[670]. В сопровождении шутов царь делал даже церемониальные поезды. Один итальянец, бывший в Москве в 1570 г.[671], рассказывает между прочим: «Царь въезжал при нас в Москву… впереди ехали 3000 стрельцов, за стрельцами шут его на быке, а другой в золотой одежде, затем сам государь». Однажды, издеваясь над поляками в лицо их посольству, он схватил соболью шапку с одного из их дворян, надел ее на своего шута и заставил его кланяться по-польски. Когда тот отвечал, что не умеет, то царь стал учить его, сам кланялся и смеялся. Быть может, особенное расположение Грозного к шутам и шутовству условливалось отчасти, подобно как и при Петре, причинами замаскированной борьбы с положениями своего времени или со своими личными врагами. Так, он заставил везти к Москве собранных в Новгородской области медведей одного опального архимандрита[672].
На пирах Грозного являлись шутниками и его любимцы из опричников-дворян, каков был, например, Василий Грязной. Когда в 1572 г. он вблизи Крыма на степном разъезде взят был в плен и писал о том государю, царь отвечал ему: «Что писал еси, что по грехам взяли тебя в полон: ино было, Васюшка, без пути середь крымских улусов не заезжати; а уж заехано, ино было не по объездному спати. Ты чаял, что в объезд приехал с собаками за зайцы… али ты чаял, что таково ж в Крыму, как у меня, стоячи за кушаньем, шутити? Крымцы так не спят, как вы, да вас, дрочон (неженок), умеют ловити… А что сказываешься великой (знатный) человек, ино что по грехам моим учинилось, и нам того как утаити. Что[673] отца нашего и наши бояре нам учали изменяли, и мы вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды. А помянул бы ты свое величество и отца своего в Олексине: ино таковы и в станицах езживали; а ты в станице у Ленинского был, мало что не в охотниках с собаками… И мы того не запираемся, что ты у нас в приближенье был, и мы для приближенья твоего тысячи две рублев дадим; а доселева такие по 50 рублев бывали». В своем ответе Грязной писал между прочим, что «заец не укусит ни одное собаки, а он укусил 6 чел. до смерти да 22 ранил; что было в Крыму собак изменников, он всех перекусал, и т. д. Да еще хочу у Владыки Христа нашего, чтоб шутити за столом у тебя (т. е. возвратиться в Москву). Мы, холопи, Бога молим, чтоб нам за Бога и за тебя голова положить, то наша и надежа… А яз холоп твой не у браги увечья добыл, ни с печи убился»[674].
Вообще такой шутливый, сатирический тон и такие шутливые разговоры были, кажется, характерною чертою в письмах Грозного, а следовательно, и в его отношениях к окружающим. Припомним его переписку со шведским королем, его послание в Кириллов монастырь… Очень естественно, что шуты при нем были в большом ходу.
Сын его, царь Федор, также всегда забавлялся шутами и карликами мужеского и женского пола, которые кувыркались перед ним и пели песни. Маскевич говорит, что вообще шуты представляли самую обычную утеху для наших предков, увеселяли их плясками, кривляясь, как скоморохи, на канате, и песнями, большею частию весьма бесстыдными[675]. Даже Тушинский царик имел при себе шута, Петра Киселева, с которым и побежал потом из Тушина. В смутное же время упоминается шут Иван Яковлев Осминка, который бывал у царя (Шуйского или Тушинского – неизвестно) всякий большой праздник[676].
Молодого царя Михаила Федоровича в первое время (с 1613 г.) потешал дурак Мосяга, также Мосей (Моисей), а в хоромах у матери царя, великой старицы иноки Марфы Ивановны, в Вознесенском монастыре жила дура Манка (Марья). В 1616 г. марта 28-го пятнадцать человек портных шили целый день «государевым потешникам» дураку Мосею однорядку в покромях, а дуре Манке – летник в сорочках[677]. До́лжно полагать, что эта одежда готовилась наспех, быть может, ко дню Светлого Воскресенья, которое в том году приходилось на 31 марта. В 1618 г. апреля 4-го, следовательно, также к Светлому дню (5 апреля), государь пожаловал «дураку Мосею однорядку суконную в разных цветах, с мишурным кованым кружевом, с шелковыми завязками и образцами (род запан с петлями); кафтан суконный из остатков разными цветы с такими же образцами и кружевом и с оловянными пуговицами; а дурке Манке дано государева жалованья шубка киндячная в трех цветах с оловянными пуговицами». В 1622 г. марта 18-го дурке сшита шапка из червчатой камки с мишурным кружевом. В 1624 г. сентября 15-го скроен летник в желтых дорогах гилянских с бархательными вошвами и с бобровою опушкою. В 1627 г. июня 9-го дурке Манке сшит опашень в два цвета, из червчатого и желтого сукна, с мишурным кружевом и оловянными пуговицами и к нему ожерелье накладное – медведок молодой.
В 1620 г. в товарищи к дураку Мосяге прибыл новый дурак Симонка, которому 12 июля государь велел сшить кафтан-терлик. Затем в 1624 г. прибыли еще два дурака – Исачка и Ивашка. В 1628 г. у государя является еще новый дурак, Семейка. В 1634 г. упоминается дурак Шамыра, а в 1636 г. появляется еще дурак Сергей. Шамыра – было, может, только прозвище того же Сергея или одного из упомянутых прежде[678].
Обыкновенный, можно сказать, мундирный наряд всех этих царских дураков был следующий: однорядка татарского покроя из червленого (красного) сукна с татарскими завязками, кафтан крашенинный лазоревый, опояска из покроми червленого или зеленого сукна; шапка черкасская (малороссийская) суконная зеленая с лисьим околом или колпак валеный с нашивкою; сапоги красные, телятинные, белье – рубашка и порты холщевые. Такой наряд по большей части они получали к Святой. Спали они на войлоках, одевались бараньими (овчинными) одевальными шубами.
