Догадавшись, что он заставит ее переодеться, Амара принесла снизу свою старую яркую тогу. Она обнажается и отдает ему новую одежду.
— А ты поправилась, — говорит он, глядя, как она одевается. — Тебе идет.
— Если тебе так нравятся пышные формы, — отвечает она, рискнув пошутить, — тебе надо плотнее меня кормить.
Феликс благодушно качает головой. В ее памяти снова всплывает воспоминание об их совместной ночи. Он тогда положил голову ей на плечо, посмотрел на нее с той же смешинкой в глазах, и она ответила на его улыбку.
Амаре не хочется об этом вспоминать.
— Трасо выглядит потрепанным, — говорит она. — Из-за чего они с Балбусом подрались?
Едва успев задать вопрос, она понимает, что совершила ошибку. Игривость разом слетает с его лица.
— Я думал, старик собирается тебя купить, — произносит Феликс вместо ответа. — Адмирал флота! Вот это была бы перемена! Но вот ты снова в лупанарии.
Она не отвечает.
— Что он с тобой делал всю неделю?
— Ничего особенного, — отвечает она с пересохшим ртом.
— Сомневаюсь, — произносит Феликс и заключает ее в объятия, преувеличенно изображая нежность. — Он говорил тебе, как ты прекрасна? Смотрел влюбленным взглядом? Был с тобой ласков?
— Нет.
— Он не был ласков? — Феликс притворяется потрясенным. — Каков мерзавец! Кормил он тебя уж точно неплохо. Впрочем, мне что-то не верится. Я думаю, старик тебя избаловал. Заставил тебя забыть, кто ты такая.
Его пальцы больно впиваются ей в плечи, но Амара стоит не дрогнув. Она принадлежала Феликсу достаточно долго, чтобы знать: он изнасилует ее, унизит, постарается уничтожить последние крупицы счастья, с которым она к нему вернулась. Это счастье выветривается, подобно жасминовой эссенции на ее коже. Она сжимает подаренный Плинием свиток. Феликс не должен узнать о сокровенных уголках ее души, не должен испачкать их своим прикосновением.
— Я никогда об этом не забываю, — говорит она.
— Хорошо. — Феликс отпускает ее. — Тогда возвращайся к работе.
Он останавливает ее, когда она уже почти переступает порог, пошатываясь от облегчения.
— Разве я разрешил тебе взять свиток? — Он подходит к Амаре и забирает подарок Плиния из ее покорных рук. — Может, удастся это продать. — Он с презрительным взглядом вертит манускрипт в руках. — Как знать, что может показаться кому-то ценным.
Глава 26
Фаида: Да разве ж не от сердца я?
Чего б ты вздумал от меня потребовать
Хоть в шутку, разве я того не сделала б?[29]
Сумерки еще не наступили, но сцену театра освещают пылающие факелы. Ярко расписанные колонны и статуи, актеры в диковинных костюмах и громкий смех напоминают ей атмосферу Виналий. Амара, никогда не бывавшая в театре, наслаждается редкой роскошью: сегодня всеобщие взгляды обращены не на нее, и она может в свою очередь понаблюдать за другими. Пусть для разнообразия публику развлечет кто-то другой. Сидящий рядом Руфус держит ее за руку, с мальчишеским восторгом следя за происходящим на сцене. «Он и впрямь сущий ребенок», — с умилением думает она.
Дают нехитрую пьесу «Евнух», написанную Теренцием, который, согласно горячим уверениям Руфуса, затмевает талантом самого Вергилия. Во всяком случае, она не отказалась бы обладать удачей главной героини, куртизанки Фаиды, которая, похоже, подчиняет себе мужчин с помощью одного лишь обаяния. Амара подозревает, что Фаида просто никогда не сталкивалась с такими сутенерами, как Феликс.
Она невольно смеется над этим мирком, где рабы превосходят хитростью своих хозяев, а мужчины влюбляются в женщин до умопомрачения. Ей вспоминаются слова Руфуса о правдивости театра — неужели он действительно думает, что в жизни такое бывает? Один из актеров на сцене переодевается евнухом, чтобы обесчестить понравившуюся ему рабыню. Этот рослый мужчина шепелявит и жеманничает, пытаясь убедить всех, что его можно без опаски оставить наедине с юной девственницей. По театру пробегает смех над нелепостью и дерзостью шутки.
— Какой искрометный юмор! — шепчет ей Руфус.
Преувеличенные крики девушки, доносящиеся из-за сцены, вызывают у зрителей веселые смешки. Руфус смеется вместе со всеми. Амара с застывшей улыбкой слушает рыдания актрисы. Возможно, комедия и вправду зеркало жизни.
Небо начинает темнеть, и тени на сцене удлиняются. Руфус поглаживает ее ладонь, проводя по ее пальцам своими. В ожидании этого вечера она боялась, что будет чувствовать себя не в своей тарелке среди почтенной публики. Виктория заставила ее внести кое-какие изменения в подаренное Плинием платье — «Ты же не хочешь, чтобы вы с Руфусом смотрелись как мать и сын! Покажи хотя бы край плеча!», — и теперь она мысленно благодарит подругу за настойчивость. Многие из присутствующих женщин явно куртизанки, сопровождающие богатых любовников. Ее взгляд привлекает темнокожая девушка с царственной осанкой, чьи одежды спадают изящными складками на спине, открывая лопатки. Амара ерзает на сиденье, пытаясь еще немного стянуть собственное платье с плеча.
