ньги. Верховых нищих хоронили в Екатерининской роще (ныне Екатерининская пустынь, 25 верст от Москвы); на погребение государь жаловал туда 5 руб.
В первое время, когда эти верховые нищие имели еще значение бахарей и жили в потешных хоромах, число их было невелико, кажется, не более 5 чел. Вот их имена за 1665 г.: Никифор Андреев, Мелетий Васильев, Иван Никонов, Евдоким Иванов, Венедихт Тимофеев. В 1668 г. их было уже 13 чел. Вскоре по смерти царицы Марии Ильичны к тому прибавилось еще трое; в 1670 г. их числится 20 чел.; в 1676 г. – 14 чел.; в 1677 г. – 13 чел.; в 1685 г. – 33 чел., а в 1689 г. – 35 чел. Впрочем, верного, штатного их числа мы не имели возможности открыть. Какие были поводы увеличивать их число – нам тоже неизвестно; но можно предполагать, что это делалось по каким-либо благочестивым соображениям царской семьи. Так, число 13 появляется в то время, когда наследнику престола царевичу Алексею Алексеевичу исполнилось 13 лет[708]. Трое к тому причислены почти в день смерти царицы.
С увеличением их числа из них уже прямо образовалось нечто вроде придворной богадельни, поэтому и их содержание приведено было во всех частях в годовой штатный порядок. Сверх того, им выстроена была даже особая баня вне Кремля, у Боровицких ворот. Как скоро это общество царских бахарей получило такое благочестивое значение, то, конечно, в него избирались и поступали старики уже не с достоинствами бахаря, а по преимуществу люди убогие. Действительно, в числе их мы находим: расслабленных, немых, глухих, слепых, горбатых, безруких, безногих; так обозначаются они при своих именах в виде прозвищ. Между прочим, один из них, Еуфим безногий, в 1675 г. учился иконному письму, за что и был пожалован кафтаном[709]. Другой, Полуект Никифоров безрукий, выучился писать иконы устами, и до сих пор еще сохраняются иконы его письма, одна даже с подписью: «лета 7191 сентября в 3 день писал сей образ изограф Полиевкт Никифоров, от рождения рук не имел и писал устами»[710].
При царе Федоре Алексеевиче верховые богомольцы живут уже в особых хоромах подле царского каменного терема. Но старое их значение государевых бахарей все еще сохранялось и в это время, и очень вероятно, если не все, то некоторые из них все еще потешали государя своими рассказами. В некотором смысле потешное их значение обнаруживается в том, что у них живут царские дураки: в 1679 г. у них жили дураки Петр, Семен[711] и, кажется, Федор, вывезенный тогда из Переяславля. Дураки, как известно, носили официальное значение государевых потешников.
К концу XVII столетия и на женской половине дворца при комнатах цариц и царевен появились такие же свои нищие верховые богомолицы, вдовы старухи и девицы. Они жили в подклетах у царицы Прасковьи Федоровны, у царевны Екатерины Алексеевны и у царевен меньших подле их хором. Здесь, без сомнения, они исполняли должность бахарок, или сказочниц. В 1687 г. у царевны Екатерины Алексеевны живут в ее верхней комнате богомолицы, одна старуха и семь девиц, в том числе одна слепая, которым царевна 28 октября сшила новые рясы и телогреи. В 1674 г. у царевны Марфы Алексеевны жила девочка безногая.
Нам следует упомянуть еще о карликах. Карлы и карлицы по своему значению принадлежали тоже к необходимым членам дворцового потешного общества. Вместе с арапами их держали как живую редкость, как игру природы, необычайную, несообразную и потому возбуждавшую особенное любопытство, наивное подивление и ребяческий наивный смех. Подобными предметами красилось тогдашнее тщеславие, обличавшее тем свои грубые и нечеловечные вкусы. Поэтому карлик являлся всегда сопутником царской и боярской жизни, т. е. вообще жизни богатой, широкой и просторной, которая в его фигуре находила особую красоту для своей роскошной обстановки. И здесь, как в отношении дураков, высказывались те же низменные понятия о человеческом достоинстве, которое низводилось до степени простой повседневной, частию потешной обстановки быта. Как живые куклы, карлики, имея декоративное придворное значение, очень часто служили также и для потехи вместе с шутами. Флетчер говорит, что царь Федор Иванович вечернее время до ужина проводил с царицею в увеселениях, на которых шуты и карлы мужского и женского пола кувыркались перед ним и пели песни, и это была самая любимая его забава между обедом и ужином[712].
О том, что иногда бывало в хоромах царских и боярских в допетровской Руси, мы можем судить также по некоторым чертам княжеского литовско-русского быта, который во многом и долго сохранял культуру старинной Руси, киевской и галицкой, а следовательно, по прямому наследству и московской, ибо московская бытовая культура была только наиболее полным развитием общей русской княжеской культуры. Англичанин Горсей при царе Федоре Ивановиче попал в Вильно на обед к литовскому князю Христофору Радзивиллу и описывает его следующим образом: «Обед начался при звуке труб и при рокотании барабанов. После первых кушаний явились шуты и поэты для увеселения гостей; потом толпа разряженных карлов и карлиц вошла в залу при пении, сопровождаемом заунывными звуками свирелей». Радзивилл сравнивал Горсею эту музыку с кимвалами Давида и колокольчиками Аарона. После обеда Горсей смотрел разные странные потехи со львами, с медведями и быками[713]. Все это, даже кушанья, именно сделанные из сахарного теста подобия львов, единорогов, парящих орлов, лебедей и пр., – столько же обрисовывает как литовско-русский, так и московско-русский дворцовый быт.