Иногда кому-либо из дураков шилось и более богатое платье в других цветах. Так, в 1629 г. июня 16-го государь приказал сшить дураку Ивашку «однорядку – сукно аглинское вишнево, кафтан – дороги гилянские желты, на хлопчатой бумаге с атласным лазоревым золотным ожерельем; ферези из лазоревого киндяку, шапку – сукно багрец с собольею опушкою». В 1636 г. апреля 16-го государь приказал сшить трем дуракам – Симону, Исаку, Сергею – по однорядке: одна брусничная, другая рудожелтая, третья серебряной цвет, с кружевами и завязками татарскими, кафтаны крашенинные, сапоги телятинные. По случаю какой-либо особой потехи, в которой должны были участвовать и дураки, им шилось и особое платье, изготовлением которого занимался уже главный потешник в Потешной палате немчин Иван Семенов. В 1634 г. декабря 11-го для государевы потехи дуракам на платье было отпущено этому потешнику 10 арш. сукна аглинского червленого да 5 арш. зеленого. Разные мелочные предметы их наряда и вообще их содержания большею частию покупались в городских рядах. В 1634 г. в ноябре дурак Шамыра женился; свадьбу играли в с. Рубцове-Покровском и, без сомнения, не без особых потешных затей. Мы знаем только, что ноября 2-го в Рубцово на дуракову Шамырину свадьбу послано из царицыной казны 6 полотен тройных гладких да 3 полотна тверских, а ноября 6-го ему с невестою куплены в серебряном ряду крест серебряный золоченый да 2 перстня серебряных, один ручками, за все рубль; а в с. Рубцове куплено свеч на свадьбу на 4 алт. 2 ден.
Судя по одному известию, дураки царя Михаила Федоровича принадлежали к разряду идиотов. Так, в 1632 г. 25 марта, в неделю Цветную, по государеву именному приказу эти дураки были отведены в монастыри на Страстную неделю поститься: в Богоявленский монастырь, что у дворца (Троицкое подворье), – дурак Мосейка; в Афанасьевский монастырь, что у Фроловских ворот (Кирилловское подворье), – дураки Исак да Симанко (№ 696). Такая забота, вероятно, была бы излишнею в отношении дурака-шута.
В хоромах царицы Евдокии Лукьяновны жили для потехи дурки: Орька (Орютка, Оринка), Дунька-татарка, Дунька-немка, Палагейка, которую в 1640 г. привез из Пскова окольничий Василий Иванович Стрешнев; Манка (Марья) – девка и еще Манка-шутиха – слепая баба. Эта последняя была взята в хоромы царицы в 1632 г. у боярина князя Ивана Борисовича Черкасского. В том году апреля 28-го ей куплен в рядах следующий наряд: шапка женская камчатная лазоревая с пухом (околом); опашень вдовской черный суконный, телогрея киндячная лазоревая на зайцах; сапоги женские барановые красные, всего на 5 руб. 24 алт. 2 ден. В 1634 г. апреля 29-го ей сделана потешная шапка из червчатой да из желтой камки с бобровым околом. Июля 16-го куплена ей шляпа валеная белая. В 1636 г. марта 31-го этой шутихе, жонке Манке слепой, сделан сарафан крашенинный лазоревый, да сукня из червленого сукна с шелковою нашивкою и с оловянными пуговицами. Октября 29-го куплено ей на наряд 16 нитей бисеру белого, причем в записке она названа дуркою. Ноября 12-го куплено еще 6 нитей белого бисеру и два листа меди шумихи на потешную кику, на низанье. Наконец, в 1637 г. марта 10-го эта баба слепая была отправлена в подмосковное с. Ильинское с царицыным боярским сыном, причем заплачено за провоз 10 алт. Дурка Палагейка также оставалась недолго в хоромах царицы. Постоянно потешали царицу только четыре дурки: Манка, Орька и две Дуньки – татарка и немка. В разное время, смотря по надобности, им изготовлялись различные предметы их обыкновенной одежды из царицыной казны: тафьи, треухи, телогреи, сарафаны, сапоги барановые, телятинные, козловые, большею частию красные, иногда зеленые, такие же башмаки и т. п.
У царевны Ирины была также дурка Катерника (1643–1654 гг.). В 1643 г. мая 12-го ей куплена за 11 алт. женская сорока, шитая золотом.
К числу придворных дурок мы можем отнести и старицу Марфу уродливую, которая жила в Вознесенском монастыре и также называлась иногда и дуркою. Вероятно, она бывала часто и во дворце. По крайней мере, из дворца наравне со всеми другими подобными лицами она получала свою одежду и все содержание. В записках ее имя появляется с 1624 г. В этом году, сентября 15-го, ей скроена шуба теплая из немецкой черной тафты на бельем меху с бобровою опушкою; в 1629 г. апреля 4-го ей сшита ряска из немецкой тауспиной камки; 1630 г. октября 31-го сделана шуба крашенинная лазоревая на заячьем меху с бобровою опушкою; в 1631 г. мая 31-го ей сделан сарафан крашенинный лазоревый; июля 18-го наметка чернеческая; ноября 8-го опять сарафан крашенинный лазоревый; декабря 24-го в монатейном ряду куплен опостольник старицкой. Смотря по надобности, подобные предметы ее наряда в разное время изготовлялись во дворце или покупались в городских рядах. В 1640 г. генваря 19-го старица Марфа уродливая скончалась; на поминовение по ней царица раздала в церкви, богадельни и нищим 100 руб.