[745] смотрели во дворце у польского короля; тешили великого государя иноземцы и на органах играли немцы да люди дворовые боярина Артамона Сергеевича Матвеева. С государем были в комидии бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки, ближние люди все – и стольники, и стряпчие. А которых бояр, окольничих, думных дворян и ближних людей не было в походе, т. е. в Преображенском, и за ними были посланы нарочные с указом быть непременно в Преображенском, т. е. в театре.
Другая комедия была Есфирь: как Артаксеркс велел повесить Амана по царицыну челобитью и по Мардохеину наученью. В комедии с государем были царица, царевичи и царевны – все семейство, а также бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки, ближние люди; стольники и всяких чинов люди. Тешили государя и публику немцы же да люди боярина Матвеева – и в органы играли, и на фиолях, и в страменты, и танцевали.
На заговенье, ноября 14-го, была снова потеха, а тешили великого государя иноземцы, немцы да люди боярина А. С. Матвеева, на органах, и на фиолях, и на страментах, и танцевали, и всякими потехами разными (тешили).
В зимний мясоед 1675 г. в четверг на Масленице, 11 февраля, была комедия, вероятно, в Кремле. Тешили великого государя те же действующие лица, иноземцы да люди боярина Матвеева, всякими разными играми; началась комедия в пятом часу ночи или в десятом по нашему счету, отошла комедия до света за три часа, следовательно, в пятом часу пополуночи, и продолжалась, стало быть, около семи часов. Весенний мясоед и все лето государь со всем домом прожил на Воробьевых горах; оттуда перешел в с. Коломенское и потом уже 9 ноября в Преображенское, где и жил по 15 декабря, изредка делая выезды в Москву. Быть может, между 9 и 14 ноября в окончание мясоеда и дана была какая-либо комедия по примеру предыдущего года.
Подтверждение этому находим у Лизека, который пишет следующее: «Чрез несколько дней после нашего отъезда (7 ноября, если принять русский стиль), немецкие комедианты имели представлять комедию, которая, как они уверяли, доставит большое удовольствие царю, если только в ней будет участвовать один из наших слуг. Это был балансер, заслуживший своими шутовскими и ловкими действиями всеобщее удивление, особенно русских, которые единогласно решили, что он чародей и морочит добрых людей бесовскою силою. В самом деле, над его фокусами нужно было призадуматься. Например, он перекрестит несколько раз ножи, и они сами собой поднимают венки и деньги. Как мы ни присматривались к его штукам, но никак не могли отгадать причины странных явлений. Немцы и некоторые из русских просили послов (цесарских) оставить его в Москве, пока он покажет свое искусство царю и царице, но желание их не было исполнено. По отъезде нашем слух дошел до царя, и он тотчас послал вслед за нами генерала Менезиуса, бывшего некогда послом в Вене и Риме, с переводчиком, чтобы воротить в Москву нашего слугу-фокусника. На третий день они догнали нас в почтовых санях и, объяснив желание царя, просили отпустить сказанного слугу и уверяли, что царь отдарит его щедро и тотчас отпустит назад. Послы предоставили ему на волю. Он воротился в Москву, в царских палатах два раза показывал свои фокусы и удивил царя и царицу. К нам он примкнул в Вистервице в Моравии, промотавши все, что подарил царь»[746].
В зимний мясоед 1676 г. царь заболел и 30 генваря скончался. Театральные представления должны были остановиться на долгое время… Вскоре и главный директор этого первого театра боярин Матвеев в том же году подвергся царской опале и, наконец, ссылке. Потеряв такую важную опору, немецкая труппа удалилась, вероятно, восвояси. Люди Матвеева также частию были разосланы по деревням или же поступили к новым помещикам. Таким образом, только что возникшая комедия упразднилась сама собою. Но если зрелища, в течение 4 лет утешавшие государя и двор, прекратились, то все-таки они не могли пройти без следа собственно для народа, по крайней мере для московского общества, в низменных его слоях, откуда по большой части выбирались актеры и статисты для царских комедий. Зрелища прекратились, но осталась мысль, что они позволительны, что в них нет особого греха, как учили люди Стоглава и Домостроя, ибо и сам великий государь со всем своим государским домом, со всею боярскою палатою и даже с людьми всякого чина свободно потешались комедиями, интермедиями и всякими подобными играми, и своим присутствием на этих играх как бы освящали их гражданство в ряду всех других неотреченных народных увеселений; оставалась, одним словом, мысль, что можно продолжать такие зрелища собственными средствами. С этого времени немецкая комедия свила, так сказать, гнездо в московском обществе. Таким гнездом были ее ученики, молодежь из мещанства и подьячества.
