здоровьем, к женам бояр, окольничих и ближних людей, вообще к боярыням приезжим, так называвшимся в отличие от дворовых боярынь, которые жили во дворце.
Во втором часу дня, или в пять утра, заблаговестили в большой успенский колокол к молебну. В это время все уже было готово к царскому торжественному выходу. В сопровождении грузинского, касимовского и сибирских царевичей, бояр, окольничих, думных и ближних людей, стольников, стряпчих и дворян, полковников солдатских выборных и стрелецких полков государь шествовал в Успенский собор, где и совершено было молебствие. После молебна митрополит Питирим со властями, тремя митрополитами, тремя архиепископами и одним епископом и со всем Собором поздравил государя с новорожденным. Затем поздравляли царевичи, боярство и всяких чинов люди, бывшие на выходе, причем грузинский царевич Николай Давыдович, стоявший во главе синклита, произнес обычную поздравительную речь. Из Успенского собора государь шествовал в собор Архангельский, потом в монастыри Чудов и Вознесенский и на возвратном пути в собор Благовещенский, где и совершал обычное богомолье[557].
Возвратившись во дворец, государь в Столовой палате пожаловал из думных дворян в окольничие отца царицы – Кирилла Полуектовича Нарышкина и своего друга Сергеевича – Артамона Матвеева. В тот же день пожалованы были в думные дворяне дядя царицы Федор Полуектович Нарышкин, Авраам Никитич Лопухин и московский ловчий Афанасий Иванович Матюшкин. Отслушав потом обедню, государь по случаю общей радости справил в Передней и обычное родинное угощение водкой, винами и разными сластями. Принесено было питье, яблоки, дули, груши и другие «овощи» в патоке, в ковшах. Из собственных рук государь подавал водку и фряжские вина боярам, окольничим, думным людям, дьякам и полковникам стрелецким; головам и полуполковникам стрелецким и солдатским подносил водку перед Переднею в сенях боярин и оружейничий Богдан Матвеевич Хитрово. Все справлено было по обычаю, и не подавали только коврижек и взвару – необходимых принадлежностей этого угощения, которых подача, как увидим, была отложена до другого времени.
По порядку вскоре следовало дать во дворце родинный стол, но через три дня по рождении младенца наступил Петров пост; в воскресенье праздновали день Всех Святых и было заговенье. Приготовиться так скоро, в два дня, к большому торжественному столу было невозможно и для дворцового хозяйства, и для гостей, потому что к родинному столу гости по коренному обычаю должны были явиться с дарами для новорожденного. Нельзя, однако ж, было отлагать на долгое время веселое пиршество. 2 июня, в воскресенье, в самое заговенье, государь дал приватный стол одному боярству с дьяками, без зову и без мест. Стол накрыт был в Золотой царицыной палате. В числе яств важнейшее место занимали здесь коврижки и взвары. «Великий Государь жаловал всех водкою, а заедали коврижками, яблоками, дулями, инбирем, смоквою, сукатом в патоке и иными овощами; а как начали есть, наперед носили взвар в ковшах». В то же время перед палатою, в проходных сенях, кормлены Благовещенского собора священники, которые служат у крестов, т. е. в царских моленных комнатах. Этим небольшим столом и заключились предварительные торжества.
Наконец настал Петров день, в который праздновались именины новорожденного и назначены были крестины. Крестины были совершены в Чудовом монастыре, у Алексея Чудотворца в трапезе, перед обеднею, в 3 часу дня. Крестил духовник царя – Благовещенский протопоп Андрей Савинович. Восприемниками были старший брат Петра царевич Федор Алексеевич и тетка царевна Ирина Михайловна. Когда несли новорожденного в церковь, то по пути кропил святой водой дворцовый рождественский священник Никита, весьма уважаемый в то время за святость жизни. За крещенье государеву духовнику дано от государя: «кубок с кровлею, весом фунт 60 золотн.; сорок соболей в 80 руб., атласу таусинного 10 арш. От царицы: кубок с кровлею, весом фунт 9 золотн.; сорок соболей во 100 руб.; камки куфтерю темно-лазоревой 10 арш. От царевича: сорок соболей во 100 руб., объяри гвоздичной 5 арш., 50 золотых; чудовскому архимандриту Иоакиму: кубок весом фунт 14 золотн., сорок соболей во 100 руб., байберек таусинной; рожественному [sic] священнику Никите 50 руб., дьяконам: чудовскому Пахомию 20 руб. да объяри таусинной 5 арш., екатерининскому Ивану сукна кармазину, тафты зеленой, по 5 арш.».
