.
В 1675 г. писана потешная книжка двухлетней царевне Наталии Алексеевне. В том же году иконописцу Тимофею Резанцу велено написать в хоромы к царице Наталии Кирилловне две книги потешные в осьмушку, а писать девицы и птицы и бабы разными переводы, т. е. образцами, царевнам меньшим. В 1676 г. иконописец Федор Матвеев писал потешную книгу четырехлетнему царевичу Петру Алексеевичу, а в 1680 г. иконописец Тимофей Резанец писал и расцвечивал шафраном царевичу Петру потешные тетради[525].
Для трехлетнего царевича Алексея Петровича изготовлены были в 1693 г. иконописцем Иваном Афанасьевым октября 12-го дня потешная книга в тетрадях в десть, т. е. в лист, строй служивых и иных и зверей и птиц, и другая, декабря 22-го [написана декабря 30-го], люди, звери и птицы. В 1695 г. иконописцы Петр Федоров, Ларион Сергеев и Иван Афанасьев написали царевичу еще потешную книгу «птиц и зверей разными образцы». К тому же разряду учительных картинок могут относиться и особые листы с разными изображениями, например зодиака или небесных бегов. В 1680 г. такой лист «двенадцать месяцев и беги небесные» был написан живописцем Карпом Золотаревым для царевича Петра Алексеевича[526]. В 1694 г. для царевича Алексея Петровича написаны иконописным письмом, на четырех листах, четыре стихии да двенадцать месяцев. Известно также, что для учения царевича Алексея Петровича была составлена книга Град Царства небесного с раскрашенными рисунками «со вмещением краткого понятия о разных науках, кои лучшею тогдашнею живописью представлены в аллегорических фигурах»[527].
Другого рода потешные книги имели целью доставить детям легкое и интересное чтение. Поэтому сюда входили разные истории и повести, известные под именем сказок; повести эти были писаны почти всегда в лицах, т. е. с картинками. Образцами их могут служить так называемые лубочные сказки. Едва ли не все эти сказки были в XVII столетии потешными книгами и составляли в царском быту одно из самых обыкновенных развлечений не только для детей, но и для взрослых.
В кон. XVII столетия и большею частью в нач. XVIII эти потешные книги, украшенные рисунками, написанные уставом, стали гравировать на медных досках и, без сомнения, с совершенным подобием древним оригинальным рукописям, что вполне подтверждается теперешними их изданиями, весьма уж потерпевшими от разных перемен и переделок. Многие рисунки теперешних лубочных сказок, особенно изображения городов и палат, и самый почерк текста во многом напоминают еще старину XVII столетия.
К сожалению, записки XVII столетия, упоминая о потешных книгах этого разряда, весьма редко проговариваются об их содержании[528]. Встретившиеся нам подробности об этом любопытном предмете относятся к 1693 г.
Вот подлинные записки:
«202 (1693) г. октября во 2-й день в хоромы к великому государю благоверному царевичу и великому князю Алексею Петровичу всея Великия и Малыя и Белыя России окольничей Иван Юрьевич Леонтьев приказал написать в тетратях в десть в лицах потешную книгу Петра Золотые Ключи, незамотчав, и подписать речи уставом. И того ж числа тое книгу велено знаменить и писать иконописцу Ивану Афанасьеву.
202 г. декабря 3-го переплетена, за работу 3 алт. 2 ден.
Декабря в 4 день из хором великого государя благоверного царевича и великого князя Алексея Петровича Всея Великия и Малыя и Белыя России дьяк Кирила Тиханов снес потешную книгу в лицах в десть (т. е. в лист) о Бове Королевиче[529], многие листы выдраны и попорчены, а приказал тое книгу починить заново. И того ж числа для починки та книга отдана иконописцу Федору Матвееву».
Лица или рисунки этих потешных книг были раскрашены яркими красками по местам с золотом и серебром, что, без сомнения, особенно и нравилось царевичу, который в это время был еще только 4 лет и едва ли знал читать. 202 г. ноября 2-го в потешной книге «Петра Золотые Ключи» речи (т. е. текст) были написаны уставом, добрым мастерством; речи эти, всего 32 листа, писал Никитского монастыря псаломщик Павел Перфильев – вероятно, отличный каллиграф того времени. Через месяц, ноября 29-го, в этой же самой книге снова подписывал речи дьячок церкви Василья Блаженного Яков Григорьев, «для того, что многие листы были выдраны, всего 20 листов»; за каждый лист ему выдано по алтыну с деньгою. Переплетали эти книги в бархат и атлас с шелковыми тесьмами или завязками.
