27 апреля 1645 г. царский казначей, лицо по тому времени довольно значительное, Богдан Минич Дубровский поссорился в государевой Передней избе с дворянином Васильем Колтовским, который перед тем подал было на него государю в Комнату челобитье о несправедливом решении его спорного дела. Но челобитной при докладе не явилось. Колтовской спрашивал думного дьяка и подьячих и потом, когда по окончании докладов казначей Дубровский вышел из царской Комнаты в Переднюю, Колтовский заметил ему, что странно, как его челобитная пропала и не оказалась при докладах. В ссоре сказаны были с обеих сторон обидные слова, и Дубровский в тот же день принес государю жалобу о бесчестье.
«Бил челом государю казначей Богдан Минич Дубровский на Василья Яковлева сына Колтовского и подал челобитную и ссылочным людям имянную роспись, а в челобитной и в росписи пишет: бьет челом холоп твой Богдашко Дубровский: в нынешнем государь во 153-м году апреля в 27 день, был я холоп твой у тебя, государя, в Комнате с докладом, и как вышел из Комнаты в Переднюю, и Василий Колтовской меня, холопа твоего, лаял и бесчестил, будто я не делом сужу, и из Комнаты-де у тебя, государя, челобитные его Васильевы пропадают; стану-де на тебя о тех челобитных бить челом государю; впредь у меня не станут челобитные из Комнаты пропадать; а я, холоп твой, в Комнату к тебе, государю, один не хожу. Милосердый государь, пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, про то сыскать и по сыску учинить оборонь. Царь государь, смилуйся!»
«Государь пожаловал велел про то сыскати стряпчему с ключом Ивану Михайловичу Оничкову и, сыскав, велел о том доложить себя, государя. В ссылочной росписи Дубровский писал: 153-го апреля в 27 день был я, Богдан, у государя в Комнате с докладом, и вышел из Комнаты в Переднюю Василей Яковлев, сын Колтовской, учал на меня кричать большим шумом, называл меня худым судьею: посылал-де ты память в Холопей Приказ, а велел-де людем тетки нашей, Гавриловы жены Пушкина, волю дать, почему? И я, Богдан, сказал: сыскивал я про то дело и на Патриархов Двор память посылал по сыску и по роспросным речам холопей тетки вашия, слалися оне на отца духовного тетки вашия, велела-де нас отпустить на волю после живота своего; и с Патриархова Двора прислана память и роспросные речи за рукою тетки вашия отца духовнаго: велено тех людей отпустить на волю; и против тое памяти, и роспросных речей послана память в Холопей Приказ. И Василей Колтовский учал меня лаять и бесчестил, приходил ко мне шумом: худой-де ты судья, за какую-де ты службу пожалован честью; и крадешь-де наши челобитные в Комнате, вперед-де ты наших челобитен не станешь в Комнате красть; и такими меня позорными словами обесчестил. А были в то время в Передней: окольничей Григорий Гаврилович Пушкин, думные дьяки Григорий Львов, Михаило Волошенинов, стольники: князь Иван Хилков, князь Василий Хилков, Микита Бобарыкин, Прокофей Коптев.
И Ивану Михайловичу Оничкову окольничей и стольники и думные дьяки по государеву крестному целованию сказали: окольничей Григорий Гаврилович Пушкин, стольник Микита Бобарыкин, думные дьяки Григорий Лвов, Михайло Волошенинов, сказали: в нынешнем-де во 153-м году апреля в 27 день в государеве Передней избе Василей Колтовской на казначея на Богдана Дубровскаго шумел великим шумом и говорил: вперед-де у меня челобитные мои у государя из Комнаты пропадать не станут; и Богдан говорил ему: шумишь-де ты на меня напрасно, я-де в Комнату один не хожу и челобитен твоих не краду; и в Приказе-де ты на меня шумишь напрасно, и зде также приходишь озорничеством. Да он же, Василей, говорил Богдану: пожалован-де ты не за службу. Стольник князь Иван Хилков сказал: в государево Передней избе Василей Колтовской спрашивал у думнаго дьяка у Михайла Волошенинова и про свою челобитную, и думной-де дьяк Михайло ему сказал, что он его, Васильевы, челобитные не видал; и после-де того он, Василей, с казначеем с Богданом Дубровским меж себя шумели, и говорил Василей: вперед-де у меня челобитные пропадать не станут; и Богдан говорил ему: шумишь-де ты на меня напрасно, в Комнату-де я один не хожу и челобитен твоих не краду; и в Приказе-де ты на меня шумишь напрасно. И Василей же говорил: пожалован-де ты, Богдан, чаешь, за службу; и Богдан говорил ему: не мол что-де твоему отцу и деду-де твоему там не бывать, где я был и посылай для чего, за то-де я и пожалован. Прокофей Коптев сказал: в государеве Передней избе Василей Колтовской с казначеем с Богданом Дубровским меж себя шумели, а говорил Василей Богдану: челобитные-де у меня, Богдан, из Комнаты пропадают; и Богдан говорил: не я ль-де ее украл? И Василей говорил: того-де я не ведаю, только-де о том буду бити челом Государю, и вперед-де у меня челобитные из Комнаты пропадать не станут. А в Приказе-де, Богдан, мне бити челом тебе нельзе, в казенку-де запрется и никого не пустишь. И Богдан говорил ему: потому-де я тебя в казенку не пускаю, что со мною-де тебе, Государь, дел ведать не велел. И Богдан говорил: потому-де ты, Василей, на меня шумишь, что велел-де я тебя из казенки ударить в шею. И Василей говорил: не по своей-де ты мере, Богдан, пожалован. Стольник князь Василей Хилков сказал: у Василея-де Колтовскаго с казначеем с Богданом Дубровским меж ими никакого шуму он не слыхал и в те поры он тут не был».