Конец пьесы оказывается неожиданным: Фаиде удается сохранить обоих любовников — и любимого, и богатого. Амара смотрит на восторженно хлопающего Руфуса. Возможно, ее образ жизни вызовет у него меньшее отторжение, чем она боялась. Он поворачивается к ней с сияющим от счастливого возбуждения лицом.
— Тебе понравилось?
— Это было чудесно! — восклицает она. — Я никогда не была так счастлива!
— Как я рад! — говорит он, целуя ее ладонь. — Я очень надеялся, что ты останешься довольна.
Они выходят на улицу, смешавшись с толпой зрителей. Смех и шумные разговоры согревают вечерний воздух. Заметив небольшую толпу, собравшуюся перед закусочной Марцеллы, Амара непроизвольно отворачивается.
— Почему бы нам не уединиться в твоем заведении? — спрашивает Руфус.
До сих пор он присылал за ней одного из своих рабов, поэтому ему так и не довелось побывать в лупанарии.
— О нет! — ужасается Амара.
Она представляет, как Руфус под стоны Виктории войдет в узкий закопченный коридор, провонявший латриной, и застанет ее в объятиях какого-нибудь пьяного работяги из прачечной. Если это случится, она никогда больше его не увидит.
— Мы не можем туда пойти! Это страшное место!
— Но ты выглядишь так… замечательно, — удивленно возражает Руфус, глядя на ее почти приличное белое платье и тщательно уложенные волосы.
Амара понимает, что нельзя признаваться ему, как она стыдится убожества лупанария. Придется придумать более поэтичную причину, по которой нельзя туда идти.
— Мой хозяин невероятно жесток, — отвечает она. — Если он заподозрит, что я могу быть счастлива с тобой хотя бы всего на час, то никогда не позволит мне увидеть тебя снова.
— Правда? — Руфус выглядит встревоженным.
Амара бросает на него уклончивый взгляд, словно стесняясь говорить прямо.
— Если он узнает, что мне кто-то дорог, он меня жестоко покарает.
Она представляет, как посмеялся бы над ее выдумкой Феликс, которого никогда не волновало ничего, кроме денег.
Руфус сжимает ее ладонь.
— Я отведу тебя к себе домой. Мои родители уехали на лето.
К дому их сопровождает небольшая свита рабов, должно быть, дожидавшаяся перед театром во время представления. Руфус по-прежнему с воодушевлением рассуждает о пьесе, и они вместе забавляются, воображая, в какие еще проделки могли бы пуститься Фаида и ее возлюбленный по окончании пьесы.
— Даже наш евнух в конце концов женился на своей девушке, — говорит он о насильнике, — так что никто не пострадал.
Привратник впускает их в богатый особняк, расположенный неподалеку от дома Зоила, и Амара снова радуется, что они не пошли в лупанарий. Руфус проводит ее через атриум, выложенный прекрасной мозаикой на морскую тему, и она воображает, в какой ужас он пришел бы при виде глинобитного пола в «Волчьем логове». Когда они проходят через дворик, он останавливается, чтобы сорвать веточку жасмина.
— Этот запах всегда напоминает мне о тебе, — говорит он, давая ее Амаре. — Как ты сидела в том саду в окружении тысячи белых звезд!.. Я тогда даже удивился, что не знал, что у адмирала есть дочь, а потом вспомнил… — Он осекается.
«А потом ты вспомнил, что Плиний снял шлюху», — думает Амара.
— Какие прекрасные слова, — шепотом отвечает она, вдохнув аромат цветка и заткнув его за ухо. — Спасибо.
На сей раз она не противится его поцелуям. В конечном счете она здесь именно для этого.
— Нам чуть дальше, — говорит он, выпуская ее из объятий. — Мои комнаты в той стороне.
Прежде чем отвести ее в спальню, Руфус обращается к сопровождавшему их рабу:
— Виталио, принеси нам, пожалуйста, закуски.
Покои Руфуса расположены возле просторного сада. Она улыбается про себя, увидев на стенах картины с изображением театральных масок и актеров на сцене. Руфус подводит ее к ложу и располагается рядом с ней. Виталио приносит им вино и легкий ужин. Поставив на столик возле ложа хлеб, сыр и сушеные фиги, он удаляется.
Не успевает он уйти, как Руфус порывисто заключает ее в объятия. Амаре неожиданно становится страшно. Происходящее слишком сильно напоминает то, что ей доводится терпеть в лупанарии. Амаре так важно ему понравиться, а она понятия не имеет, как надлежит вести себя куртизанке. Стоит ли уступить Руфусу или он захочет преодолеть ее сопротивление?
— Постой! — Она отталкивает его, садится и поправляет платье. Сердце ее колотится от волнения. — Одну минуту.
Руфус удивленно смотрит на нее. В конечном счете он ведь не позволял себе грубости. Чего еще можно ожидать от мужчины, снявшего женщину на ночь?
Она вспоминает Фаиду, обладавшую иллюзорной властью над мужчинами. Руфус верит, что именно так все происходит и в жизни. Вся власть сосредоточена в его руках, а Амара бессильна, но ему об этом неизвестно. И он никогда не должен это понять.