город, хоть и с календарным опозданием, переоделся в осень.
Утром разбирали с Галимом на чердаке коробки, они там от предыдущих хозяев. В них старые газеты и журналы, пахнущие утраченным временем. Обнаружила бюллетени Гарвардской школы богословия – интересно, кто их сюда выписывал? На обложке одного из выпусков вычитала: «Нет такой любви, которая не стала бы помощью».
Девочка моя, вижу в этих словах истину – они о настоящей любви, о любви на всю жизнь, о том, что такая любовь существует. И чтобы ее найти, не надо никуда ехать, достаточно повернуть ключ в замке: обнимать крепко-крепко, радоваться тому, что встречаешь в новом дне, и уметь находить покой. Словно сидишь возле июльского моря с закрытыми глазами, но с открытым сердцем. Когда ты встретишь и узнаешь себя, ты встретишь и узнаешь того, с кем захочется спеть любимые песни и заварить не одну чашку кофе.
За окном – свинцовые тучи. В громовых раскатах мерещится ворчание садовника, недовольного тем, что давно не поливал деревья. В доме пахнет сахаром из открытого мешка, лимонными леденцами Галима, которые он, неисправимый сластена, прячет в кармане брюк, и мякотью тыквы.
Очищаю ее от кожуры, нарезаю небольшими кусочками. Сегодня с Галимом готовим тыквенный джем на смеси апельсинового и лимонного соков – представляешь себе эту оранжевую красоту? И специй добавим – гвоздику, корицу, бадьян. Объедение! Флора, сама я не очень люблю тыкву, но этот джем стал для меня находкой. В нем настолько яркий цитрусово-пряный вкус, что тыква почти не чувствуется.
После недавнего кризиса со здоровьем врач на время запретил стоять у плиты. Хватило меня на два дня. На третий уже спешила на рынок за тыквой, напевая под нос: «Они хотят быть свободными, / Неважно, какой ценой. / Они хотят жить, жить, жить, / Жить свободно в Париже»[18].
Флора, без работы я страдаю, отравляю жизнь окружающим. Безделье разъедает меня, как ржавчина, мне хорошо среди банок, склянок, фруктов и овощей. Да и давно доказано: мозг меняется, когда его используют, и слабеет, если ничем его не занимать.
Моя работа на кухне – медитация. Могу подолгу наблюдать за тем, как брусничный джем растекается по белой тарелке или как им заполняются чистые банки, перебирать ящики с фруктами, убирая мятые или скисшие плоды.
Флора, здорово иметь дом, особенно когда в нем пахнет хлебом, джемом и отглаженным постельным бельем. Жить надо там, откуда не хочется сбегать в путешествие. Еще напишу.
Люблю,
Ани
21. Мы тут, мы живем, чувствуем. И это главное
Флора,
собираюсь в дорогу. Утром сделала запись о море: оно было спокойным, в тумане, цвет воды тяжело определить, между синим и серым. Сегодняшнее море похоже на женщину-художницу, замершую перед листом акварельной бумаги – она вот-вот сделает семнадцатый набросок в надежде, что желанный образ не ускользнет. Я переживаю за нее, но мешать не стану, это ее история.
Кстати, знаешь, какая музыка мне вчера послышалась в шуме волн (северный ветер их издевательски гонял, но на подходе к берегу волны сдерживали мощь, словно не хотели испугать жителей города)? Элтон Джон, великолепный мелодист. «Верую в любовь – это все, что есть. / Преград, пределов не встретишь здесь. / Любовь – проста, вражды хотят те, кто счел разность за порок дитя»[19].
Отношу банки с джемом (айвовый, с имбирем – господи, сама готова слопать все, что наварила!) на чердак, отключаю газ, воду, электричество, закрываю ставни. Едем с Нелли в город С.: там родился Галим, там сможем что-то выяснить о его родне. Хочется узнать историю мальчика.
Впереди пятнадцать часов дороги. За рулем будет Нелли, поедем на ее стареньком «Рено». Через полчаса встречаемся в кафетерии на выезде из города. Предвкушаю беседы (постараюсь тебе их записывать), море за окном (два с половиной часа будем ехать вдоль побережья) и мысли о возвращении ко всему, что я тут так люблю. Еще напишу.
Люблю,
Ани
– Что читаешь, Нелли?
– Когда чувствую, что меня засасывает бытовая трясина, открываю Чехова. И получаю укол доброты и жестокости одновременно. Наверное, после прочтения я чуть-чуть сокращаю свою жизнь. Душу разрывает, слезы сами собой льются, но что-то темное уходит… Что тебе помогает, подруга?
– В разные периоды разное. Было время, когда увлекала работа: приходила в контору в девять утра, уходила в девять вечера. Бывало, спасала дальняя дорога. Бывало, возвращение туда, где ждут.
– А сейчас?
– Любовь, Нелли. И тогда была любовь, просто я не пробовала определить это одним словом. Нет ничего прекраснее любви. К работе, городу, дому, близким людям. К человеку, с которым открываешь новое. Хорошо помню себя, любящую Бориса.
– Это было красиво, Ани?