Как только, еще в 1672 г., магистр Яган Готфрид Грегори получил приказание поставить на Преображенской сцене книгу «Есфирь», то, без сомнения, тогда же и образовалась театральная школа. Ученики или актеры, как мы видели, набраны были из мещанских, а отчасти и из подьяческих детей; из мещанских Новомещанской слободы потому, что эта слобода была вновь населена большею частию выходцами из западного края, которые поэтому и на комедии смотрели другими глазами – более свободными, чем коренные москвичи, кровные дети старого Домостроя, т. е. окрепшей во всяких запрещениях древнерусской культуры. В коренных москвичах произошло бы от таких выборов великое мнение и смущение, а потом, пожалуй, и возмущение, ибо к тому все готовилось ввиду борьбы староверства с разными новинами. Должно быть, ученики набирались и во всякое время, смотря по тому, сколько новых актеров или статистов требовала поставляемая вновь пьеса. Впрочем, постоянное число их в первое время доходило, кажется, только до 30 чел. Положение этих маленьких актеров было вообще незавидно. Они сначала не получали за свое ученье даже кормовых денег. В 1673 г. один из них, подьячишка Васка Мешалкин с товарищами[747], подал государю челобитную, в которой объясняли: «Отослали нас (в июне с 16-го числа 1673 г.), холопей твоих, в Немецкую слободу, для научения комидейного делу к магистру к Ягану Готфрету, а корму нам ничего не учинено; и ныне мы, по вся дни ходя к нему магистру и учася у него, платьишком ободрались и сапожишками обносились, а пить-есть нечего, и помираем мы голодною смертию. Милосердый государь! Вели нам поденной корм учинить, чтоб, будучи у того комедийного дела, голодною смертию не умереть». По этой челобитной велено им выдать кормовые деньги с 16 июня, как они поступили в ученье, по грошу в день человеку, т. е. по 4 ден., с разрешением выдавать по стольку же во все время, покамест в ученьи побудут, но, однако ж, с свидетельством, т. е. с аттестациею магистра об их успехах и старании[748].
Успехи и старание этой малолетной русской труппы засвидетельствованы самыми пьесами, которые она время от времени представляла государю. Из случайных заметок в современных дворцовых записках мы уже знаем, что на дворцовой сцене даны были комедии: 1) «Есфирь», 2) «Юдифь», 3) «Товия младший». Но репертуар этим не ограничился. Сохранилось в рукописях еще несколько комедий, игранных в то же время, о чем положительно говорят их прологи или предисловцы и эпилоги, которыми всегда открывалось и закрывалось действо и которые обыкновенно восхваляют царя Алексея. Таковы: 4) малая прохладная комедия об Иосифе, т. е. о преизрядной добродетели и сердечной чистоте; 5) малая комедия «Баязет»; 6) «О Навуходоносоре царе, о теле злате и о триех отроцех, в пещи сожженных». Затем к тому же времени до́лжно отнести: 7) комедию о Блудном сыне; напечатана в Москве в 1685 г. с картинками, по образцу лубочных сказок; 8) историю о царе Давиде и о сыне его Соломоне премудром, составленную по Книге Царств, а быть может, и по изложению хронографа[749]; 9) Алексей, человек Божий, диалог в честь царя Алексея: «Представлен в знамение верного подданства чрез шляхетскую молодь студентскую в коллегиуму киево-могиланскому на публичном диалоге». Напечатана в Киеве 1674 г. февраля 22-го.
Комедии 6 и 7 писаны стихами и принадлежат перу Симеона Полоцкого. Много вероятного, что и первые 5 комедий переведены, а иные, быть может, переделаны или и составлены им же. Он был придворным учителем, ритором и пиитом, и знатоком иностранной, именно светской и особенно польской литературы, откуда легче всего было черпать по крайней мере образцы для первых драматических или, как тогда говорили, комидейных сочинений. Другому некому было и поручить такое новое дело. Упоминается еще о комедии «Темир-Аксаково действо», которая была в Верху у государя, но была ли поставлена на сцену – неизвестно, как замечает Соловьев (История XII, 171[750]). По всему вероятию, это та самая комедия, которая названа «Баязет». По свидетельству Пекарского, она «написана в 4 действиях, в которых есть все театральные еффекты и ужасы, сражения[751], убийства и т. п.». Дело идет между Баязетом и Тамерланом – союзником Палеолога и, следовательно, защитником христиан. В лице Баязета выведена самонадеянная гордыня. «На сцене происходит сражение; Тамерлан остается победителем и является в битве на коне, к нему приводят побежденного Баязета в клетке, где он и разбивает себе голову. В пьесе есть шутовские сцены; шут называется по-голландски Пикель-Гярингом; помещены также и веселые песни»[752].
Комедия «Юдифь», библейский сюжет которой достаточно известен, принадлежит к числу переводных[753] и, нет сомнения, к числу первых, представленных при царе Алексее, ибо в ней проходит тот же драматический мотив, что и в «Есфири». Она заключается торжеством утесненных и уничиженных иудеев, выставивших на стенах своего города главу высокомерного Олоферна и провозгласивших всенародно: «Зде висит яростная глава того мучителя, знаменующе, яко Господь Бог гордым противляется, смиренным же дает благодать». Комедия сочинена в 7