Лубочные сказки о «Петре Золотые Ключи» и о «Бове Королевиче» переводные; они до сих пор пользуются в народе огромною известностью и представляют образцы оригиналов.
Основываясь на приведенных записках, мы снова можем повторить, что все известные старинные лубочные сказки и истории были некогда потешными книгами и служили для детей забавою, игрушками, развлекавшими их среди трудов «книжного научения». Позднейшие их издания в XVIII столетии и в нач. XIX посредством гравирования на медных досках вполне сохраняют старые рукописные образцы, составляемые в XVII столетии, в которых, например, изображения палат и других строений сходны с иконами.
Совершенно неизвестно, входили ли в состав первоначального образования грамматика, счетная, или цифирная, мудрость, называвшаяся также арифмословием, всеобщая история (в хронографах), география (в космографиях) и языки иностранные. Сведения о полном составе тогдашней науки, т. е. о седми свободных художествах, появились у нас, кажется, не ранее кон. XVII столетия[530]. Около этого времени переведена была небольшая статья, или Книга, избранная вкратце о девяти Мусах и о седми свободных художествах[531], в которой излагаются общие понятия о сущности учения каждого художества или, лучше сказать, представляется характеристика этих художеств соответственно тогдашним понятиям о них.
«Философи древний хотяще показати яко всякое учение подобает в память быти и содержатися единому от другого; понеже аще не в память пребывает учение, всуе труждаемся; аще и бесчисленные книги прочитаем, и аще единого[532] учение познаваем, другого же несвемы – хромое таковое учение явится. Сего ради сине изобразиша девять мус во образ девяти дев, яже друг друга рукою содержатся и на различное учение[533] относятся и лик составляют. Между их сликовствует Аполлон сиречь солнце, знаменуя, яко учение свет есть[534] и миру сияет. Сего ради сице изобразиша девять мус во образ девяти дев, яже различным учениям подобятся… им же имена сице положена суть: 1) Клио сиречь славная, нареченная от славных дел, яже воспевается и историка именуется; 2) Калиопи сиречь доброгласная, ради сладкого ее доброгласия; 3) Ерато сиречь желаемая или возлюбленная, или от пения любве или яко от всех желается; 4) Фалиа сиречь цветущая, от цветущих слышателей; 5) Мелпомени сиречь воспеваемая, понеже воспевает; 6) Терпсихора сиречь ликовеселящая, понеже лик веселит, яже нарицается и гусленица[535]; 7) Евтерпи сиречь благоукрасительная яже благоукрашает; нарицается сия и трубительница яже предстоит трубам; 8) Полимена[536] сиречь многопесненная или многопамятная; 9) Урания сиречь небесная, понеже о небесных делах учит…»
Описав таким образом девять муз, автор переходит к обозрению свободных художеств. «Первое свободное художество грамматика имя свое получи от греческого[537] грамма сиречь письмо, от грамма же грамматика наречеся, сиречь писменица. Есть грамматика славенски изрядное художество глаголати[538] и писали учащее и пр. Второе свободное художество риторика, есть художество яже учит слово украшати и увещавати… Конец риторики есть учили красно глаголати и увещевали… Третье – диалектика, яже и логика нарицается имянуется от греческого речения диалегоме, сиречь истязаюся или любопрюся или скоро обретаю и изобретение[539] чиновне сочиняю… Диалектика[540] конец есть еже благое от зла и ложь от истины разделяти… Четвертое – арифметика сиречь числительница. Пятое – мусика сиречь песньствование, имя свое от мусы богини пения получи; есть же мусика сведения благо[541] яже и армония сиречь согласия[542] наречеся… Шестое – геометрия сиречь земно-мерие… от нее, яко от корени состоятся начальство[543] острологии, географии и иных художеств… Седьмое – астрология сиречь звездословие… есть же астрология учение[544], толкующее силу и движение звездам…»
Подобными истолкованиями и вообще только характеристикою этих художеств ограничивается все содержание упомянутой книги, избранной вкратце. Полного изложения всех этих художеств предки наши не имели; первоначально принята была одна грамматика как необходимое орудие к рассуждению высокого, в святых книгах лежащего разумения.
Затем если не вполне, то частями были переводимы и некоторые другие из этих х