– Мы верили друг в друга, оставляя за собой право на ошибки. С Борисом я научилась испытывать чувство любви и благодарности не только к тому, кто рядом, но и к себе. После первого брака самым трудным для меня было ощущение зависимости в отношениях. Будто прыгаешь в море и не чувствуешь дна. Страшно. Только расслабившись и доверившись воде, не сопротивляясь, можно испытать удовольствие.
– Понимаю, о чем ты. Не загубить любовь вопросами. У Чехова об этом так: «Когда мы любим, то не перестаем задавать себе вопросы: честно или нечестно, умно или глупо, к чему поведет эта любовь и так далее. Хорошо это или нет, я не знаю, но это мешает».
– Так и есть, Нелли. Когда я устаю от поисков и размышлений, вспоминаю дорогу из детства. Точно не помню, откуда и куда она вела, знаю только, что это было летом. Я с отцом, машина едет по горячему шоссе, южный ветер в окно, два арбуза перекатываются в багажнике, на коленях – горячие лепешки, завернутые в бумагу. Где-то там, недалеко, море, приближаемся. Мне шесть, затаив дыхание, я смотрю на ленту жизни за окном и мысленно тороплю ее, чтобы быстрее добраться до воды, увидеть ее и запомнить. Для зимних снов…
– Ох, море!.. Ани, но все же нет никакого общего смысла жизни, одного на всех, с какими-то конкретными составляющими. Мы тут, мы живем, чувствуем. И это главное.
– Да.
22. Как бы я хотела, чтобы ты был с нами
Флора,
еду и думаю, как важно быть честной перед собой. Сначала это сложно и непривычно, но потом понимаешь, как много сил отдано иллюзиям, которые не привели ни к чему хорошему. Мы попадаем в такие ситуации, когда правда нелегка, но честность была и остается лучшей стратегией.
Вслед за честным выбором может возникнуть пустота – не бойся ее. Чтобы увидеть новые дороги и еще сильнее полюбить жизнь, всегда требуется остановка. В такие периоды нужно переключиться на другую частоту, взять паузу, после которой твоя оптика станет четче. Станет интереснее жить.
Девочка моя, мы в начале пути. За окном море, туман рассеивается. Проснулись чайки, встречают рыбачьи лодки. Нелли сосредоточенно следит за дорогой.
Как бы я хотела, чтобы ты была с нами! Еще напишу.
Люблю,
Ани
– Утром, по дороге к тебе, радио сообщило, что в соседнем городе повесился еще один школьник, считавший себя геем. Над ним издевались в школе. Ани, еще немного – и мое сердце разорвется! Сестра мальчика рассказала, что одноклассники высмеивали его, предлагали убить себя, «исправить ошибку природы». Черт, в каком веке мы живем?!
– Это очень тяжело. Еще тяжелее, когда родители отталкивают таких детей, не принимают, пытаются лечить. Водят в церковь, если их еще можно туда привести, и сами с головой уходят в храм.
– Я тоже ходила. И молила Бога, чтобы мой старший сын стал «нормальным». Мне стыдно, Ани.
– Леон сам тебе признался?
– Да, восемь лет назад, ему было двадцать два. Я отвратительно повела себя в ответ. Меня волновало не то, что надо понять сына, а то, что подумают о нас с мужем. Но однажды я проснулась и осознала, что мне все равно, какая сексуальная ориентация у моего ребенка. Он все равно мой любимый мальчик, сейчас уже талантливый врач-онколог, спасший сотни человеческих жизней… Когда мы с мужем ждали Леона, нам не было важно, подарит ли он нам внуков и что о нем будет думать общество. Мы любили друг друга, и Леон был продолжением этого чувства.
– Понимаю, о чем ты, Нелли. Сексуальная ориентация – меньшее из того, о чем нам, родителям, следует беспокоиться, когда речь идет о детях. Вот продажность, воровство или еще что похлеще – это страшно… Осуждать за иную ориентацию – все равно что осуждать человека, родившегося с темным цветом кожи. Это то, что дано с рождения.
– В какой-то момент мне стало мало это понимать. Я хотела помочь тем, кто не такой, как все. Третий год состою в организации по предотвращению самоубийств среди ЛГБТ-молодежи. Ученые подтвердили: гомосексуальность определяется на стадии эмбрионального развития. Те, кто говорит, что гомосексуальность – итог воспитания, подливают масло в огонь самобичевания родителей, чьи дети родились лесбиянками, геями или трансгендерами. Они будут считать себя плохими родителями, обвинять себя, что недоглядели, недодали. Чего мы добьемся, продвигая мракобесие?..
– Все мы одинаковы – в любой точке планеты, любой национальности, сексуальной ориентации и любого цвета кожи, мы так же, как остальные, чувствуем, так же любим, так же страдаем и так же хотим быть счастливыми.
– Да.
23. Позволь людям быть собой, а не тобой
– Сравнивать свою жизнь с каким-то недостижимым идеалом. Я, наверное, лет до сорока этим себя изводила, представляешь? Это же утопия, Ани. Пока ищешь совершенство, счастье, которое обычно под носом, остается незамеченным. Стремилась к идеальной картинке (а она ведь почти невозможна) и, сталкиваясь с несоответствием, страдала. Только когда дети подросли, я поняла, что признаки несовершенства есть в любом совершенстве, и те, кто постоянно ищет идеала, никогда не найдут покоя.