Вотчиннический, господарский тип московских князей обозначился даже в самом устройстве их стольного города Москвы. В сущности, это была помещичья усадьба, обширный вотчинников двор, стоявший среди деревень и слобод, которые почти все имели какое-либо служебное назначение в вотчинниковом хозяйстве, в потребностях его дома и домашнего обихода. Некоторые иностранцы, бывавшие в Москве в XVI и XVII столетиях, вовсе не ошибались, когда весь Кремль принимали за царский дворец, говоря, что он обнесен каменной стеною. Действительно, первою основою Кремля, а стало быть, всей Москвы был княжий двор или, в самое древнее время, княжий стан с необходимыми хоромами или клетями на случай приезда. Когда князья переехали в эту усадьбу совсем на житье, она стала мало-помалу обстроиваться и распространяться. Подле двора построена была церковь (Благовещения на Сенях), как было в Древней Руси у всякого княжего двора и как впоследствии было почти у всякого вотчинникова двора, домы дворовых людей также со службами. Вот первоначальная Москва – основный камень ее распространения и устройства. Условия древней нашей общественности, особенно при владычестве татар, были таковы, что без стены или какого-либо тына – острога – вокруг подобной усадьбы покойно и безопасно жить было нельзя. Страшны были не только иноплеменные, но еще больше свои одноплеменные враги. Известно, что в Древней Руси даже каждый монастырь обнесен был стеною, хотя деревянною. Сначала, без сомнения, и Москва была обнесена тыном. Но уже в 1156 г. великий князь Юрий Долгорукий закладывает Москву – град на устье Неглинны, выше реки Яузы. Град, город в древнем смысле означает стены, следовательно, первые московские городские стены были построены в 1156 г. Первый, значительно разбогатевший московский вотчинник Иван Данилович Калита рубит на месте погоревшей новую дубовую стену города (1339 г.), которой остатки, толстые дубовые бревна, найдены были в земле еще недавно при последних перестройках кремлевских зданий со стороны Неглинной. Внук Калиты, еще более разбогатевший и усилившийся, закладывает стену из белого камня (1367 г.). Но богатство, сила и хозяйство растет, ширится, привлекает население. У стены возникают торговые и ремесленные слободы, возникает целый посад на берегу реки, пониже княжего двора, ибо снизу идет и торговая дорога судоходством по реке. Между тем через 100 лет каменные стены уже обветшали и самая черта города для раздобревшей жизни стала тесноватою. Великий князь Иван Васильевич строит новый город, т. е. собственно стены, и строит не по прежней основе, а с прибавкою, т. е. распространяет место и, сверх того, укрепляет город бойницами, стрельницами, тайниками, башнями. Такие постройки очень ясно выразили, что сила московского вотчинника стала не только крепкою, но и грозною. Он и сам прозывается уже Грозным.
Вообще история Москвы как города в том отношении особенно и любопытна, что она, так сказать, по пятам идет за развитием московского господарства, с его зарождения как частного, особного, собинного княжего хозяйства и до его окончательного распространения на всю землю, когда это хозяйство – государство приобретает уже общее земское, политическое значение, становится формою политического быта земли.
По мере распространения земского значения Москвы, само собою разумеется, она все более и более тянет к себе и земские общие элементы жизни: торговлю, промышленность, всякого рода службу. Посады и слободы растут; слободы образуют в разных местах новые особые малые посады, так что старый посад, в отличие от новых, именуется уже великим посадом и в 1535–1538 гг. обносится также каменными стенами с названием Китай-город, который назывался также Красною стеною[3]. Приобретаемая крепость и стойкость самодержавных идей постоянно влечет за собою и материальную крепость города, гнезда этих идей. В XVI в. Москва делается в действительности сердцем почти всего северо-востока Европы, все к ней тянет, как к жизненному центру. Население возрастает, можно сказать, не по дням, а по часам, чему в значительной степени способствует и ненавистная всей земле московская волокита и проесть, приказное, подклетное[4], т. е. чисто вотчинное управление землею, которое немилосердно волочит людей к этому центру, заставляя их ходить – волочиться за своими делами – целые месяцы и годы.