У царя Михаила Федоровича еще в первые годы царствования мы встречаем карлика Ивашку Григорьева с 1616 г.; а у матери царя – великой старицы иноки Марфы Ивановны – карлицу Афимью, 1619 г.[714] Затем упоминаются: Васька Григорьев, 1622 г.; Гришка Михайлов Ключарев, 1625 г.; Петрушка Хомяков, с 1625 г., которого в 1632 г. женили; Федька Игнатьев, 1630 г.; Филька Игнатьев, 1631 г.; Степанка, Стенька Наумов, 1631 г.; Демка Софонов и Сидорка, 1632 г.; Сенька, 1633 г.; Зиновка, Зинка Павлов, 1634 г.; Ивашка Тимофеев, Стенька Иванов, Офонька Семенов, Михейка Павлов, жившие в хоромах у царевича Алексея Михайловича, 1638–1640 гг.; Ивашка Псковитин, карла Потешной палаты, 1640 г.[715], быть может, тот же Тимофеев; Ивашка Федотов, 1643 г.[716]
В комнатах царицы Евдокии Лукьяновны жили карлицы: девка Анютка, 1627 г.; Офушка, 1629 г.; Софья, 1630 г.; Федорка с 1632 г.; Марфутка, 1633 г.; Соболька, Парашка, Анютка Бык, 1642–1648 гг.; Манка, 1644 г. В комнате у царевны Ирины – Катька и Палагейка, 1642 г.; у царевны Анны Михайловны – Фекла, Феколка, 1648–1653 гг.; у маленькой царевны Евдокии Алексеевны – Акилина, Прасковья с 1651 г.; Аксинья, 1652 г.
При царе Алексее Михайловиче поминаются: Ивашка да Ортюшка, 1648 г.; Иван Федотов Горбун, 1654 г.; карлы у царевича Алексея Алексеевича: Иван Зуев, 1660 г.; Тимошка Маленький, 1661 г.; Петр Семенов, 1664 г.; Карп Реткин, 1664 г.; Дмитрий Верхоценский, 1668 г.; Петр Бисерев, 1669 г.; у царевича Федора Алексеевича: Карп Реткин, Петр Бисерев, 1672–1686 гг.; Клим Андреев, 1668 г.; Ивашка Юдин, 1671–1690 гг.; Янка Иванов Ветчинка и Ветчинкин, 1671–1686 гг.; Василий Хомяков, 1674–1686 гг.; Петрушка Шимшин, Петр Гаврилов, Петрушка Клопок, 1674–1686 гг.; у царевича Ивана Алексеевича: Дмитрий Верхоценский, 1677–1690 гг.; у царевича Петра Алексеевича с первого времени его возраста: Никита Гаврилов Комар (умер 1690 г.); Ивашка Комар и Климка Комар; Ивашка и Емелька, Спиридон, Игнатий и Михаил Кондратьевы; Васька Родионов, а также и другие из поименованных ниже. Должно заметить, что эти карлики у маленького Петра составляли его первое потешное общество. В 1684 г. для потехи им были сшиты немецкие кафтаны и немецкие платна. В 1685 г. апреля 30-го карла Никита Комар на 5 телегах перевез в с. Преображенское всякие хоромные потехи и ружье, а июля 1-го ему же, Комару да Спиридону, Ивану и Игнатью Кондратьевым, выдано по полтине на починку потешного ружья или оружия[717].
В 1686 г. и позднее упоминаются: Антипа Ларионов Пятово, обозначенный даже комнатным стольником; Матвей Филиппов, Алексей Ивановский, Емельян Хомяк и Хомяков, Роман Васильев, Яков Ильин, Ермолай Мишуков, Михайло Щеголев, Никита и Спиридон Муратовы, Денис и Федор Еремеевы, Артемий и Василий Федоровы, Лука Тимофеев, Никифор Нагаец и др. Вероятно, в числе этих имен есть некоторые из упомянутых прежде.
У царицы Натальи Кирилловны в 1672 г. показано карлиц 14 чел., а в 1673 г. – 22 чел., но в том же числе, быть может, до́лжно считать и девиц боярышен.
Карлики и карлицы ходили в обыкновенном тогдашнем наряде, но всегда светлого цвета, преимущественно лазоревого и червчатого, также зеленого и желтого. Те и другие носили красные или желтые сапоги. Карлам, сверх того, иногда шили курты и епанчи и немецкие кафтаны, а вместо шапок аракчины – ермолки.
В хоромах особенная комнатная должность их заключалась, кажется, в том, чтобы ходить за попугаями, а следовательно, исполнять и другие подобные заботы. Когда при царе Алексее во время мора весь двор выехал из Москвы и во дворце, в Потешной палате остался жить карла Ивашка, ему были отданы на сохранение и все комнатные попугаи. В 1659 г. он рассказывал об этом в следующей челобитной, поданной царю с просьбою вознаградить его расходы: «Бьет челом холопишко твой Ивашко карла: как ты, государь, пошел на другую службу и государыня царица пошла с Москвы в поход, и мне, холопишку твоему, выдали от государыни царицы из хором четырех попугаев, а пятого старого; и аз тех попугаев кормил; а про то мое терпение и кормление твоих государевых птиц ведомо истопничему Александру Боркову; потому, государь, что он, Александр, меня на всяк день навещал и твоих государевых птиц осматривал и о птицах мне приказывал, велел кормить; и я в 20 недель скормил, покупаючи с торгу, 8 ф. миндальных ядер; да им же на всяк день покупал калачей по 2 ден. и сам, с торгу ж покупаючи, ел, потому, государь, что мне с