Императрица Анна по приезде в Москву в 1730 г. остановилась сначала в Кремле на Потешном дворце; но, вероятно, по неудобству помещения она вскоре повелела выстроить для себя новый деревянный дворец где-то подле Арсенала, который и назван был Аннингофом. Лето она провела в Измайлове, принадлежавшем ее матери – царице Прасковье Федоровне. Между тем дворец Аннингоф в Кремле был окончен. Выстроенный по проекту известного в то время архитектора графа де Растрелли, он был, по отзыву современников, весьма красив и убран великолепно. Осенью 28 октября императрица переехала в него на житье. Однако ж к лету она выстроила себе другой Аннингоф, на Яузе, подле Головинского дома. Там она прожила до возвращения в Петербург и с тех пор там же основала свое пребывание. В 1736 г. туда перенесен был и кремлевский Аннингоф, названный зимним, в отличие от тамошнего, который был летним. Впрочем, название яузских дворцов Аннингофом употреблялось, кажется, только в официальных бумагах и, может быть, между придворными. Москвичи по-прежнему называли их дворцом Головинским, как нередко называют даже и теперь здание 1-го Кадетского корпуса, выстроенное на месте прежних дворцов уже при Екатерине.
В 1737 г., мая 29-го, Москву опустошил страшный пожар, от которого значительно потерпел и Кремлевский дворец. Кровли на всех церквах и почти на всех зданиях, на палатах: Грановитой, Столовой, Ответной и др. – сгорели; в том числе над Красным крыльцом медная кровля, крытая по железным связям и по дереву, сгорела и обвалилась. В Столовой и Ответной палатах пол и в окнах и в дверях рамы и окончины и каменные столбы, около окон косящатой камень облопался и железные связи порвало. Сгорели Верхний и Нижний Набережные сады. В верхних Теремах в одной палате стекла перелопались и сгорела крыша над всхожим крыльцом, крытая белым железом. В палатах за верхними Теремами, т. е. на внутреннем дворе, также на Кормовом и Хлебенном дворцах, в Сушилах, и на Сытном дворце – все выгорело: полы, потолки, двери, лавки. Сгорел также большой корпус Главной дворцовой канцелярии, прежний Приказ Большого дворца, стоявший между Колымажными воротами и Рождественским собором, причем большею частию погиб и Архив. Во второй палате этого здания сгорело «44 шафа, а в них положены были разобранные описные и не описные дела по годам прошлых лет, также писцовые и переписные, и дозорные, и межевые, и отдельные, и отказные, и приходные, и расходные, и другие всякие книги с 7079 (1571) года по 700 год». Утрата, не вознаградимая для истории царского быта во всех отношениях, и особенно для истории древних художеств и ремесел, деятельность которых в XVI и XVII столетиях с особенною силою приливала ко дворцу. Кроме того, и в других палатах вместе с делами с 1700 г. сгорели, без сомнения, весьма любопытные бумаги, принадлежавшие Меншикову и Долгоруким, а также Походной канцелярии Петра. Сгорело «князей Долгоруких сундуков и ящиков и баулов и коробок с домовыми делами шестнадцать… три ящика с долгоруковскими крепостьми… четыре сундука с домовыми князя Меншикова книгами и делами».
Хотя после пожара некоторые здания были возобновлены и починены и все покрыты кровлями, однако ж многие из них, особенно на заднем дворе, с того времени пришли еще в большее запустение и совсем были оставлены.
К новой коронации при императрице Елисавете точно так же оказалось, что в московских дворцах, по их неустройству, жить было нельзя, и не только в Кремлевском, но даже в Головинском и Лефортовском. В декабре 1741 г. дан был указ привести их «в совершенное состояние, как можно б было в них жить». При осмотре починок и недоделок нашлось премногое число. Тотчас же начались работы, которые продолжались даже по ночам, и через два с половиной месяца, к концу февраля 1742 г., дворцы были готовы. По приезде в Москву императрица остановилась в Потешном дворце, где находилась и аудиенц-камера.
Но Кремлевский дворец все-таки не представлял удобств для постоянного пребывания, и императрица вскоре переселилась на Яузу в Зимний дом, а двор – в Лефортовский дворец. В другой приезд, в 1744 г., она также прожила несколько времени в Потешном дворце.
