Сказал Никита Пушкин: в нынешнем в 183 г. октября в 6-м числе в с. Коломенском у ворот лаял Микифор Захарьев, сын Фустов, матерны Салтыковых, а кого именем – того не говорил, а сказывал: иной-де Салтыков цату оторвал у Богородицына образа и отъехал в Польшу, то моя и сказка.
Сказал Дмитрей Лихарев: в нынешнем в 183 г. октября в 6 день в с. Коломенском перед Государевым двором, у ворот, Никифор Захарьев, сын Фустов, говорил мне: разорили-де меня воры Яков да Василей Львовы, дети Ляпуновы, а кто-де за них стоит и те-де им же подобны; и я его спросил, кто за них стоит? И Никифор сказал: Федор-де да Алексей Салтыковы; и я-де знаю и то: иной Салтыков икону Пресвятые Богородицы ободрал и отъехал в Польшу, а иной-де Салтыков украл жемчугу у князь Никиты Ивановича Адуевскаго и за то-де бит батоги и записано на Казенном Дворе; да и у меня-де в Царственной книге написано; а матерны при мне того числа не лаивал.
Сказал Микишка Фустов: октября в 6-й день, будучи за великим государем в походе в с. Коломенском, били челом великому государю на меня спальники Федор да Алексей Петровичи Салтыковы в бесчестьи своем, будто я их бесчестил всякими словами, и я их не бесчестил, а изволил мне говорить Федор Петрович про Ляпуновых, и я говорил про Ляпуновых, как они, Ляпуновы, приведены были в Стрелецкой приказ; а про них, Федора да Алексея, никаких слов не говаривал и в том шлюсь на аспод своих, на походных стольников, на всех без выбору, окроме их (Салтыковых) свойственников, дядьев и племянников, – то моя и сказка, а сказку писал я, Микишка, своею рукою».
В том же 1674 г. бил челом государю стряпчий Иван Хрущов на стряпчего Александра Протасьева, что он, Александр, «на его, великого государя, дворе прошиб у него, Ивана Хрущева, кирпичом голову. Государь указал сыскать думному дворянину и ловчему московского пути Афанасью Ивановичу Матюшкину; а по сыску Протасьев вместо кнута бит батоги нещадно, за то, что он ушиб Хрущева на его государеве дворе, перед ним, великим государем. Да на нем же, Александре, велено доправить Хрущеву бесчестья вчетверо».
В 1676 г. поссорился Евсигней Неелов с Романом Цымармановым: «Бьет челом холоп твой Евсигнейка Неелов на Романа Цымарманова и на сына его Ивана: в нынешнем, государь, в 183 г. марта в 1 день Роман и сын его Иван на твоем государеве Постельном крыльце у переграды при многих людех бесчестил меня, холопа твоего; и называли Роман и сын его Иван вором, и зершиком, и бунтовщиком, и будто, государь, в Иноземском приказе указано меня, холопа твоего, бить кнутом безвинно. Того ж, государь, числа Роман и сын его Иван в Стрелецком приказе меня, холопа твоего, били, и сын его Иван хотел зарезать ножем; и дьяк Федор Кузмищев подьячим и денщикам велел меня проводить из приказу и убить до смерти не дал. Роман же поклепал меня, холопа твоего, изменою, будто я, холоп твой, с ворами и с бунтовщиками приходил в с. Коломенское к тебе, великому государю, пойман и приведен, из-за пристава ушел. Да он же, Роман, поклепал меня, холопа твоего, смертным убийством, будто я, холоп твой, твоего государева дворцового с. Танинскаго крестьянина Афоньку Андреева убил до смерти. А в твоем, великого государя, указе и в Соборном Уложеньи напечатано: кто кого на твоем, великого государя, дворе обесчестит словом и за твою, великого государя, честь двора, по сыску, и кто кого обесчестит, посадить его на две недели в тюрьму, а кого обесчестит – и ему доправить бесчестье. Милосердый государь, пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, про то озорничество Романа Цымарманова и сына его Ивана, что бесчестил меня, холопа твоего, на твоем государеве Постельном крыльце, у переграды, вели, государь, сыскать, кому ты, великий государь, укажешь и по сыску свой, великаго государя, указ учинить; а которые, государь, люди на Постельном крыльце у переграды были и слышали, как Роман и сын его Иван меня, холопа твоего, обесчестили, и я, холоп твой, тем людям подал роспись. Царь государь, смилуйся, пожалуй!»
«183 г. марта в 3 день государь пожаловал велел про то сыскать и указ учинить по Уложенью постельничему Федору Алексеевичу Полтеву».
В 1683 г. боярин князь Троекуров разбранил царского печатника Дементия Минина Башмакова в самом Верху, т. е. у Комнат государей, среди верховых домовых государевых церквей, и к тому же в день царского тезоименитства, именно в именины Петра. Обиженный Башмаков писал в челобитной царям Ивану Алексеевичу и Петру Алексеевичу: «В нынешнем, государи, в 191 г. июня в 29-м числе на праздник Святых Верховных Апостол Петра и Павла бесчестил меня, холопа вашего, боярин князь Иван Борисович Троекуров у вас, великих государей, в Верху меж соборныя церкви Воскресения Христова и где Гроб Господень непристойными словами. А как, государи, он, боярин князь Иван Борисович, меня, холопа вашего, теми непристойными словами бесчестил, и в то время были и слышали окольничей Петр Тимофеевич Кондырев, думный дворянин Аврам Иванович Хитрово, стольник Андрей Петров, сын Измайлов. Милосердые государи! Пожалуйте меня, холопа своего, велите, государи, про то сыскать, а по сыску свой, великих государей, указ учинить. Цари государи, смилуйтеся!» – Думный дьяк Федор Шакловитый после доклада царям пометил: «191 г. июня в 30-й день государи пожаловали велели про то по Уложенью сыскать и по тому сыску доложить себя, государей, постельничему Кирьяку Ивановичу Самарину».
