Бытность из Бога стихии прияша,
Учащим буквы знак склад обещаша.
Изначала брань в мире обитает,
Юные люди жити обучает.
Барабан в полках время дает знати,
Животна (т. е. баран и пр.) умным могут помогати,
Человеком есть брада совершенство,
Младым слушати старых людей действо.
Ткати постав добр; юных наказати бичом, не умрут, имут успевати[499].
Букварь Кариона Истомина отличается от других старинных букварей и тем еще, что он писан книгою, а не столбцом, как большею частию стали писать скорописные азбуки уже в XVIII столетии. Но замечательнейший памятник нашей древней каллиграфии – скорописная азбука в столбце, длиною несколько аршин, принадлежавшая известному древлехранилищу Погодина и находящаяся ныне в Императорской публичной библиотеке[500]. Она относится к концу XVII столетия; все каллиграфическое искусство этого времени представляется здесь в такой полноте и в таком разнообразии, что едва ли где можно встретить подобный памятник в этом роде. Вначале идут великолепнейшие заставицы, или заставки, на которые, без сомнения, потрачено и много времени, и еще более труда, и, нужно заметить, потрачено недаром, потому что все это исполнено красиво, вычурно и обличает вкус своего времени. Среди узоров этих заставиц в кругах написаны вязью разные речи и в начале заглавие азбуки – Буквица Словенска. Эта вязь, т. е. особый способ письма, весьма часто употреблявшийся для заглавий книг и надписей на вещах, назван здесь дробными вязями. Один из образцов этой дробной вязи представляет верх искусства и трудолюбия нашей древней каллиграфии: в небольшом кругу начертаны тонкие линии, похожие скорее на узор, нежели на буквы. Мы с большим трудом могли разобрать здесь известную песнь «Достойно есть, яко воистину» и в конце «Все упование мое к Тебе возлагаю». После дробных вязей помещены связи двойные с титлы, собственно монограммы. Вторая половина азбуки заключает в себе заставные, прописные и строчные буквы, написанные весьма красиво и с разными вычурными украшениями.
Азбука эта – собственно пропись, не представляющая ничего целого в отношении содержания, подобно азбукам, описанным нами выше. Здесь единственно только для прописи выбраны речи, отрывки или просто слова. Самое заглавие по этому случаю в ней повторено, для упражнения, три раза: «Буквица Словенска, Буквица языка Словенска, Азбука Словенская, хотящим разумети истинного слогу». Вообще эта замечательная азбука – труд по преимуществу каллиграфический, не имеющий никаких других педагогических целей; труд, который заслуживает полного любопытства по своему исполнению. Составитель, употребивший много времени и много труда на все эти заставицы, вязи, связи и буквы, мог справедливо закончить свою азбуку следующими словами: «Аще горести не вкусити, то и конечные сладости не видати». Конечно, сладость есть сладость конца упорной, тяжкой работы. Древние наши писцы весьма часто оканчивали свои рукописи подобными же строками: «А как рад заец из тенет избегши, а птица из кляпци излетев, тако рад писец, списав сию книгу», – восклицали они, оканчивая последнюю строку своего труда: «Силно есмь рад, коли кончал строку последнюю!»[501]
В царском быту скорописные азбуки всегда украшались с большим великолепием красками и золотом. Так был украшен упомянутый выше букварь Кариона Истомина, поднесенный им, как мы говорили, первоначально царице Наталии Кирилловне для ее внука царевича Алексея Петровича, а потом, в другом экземпляре, царице Парасковии Феодоровне для ее дочерей. У царевича Ивана Михайловича, умершего в 1639 г., была также «азбука велика на столбцах» (пропись), писана золотом с красками. Письмо золотописца Павла[502].
Кроме чтения и письма, в состав первоначального обучения входило также и церковное пение. Царь Алексей Михайлович на восьмом году «начал учити Охтой», Октоих или Осмогласник, заключающий в себе вседневные церковные службы, а на десятом году страшное пенье, т. е. стихи и песни Страстной седмицы. Его учили певчие дьяки Лука Иванов, Иван Семионов, Михаил Осипов[503]. В казне царевича хранились, кроме того, стихирали и триоди знаменные, т. е. церковной службы песни и стихиры, писанные под знамя, под крюками или крюковыми нотами. Эти стихирали и треоди царевич, без сомнения, также разучивал или, по-старому, распевал при помощи певчих дьяков. Известно также, что Петр Великий особенно любил церковное пение, которому учился, без сомнения, в отроческих летах. В Оружейной палате и теперь[504] еще сохраняется несколько нотных книг, по которым государь певал в дворцовых церквах, на клиросе[505].