Около стен Кремля и Китая скоро образуется новый большой посад со сплошным населением. Сначала он укрепляется земляным валом и называется Земляным городом, а в 1586–1593 гг. обносится также белокаменными стенами и называется Белым Царевым городом – царевым, может быть, потому, что в этих стенах население состояло по преимуществу из служилого и дворового сословий; или же потому, что здесь жило население свободное, собственно государево, в отличие от загородного, среди которого были целые деревни и слободы крепостные, принадлежавшие боярам и духовенству. В то же время и вокруг Царева города устраиваются сплошные посады из упомянутых деревень и новых слобод. Для защиты и безопасности этих посадов и особенно в страхе от нового нашествия крымского хана срублены в 1591–1592 гг. стены деревянные с башнями и воротами весьма красивыми, стоившие, по словам Маскевича, многих трудов и времени. Все пространство, которое было обнесено такими стенами, называлось Скородомом, может быть, по мелкости здешних домов, собственно изб, и скорости, с какою они ставились после пожаров и других опустошений, ибо такие избы продавались всегда готовые, срубами, в лесных рядах. Вероятно также, что настоящее прозвание Скородома могло быть Скородум в значении стен, скоро выстроенных (вокруг всего города в один год) или скоро задуманных к постройке, как это и случилось по поводу нашествия в 1591 г. крымского хана. На некоторых иностранных планах Москвы XVII столетия он прямо и обозначается: Scorodum. В Московскую Розруху, во время междуцарствия, стены Скородома сгорели. Вместо них царь Михаил в 1637–1640-х гг. насыпал высокий земляной вал, отчего Скородом стал называться уже Земляным городом и даже Земляным валом и сохранил это название до сих пор.
Несмотря, однако ж, на такое быстрое распространение города, особенно в течение XVI столетия, он нисколько не изменял своему первоначальному, чисто вотчинному типу. Он все-таки оставался большою усадьбою великого господаря-вотчинника, так что и самое его распространение условливалось распространением потребностей и нужд этой усадьбы. Целые слободы и улицы существовали как домовные дворовые службы, удовлетворявшие только этим потребностям. Из таких слобод и улиц состояла почти вся западная часть города, именно та часть, которую отделял для своей опричнины царь Иван Васильевич, – все улицы от Москвы-реки до Никитской. Здесь подле реки находилось Остожье с обширными лугами под Новодевичьим монастырем, где паслись табуны государевых лошадей и на Остоженном дворе (улица Остоженка) заготовлялось в стогах сено на зиму. Здесь же в Земляном городе были запасные конюшни и слобода Конюшенная с населением конюшенных служителей (улица Староконюшенная), а в Белом городе аргамачьи конюшни и Колымажный двор (подле Каменного моста). У Дорогомилова перевоза, впоследствии моста, на берегу реки находился государев дровяной двор, готовивший запасы дров (Никола на Щепах). Под Новинским стояла слобода кречетников, сокольников и других государевых охотников (Иоанна Предтечи в Кречетниках). Пресненские пруды издавна служили садками для царской рыбы. За ними, на Новом Ваганькове, стоял потешный псаренный двор, перенесенный сюда со Старого Ваганькова, находившегося подле Кремля, недалеко от Боровицких ворот. Улица Поварская с переулками – Столовым, Хлебным, Скатертным и т. п. – населена была приспешниками и служителями царского стола. Улица Никитская, или Царицына, с Кисловскими переулками (прежде слобода Кисловка) была населена чином, или штатом, служителей и служительниц царицы: постельницами, мастерицами (швеями), детьми боярскими и т. д. Огромная и самая богатая из старинных московских слобод Кадашево (Воскресения в Кадашах, против Кремля, за рекою) потому и богатела, что занималась только с большими льготами хамовным делом, изготовлением про царский обиход так называемой белой казны, т. е. полотен, скатертей и т. п. Тем же занималась и слобода хамовников (Никола в Хамовниках). Против Кремля и Китая, на той стороне реки, поселены были садовники, готовившие про царский обиход всякий овощ; а на этой стороне, где теперь Воспитательный дом, находился Васильевский дворцовый сад. Воронцово (церковь Ильи Пророка на Воронцовом поле) издревле было загородною государевою дачею. Но мы утомим читателя, если станем подробно перечислять все бывшие слободы Москвы и особые дворы, которые тянули только к государеву дворцу и в точном смысле составляли его службы. Повторим снова, что жизненным центром Москвы был государев вотчинников двор, обстроенный деревнями, слободами и посадами, столько же на удовлетворение его собственных нужд и потребностей, сколько вследствие сосредоточения подле этого двора всякой власти и, стало быть, сосредоточения потребностей и нужд народа. Самый план Москвы (похожий вообще на паутину), расположение ее улиц и переулков, из которых первые, как радиусы, бегут к центру – Кремлю, а другие постоянно огибают этот центр, может наглядно свидетельствовать, куда тянула жизнь и что управляло даже общим расположением городских построек.
Двор московского князя-вотчинника первоначально был построен на высокой крутой горе при впадении в Москву-реку речки Неглинны. Крутой угол этой горы, опускавшейся к Неглинной, теперь не существует: его несколько раз сравнивали и срывали и в последнее время привели в теперешний довольно отлогий вид; в первые годы нынешнего столетия еще трудно было и въезжать, и всходить на эту гору, а в прежнее время, без сомнения, она была с этой стороны еще круче. С горы открывался обширный и живописный вид на Заречье – один из тех, которыми так богаты вообще берега рек Московской области, и в особенности берега Москвы-реки.