Желая устроить в Кремле более удобное жилище, Елисавета предполагала было в феврале 1749 г. построить деревянный дом на Набережном саду, т. е. на каменном корпусе Запасного двора, где помещался этот сад. Заготовлены были уже и лесные материалы; но вскоре это намерение было оставлено, и императрица в апреле того же года поручила обер-архитектору Растрелли «для строения того дому усмотреть другое место, и чтоб дому быть каменному, а не деревянному». Растрелли назначил было новое место между Набережным садом и Комиссариатскими покоями, «на магазейном комиссариатском» или Запасном дворе. Передуман был и этот план, и решено наконец выстроить дворец на месте Средней Золотой, Столовой и Набережных палат подле Благовещенского собора. С этою целью упомянутые палаты в 1752–1753 гг. были разобраны со всякою бережью и затем на сводах и стенах древнего подклетного этажа построено в 1753 г. новое здание в растреллиевском вкусе и названо Кремлевским Зимним дворцом. При этом переделано и Красное крыльцо, по показанию архитектора князя Ухтомского и каменного мастера Дисселя, с сохранением старого рисунка и старой каменной резьбы, которой камни вставлены по-прежнему, а вместо попорченных растесаны новые, под узор. Этот дворец, состоящий из двух корпусов – малого и большого, – впоследствии несколько раз переделывался, обстроивался и распространялся новыми покоями и сломан был уже по случаю постройки теперешнего нового дворца. Между тем другие части дворца все более и более ветшали без починок и поддержки. Например, о Рождественском соборе протопоп Аврамий доносил, что «в 1751 г. на том соборе крест на главе дубовый, обложенный медью позлащенной, бурею переломило и цепи порвало; под главою крышка медная с подзорами от бури повредилась, так что сквозь сводов течет, внутри подмазка валится и от того падения как бы не учинилось святейшей Евхаристии повреждения». Такое состояние зданий, особенно тех, которые были вовсе брошены, внушало достаточные опасения; следовало, по крайней мере, предупредить их внезапное разрушение.
С этой целью императрица повелела 4 генваря 1753 г. под Кремлевским домом весь фундамент и погреба, с какими сводами имеются, достоверно освидетельствовать, вследствие чего и произведен был самый подробный осмотр всего дворца, и особенно старых, весьма обветшавших уже построек, составлявших некогда Задний, или Постельный, государев двор. Архитекторы князь Ухтомский и Евлашев 1 мая 1753 г. подали подробные планы всем постройкам с изложением своих мнений, которыми между прочим объясняли, что «некоторые покои, кои состоят за Золотою решеткою (подле бывшего Патриаршего двора и Троицкого подворья), и площадки и под ними погреба так обветшали и большею частию обвалились, что и для осмотров в те места войти невозможно, и что оные места надлежит разобрать до самых нижних фундаментов, для осторожности других покоев, по близости к тем ветхим местам, ибо от оных и тем покоям причиняется вред, понеже строением так затемнено, что в нижние апартаменты и воздух проходить не может». Все это подтвердил и сам обер-архитектор Растрелли, поверявший осмотр Ухтомского и Евлашева. Он донес между прочим, что в «оном Кремлевском дворце всех покоев и с погребами находится до тысячи номеров и немалое число открытых площадок или галерей».
Тогда же назначено было разобрать наиболее обветшавший и совсем почти развалившийся корпус, примыкавший к прежнему Патриаршему двору и к Троицкому подворью, где были некогда хоромы царевен, также нижние каменные этажи хором царицы Натальи Кирилловны и малолетнего Петра, с домовою церковью Петра и Павла. Эти здания, построенные в конце XVII столетия, следовательно, гораздо позднее других, так потерпели от пожаров 1696 и 1701 гг., что не простояли и 60 лет, между тем как другие отделения дворца, именно дворцы Теремный и Потешный, уцелели даже до нашего времени, несмотря на переделки и перестройки, весьма часто портившие их своды и стены.
Таким образом, с половины XVIII столетия старый Кремлевский дворец стал понемногу разбираться. Особенному запущению и обветшанию некоторых его частей очень много способствовало и то, что в нем помещены были разные коллегии, канцелярии и комиссии. Еще при Петре было отдано под эти присутствия 59 палат. Во время коронаций иные из них, смотря по надобности, временно выезжали на наемные квартиры и по отъезде двора снова возвращались в свои палаты. Оставив совсем дворец, Петр, конечно, ничего лучше не мог придумать, как поместить в опустелых палатах свои новоучрежденные коллегии и канцелярии. Так, в Набережных палатах, в Ответной и Панихидной (или с конца XVII столетия – Столовой) была помещена Камер-коллегия, под Теремами – сенатские департаменты, у Куретных ворот в палатах – Соляная контора и т. д.
Но переведенные таким образом во дворец коллегии послужили к большему его неустройству и запущению по той причине, что почти каждая коллегия переехала не только со своими архивами, чиновниками, сторожами, разного рода просителями, наполнявшими в течение дня занимаемые ею палаты, но перевезла с собою и своих колодников, которые и проживали, без сомнения, по целым месяцам и годам в дворцовых каменных подклетах. Все это умножало нечистоту, грязь, разрушавшие преждевременно древние здания. Так, еще в 1727 г. начальство Казенного двора, в котором сохранялась древняя золотая и серебряная посуда и все царские драгоценности, – объясняло, что «от Старого (?) и Доимочного приказов (находившихся где-то подле этого Двора, который стоял между Архангельским и Благовещенским соборами), всякой пометной и непотребной сор от нужников и от постою лошадей и от колодников, которые содержатся из Обер-бергамта, подвергает царскую казну немалой опасности, ибо от того является смрадный дух, а от того духу Его Императорского Величества золотой и серебряной посуде и иной казне можно ожидать опасной вреды, отчегоб не почернело…». Почему начальство и просило сор очистить, а колодников свесть в иные места