Вот полный курс начального обучения, существовавший у наших предков до начала XVIII столетия. Он заключал в себе, как мы видели: 1) словесное, т. е. чтение, 2) письмо и 3) пение и был распространен в совершенном единообразии по всем сословиям Московского государства, начиная с грамотного земледельца и восходя к первому боярину и самому царю.
Дальнейшее учение и образование в гражданском быту не составляло уже существенной, неизбежной потребности и принадлежало, так сказать, к роскоши; поэтому оно не имело еще ничего определенного и всегда условливалось большею или меньшею любознательностью лица, которое, не удовлетворяясь первоначальным курсом книжного учения, само уж избирало тот или другой путь своего самообразования, те или другие книги для удовлетворения своей любознательности. Впрочем, в царском быту описанное начальное обучение было пополняемо другими предметами, имевшими чисто гражданский и притом практический характер. Дети государя, проходя описанный курс учения, в то же время, и даже еще раньше, знакомились посредством картинок с отечественною историею и со многими предметами вседневной жизни, т. е. с полезными занятиями селянина, ремесленника, промышленника и проч., как увидим ниже. Вообще, нужно заметить, что увеселение детей, а потом и обучение посредством картинок было весьма обыкновенным приемом нашей древней педагогии и составляло лучшую и единственную ее сторону, которая своим практическим, действительным смыслом выкупала всю односторонность и все недостатки остальной науки. Такой метод, как известно, был употреблен и в первоначальном обучении Петра Великого.
Ему не было еще и полного года от рождения (11 мес.), когда в 1673 г. с 10 по 13 мая 6 чел. костромских иконописцев уже спешно готовили малютке потешную книгу, т. е. сборник картинок. Иконописцы употребили на работу 18 дней[506].
Потешная же книга в 1675 г. февраля 7-го переплетена и его сестре Наталье Алексеевне, когда ей было всего полтора года; а потом августа 27-го ей же, двухлетней, была переплетена новая потешная книга.
В 1692 г. царевичу Алексею Петровичу была переплетена в доски потешная книга, когда ему было с небольшим два года (апреля 7-го в 200 г.). Но раньше, в 1652 г. февраля 7-го[507], также двухлетней царевне Евдокии Алексеевне было куплено «десять листов знаменных, на них писаны звери, птицы и травы».
В 1632 г. в феврале царевне Ирине на пятом году ее возраста было куплено 20 листов бумаги немецкой писаной, а потом в сентябре, когда ей было 5 лет и 5 мес., куплено еще 30 листов такой же бумаги писаной немецкой, т. е. немецких картинок, которые, несомненно, служили образцами для составления и домашних потешных книг, и тетрадей.
Такие же не писаные, но печатные немецкие листы были куплены царевнам Ирине семи лет и четырехлетней Анне, а также и пятилетнему (5 лет 3 мес.) царевичу Алексею Михайловичу в 1634 г. июня 16-го.
Ему же в 1635 г. генваря 9-го, когда ему было 5 лет и 10 мес., куплено 32 листа писаных немецких и русских.
Крекшин пишет, что «Зотов, усмотрев остроту разума и охоту к учению государя царевича, доносил великой государыне, царице и великой княгине Наталии Кирилловне, что государь царевич одарен от Бога разумом и охотою учения, и в праздное время имеет забаву к слушанию истории, и часто изволил смотреть книги с кунштами зданий, и взятие городов и боев и прочих наук, чтоб соблаговолила искусных мастеров и знающих истину определить, а государь царевич в праздные часы вместо забав, по природной своей остроте разума, охотою может обучиться. Великая же государыня рада сему бысть, и повеле отдать все исторические книги с кунштами, определила искусных учителей и вручи все Зотову. Зотов же книги и училища распределил в разных покоях и приказал мастерством драгим, красками, грады, и палаты, здания, и дела военные, и великие корабли, и истории лицевые с прописми самым лучшим мастерством писать. Егда же блаженный сей отрок, государь царевич, в учении книжном утрудится, что Зотов искусно наблюдал, и книгу из рук у государя царевича брал, и в увеселение сказывал о блаженных делах родителя его великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича, и великого государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича, храбрые их и военные дела и дальные нужные походы, бои, взятье городов, и колико претерпевали нужду и тяготу больше простого народа, и тем коликие благополучия государству приобрели, и государство Российское распространили. Так, поведал дела великого князя Дмитрия Донского и дела князя Владимира и Александра Невского и о прочих. И отхождаше с государем царевичем для увеселения в разные учения[508]