На другой день, 30 июня, также в воскресенье, после обедни, во дворце собрались духовенство «с образы и с дары», боярство, гости, выборные гостинной, суконной и черных сотен и конюшенных слобод и из городов от посадских, также с родинными дарами. Родинный стол был дан в Грановитой палате в этот же день[558]. От других столов родинные столы отличались неимоверным количеством подаваемых гостям всякого рода сахаров, пряников и «овощей», вареных и сушеных. Стол новорожденного Петра в буквальном смысле загроможден был этими разнообразными изделиями старинных приспешников. Между ними самое видное место занимали и служили украшением царского пира огромные коврижки и литые сахарные фигуры птиц, зданий и т. д. Большая коврижка изображала герб Московского государства. Два сахарных орла весили каждый по полтора пуда, лебедь – два пуда, утя – полпуда, попугай – полпуда и т. п. Был сделан также и город сахарный Кремль с людьми, с конными и с пешими и другой город четвероугольный с пушками (крепость). В то же время и царица давала родинный стол боярыням в своей Золотой палате. Из сахаров и «овощей», поданных ей за стол, коврижка большая изображала герб государства Казанского; орлы[559], лебедь, утя и другие птицы были того же веса, как за столом царским. Был здесь также город сахарный треугольный с цветами, две палатки и кроватка сахарная. Каждый из гостей получал по большому блюду с разнообразными сахарами: зеренчатыми, леденцами и конфектами, сушеными ягодами, корицею, арбузными и дынными полосами и проч. Количество сахаров и разных заедок соразмерялось, впрочем, со степенью значения каждого из гостей. Младшие члены пира, т. е. люди низших разрядов, получали меньше высших. Это были обычные родинные подарки в то время. Они раздавались гостям после стола, и каждый уносил гостинцы с царского пира домой. Тем из знатных, которые почему-либо не могли быть на пиру, сахары посылались обыкновенно на дом. Таким же образом через четыре дня, июля 4-го, справлен был и крестинный стол, которым и заключились придворные торжества по случаю царских родин[560].
Теперь остановимся на первых заботах и распоряжениях касательно самого младенца. К сожалению, сведения наши об этом предмете, по свойству доступных нам материалов, будут по преимуществу касаться одной только внешней стороны воспитательных забот того времени. Но соберем и эти скудные и сухие крупицы, может быть, и они не будут бесполезны при изучении детских лет Великого Преобразователя.
Одно из первых распоряжений в отношении новорожденного касалось дела благочестивого и душеполезного. С дитяти снимали меру, долготу и широту, и в эту меру на кипарисной или липовой деке писали икону тезоименитого его Ангела. На третий день по рождении Петра, 1 июня, царь Алексей Михайлович именным указом повелел писать меру сына искуснейшему в то время иконописцу Симону Ушакову. На кипарисной деке длиною 11, а шириною 3 верш. Ушаков назнаменил образ Живоначальной Троицы и апостола Петра и успел написать только одни ризы иконных изображений, до лиц, потом заскорбел, сделался болен. Лица дописывал не менее искусный иконописец Федор Козлов. Эта мера рождения доселе сохраняется над гробом императора. Но само собою разумеется, что многое из забот о новорожденном предшествовало еще самым родинам. Выбор мамы, например, решался, конечно, гораздо прежде. Наготове были и все распоряжения по выбору кормилицы – «жены доброй и чистой и млеком сладостной и здоровой». В мамы Петру назначена была сначала княгиня Ульяна Ивановна Голицына, а потом боярыня Матрена Романовна Левонтьева; кормилицей была Ненила Ерофеева[561] – из какого чина, неизвестно. Неизвестно также, из какого чина была приемная, или приимальная, бабка, повитуха, воспринявшая из недр матери святославного ребенка. Известно только ее имя – Авдотья. 11 сентября того года (1672) царица пожаловала ей киндяк вишневый, т. е. портище ткани этого имени на одежду (№ 524). Через 5 мес. после этой отметки упоминается (18 февраля 1673 г.) другая приимальная бабка – Анна Петрова, поступившая к царице для ухода за ней, вероятно на место Авдотьи, быть может, умершей в то время или отставленной по болезни или по другим причинам. Анна Петрова августа 22-го (1673 г.) принимала царевну Наталью Алексеевну (№ 524). Августа 25-го царица пожаловала ей камки зеленой куфтерю 10 арш.
Нам не встретилось известий ни о первом помещении младенца, ни о колыбели и других потребностях, заготовленных для первых его дней. Случайно встречаются известия о заготовлении ребенку сентября 4-го (1672 г.) чулок «в тафте желтой на черевах беличьих»; сентября 10-го – «взголовья (подушки) в наволоке из камки желтой»; ноября 21-го – «одеяла тафта ала, грива (кайма) тафта бела, на старом исподе из беличьих черевов»[562]. Ноября 4-го упоминается уже о судне ребенка, на которое тогда отпущено 2 арш. сукна багрецу на кровельное сукно (№ 524). Впрочем, должное понятие об этих предметах можно составить из записок об их заготовлении в последующее время. Вообще, нужно заметить, что детская колыбель и детская одежда отличались царским богатством и были далеки от той простоты, какую можно предполагать, судя по простоте самых вкусов тогдашнего общежития; те же ценные золотные ткани, дорогие меха и т. п. являлись и у детской колыбели. Так, через год (в 1673 г.)