Узнав о жалобе Дубровского, Колтовской через два дня подал свою челобитную о бесчестье и также с росписью свидетелей. Обвиняя со своей стороны Дубровского, он писал: «Бьет челом холоп твой Васько Яковлев сынишко Колтовской: в нынешнем, государь, в 153-м году, апреля в 27-й день, пришол я, холоп твой, в Переднею избу и учал бить челом твоему государеву думному дьяку Михаилу Волошенинову о своей челобитной, что мы, холопи твои, били челом тебе, государю, на казначея Богдана Минина Дубровского о переносе в холопье деле, что он наших старинных людей освобождает без суда и без очной ставки и без роспросных речей; и, не приняв у нас, холопей, твоих крепостей, без поруки отдал Степану Гаврилову сыну Пушкину для окольничего Григорья Гавриловича Пушкина, и по недружбе, что его, казначеево Богдана Минина челобитье, было на отца нашего тебе, государю. И думной, государь, дьяк Михайло Волошенинов мне, холопу твоему, сказал, что той нашей челобитной не видал и перед тобою, государем, не читал; а подьячих, государь, я розрядных о той своей челобитной спрашивал же, и они сказали, что не видали же. И я, холоп твой, учал говорить, что наша челобитная пропала, и мы станем бити челом на него, казначея Богдана Минина, о переносе тебе, государю, иною челобитною, и впредь у нас челобитная не пропадет. И он, государь, казначей Богдан Минин почел нас, холопей твоих, бесчестя, отца нашего называл вором и олтынником и меня, холопа твоего, называл недорогим человеком: дорогое-де тебе и бесчестья заплатить; надеясь, государь, на свое богатство; и говорил, государь, что отец наш, будучи в Розбойном приказе, воровал, из олтына сжег до смерти дву человек. А в том, государь, не запирался при всех в Передней избе, что он меня, холопа твоего, из Приказу у себя велел бить в шею и послал память в Холопей приказ и велел назад взять. А мы, государь, холопи твои, по твоей государской милости не только от него, казначея Богдана Минина, и от господ своих такого бесчестья ни позору не видали, что ныне от него обесчещены; а отец государь наш, будучи у твоего государева дела, из олтына ни какого человека не жигивал и ни в каком воровстве не бывал; и челобитья, государь, на отца нашего, чем он позорит, тебе, государь, не бывало; а сидел, государь, отец наш у твоего государева дела с бояры не один; и про то, государь, известно тебе, государю. А что, государь, он, казначей Богдан Минин, бил челом на меня, холопа твоего, тебе, государю, о своем бесчестьи, заминая то, что отца нашего обесчестил и нас позорил, что будто я ему говорил, что он тое нашу челобитную украл у тебя, государя, из Комнаты; и я, холоп твой, того не говаривал, а спрашивал про ту челобитную у думного дьяка. А сидел он с окольничим, с Григорьем Гавриловичем Пушкиным, и учал мне говорить: аль-де я украл? И я, холоп твой, молвил, что того я не ведаю, он ли или не он взял, только я бил челом тебе, государю, и та челобитная к нам не охаживала. А говорил я, холоп твой, потому, что он, казначей Богдан Минин, про ту нашу челобитную говорил в благовещенской паперти, и что в ней написано, все ведает; и говорил: хотя-де вы и бьетя челом, нечто-де сделается от меня-де перенесть не велят. А за тех, государь, наших людей ему, казначею Богдану Минину, бьют челом и ходят окольничей Григорий Гаврилович Пушкин да брат его Степан, и тех наших старинных холопей хотят взять к себе во двор, и живут те наши люди у них во дворе. Милосердый государь, пожалуй нас, холопей своих безпомощных, не вели, государь, его, казначееву Богдана Минина, челобитью поверить, и вели, государь, про тот позор и бесчестья отца нашего и мое, холопа твоего, сыскать бояры и думными дьяки и стольники и стряпчими, опричь окольничего Григорья Гавриловича Пушкина, что то дело у нас, холопей твоих, с ними. Царь, государь, смилуйся, пожалуй!»
Роспись, которые были в Передней избе: боярин Михайло Михайлович Салтыков; думной дьяк Григорий Васильевич Львов, думной дьяк Михайло Волошенинов; стольники: Петр Васильевич Шереметев, Василий Борисович Шереметев, князь Иван Хилков, князь Юрья Долгорукой, князь Андрей Хилков, Иван Полев, Микита Бобарыкин, дьяк Василей Ушаков, Прокофей Коптев.
«И государь пожаловал указал по челобитной и по росписи, какову роспись Василий Колтовской на казначея на Богдана Минина Дубровского подал, сыскати стряпчему с ключом Ивану Михайловичу Оничкову по своему государеву крестному целованью. И Ивану Михайловичу Оничкову стольник и думные дьяки по государеву крестному целованью сказали: стольник князь Иван Хилков сказал: в нынешнем-де во 153-м году апреля в 27-й день в государеве Передней избе Василей Колтовской стал спрашивать у думного дьяка у Михайла Волошенинова про свою челобитную, и