Дело, однако ж, не двигалось, потому что указанные свидетели по требованию постельничего сказок не давали, так что 8 июля он докладывал об этом царям, прося разрешения, как поступить. Видно, на сторону Башмакова никто не тянул, может быть, потому, что он был дьячей породы и дьячество, как мы видели, не слишком уважалось дворянством, ибо именем дьяка они даже ругались. Башмаков, однако ж, не оставлял своего бесчестья и подал еще две челобитные: одну – 20 июля, другую – 28 августа, на которых была повторена теми же словами помета. Чем дело кончилось – мы не знаем.
Спустя несколько дней также в Верху у государей перед Теремами князь Борятинской выбранил стряпчего Андрея Дашкова, который тотчас же бил челом: «В нынешнем, государи, в 191 г. июля в 8-й день в Верху у церкви Всемилостиваго Спаса на площади, где ему не велено ходить, князь Яков – княж Семенов сын Борятинской называл меня, холопа вашего, бездушником: а кто, государи, слышали, и я, холоп ваш, подам роспись тем людем. Милосердые государи! Пожалуйте меня, холопа своего, велите, государи, про то розыскать и в моем бесчестьи свой государев милостивой указ учинить. Цари государи, смилуйтеся!» – Имена, которые слышали, как называл бездушником: думной дворянин Иван Богданович Ловчиков, стольник судья Судного Дворцоваго приказа Михайло Борисович сын Челищев. – «191 года июля в 17-й день государи пожаловали велели про то розыскать и указ учинить постельничему Кирьяку Ивановичу Самарину с товарищи».
В то же самое время побранились стольники Свиньин с Колычевым, причем обесчещенный Свиньин подал жалобу: «Бьет челом холоп ваш, Ивашко Смирново, сын Свиньин. В нынешнем, государи, в 191 г. июля в 4-й день, перед вашими государскими хоромы за переградою и на Постельном крыльце бесчестил меня, холопа вашего, и бранил Иван Яковлев – сын Меншой Колычев. Называл небылицею и сынчишком боярским. Милосердые государи! Пожалуйте меня, холопа своего, велите, государи, в таких бесчестных словах розыскать. А кто, государи, в то время были, и я, холоп ваш, к розыску принесу именам их роспись. Цари государи, смилуйтеся, пожалуйте! – Роспись, которые были в то время, как меня, Ивана Свиньина, обесчестил Иван Яковлев сын Меншой Колычев: боярин князь Михайло Андреевич Голицын, окольничей князь Матвей Веденихтович Оболенский». 191 г. июля в 21-й день государи пожаловали велели сыскать постельничему Кирьяку Ивановичу Самарину с товарищи.
Мы видели, что расходившихся и разобиженных царедворцев ничто не могло унять, когда они считались и бранились между собою. Мало останавливала их статья Уложения, сулившая тюрьму и денежную бесчестную пеню, – статья, которая, со своей стороны, служит самым ярким и убедительным свидетельством, что царский дворец очень часто оглашался неистовою бранью от своих же ближайших слуг-бесстрашников, что вообще закон явился как неизбежная мера против буйных нравов царедворства. То же свидетельствуют и указы последующего времени. В 1683 г., генваря 4-го, объявлено общее подтверждение, чтобы стольники, стряпчие, дворяне, жильцы, всякий в свое дневанье сидели в указных палатах смирно и меж себя бесчинства и шума никакого и брани не чинили, а кто будет бесчинствовать и шуметь и меж себя браниться, и тех велено присылать в Разряд. Даже большие, приближенные люди нисколько не отличались в своих поступках от младших, площадных людей. Их точно так же не останавливала ни близость царских покоев, где они, впрочем, постоянно и находились, ни близость особы государя. Часто в его присутствии начиналась брань. Так, в 1652 г., ноября 22-го, «сидел государь с бояры в Думе»: боярин и оружейничий Гаврила Пушкин и брат его окольничий Степан Пушкин бранились в его присутствии с боярином князь Юрьем и окольничим князь Дмитрием Долгорукими за то, что им, Пушкиным, меньше их, Долгоруких, быть не можно; за что, разумеется, и посланы были в тюрьму. Но о местнических счетах мы не говорим. Сила их была так велика, что нередко и страх государевой опалы ничего не мог сделать против подобных споров и протестов. Здесь, по крайней мере, буйный протест оправдывался официальным значением местнических счетов, так что протестовавший иногда оставался правым. Но привыкшие стойко и всегда грубо считаться о местах, искать своего права, бояре с тем же буйством вели себя и в случае простых личных оскорблений, которые они всегда умели связать с оскорблением всему роду, и грубое слово, сказанное лицу, распространяли на бесчестье отцов и дедов, братьев и племянников. Впрочем, необходимо заметить, что и противники в своих ругательствах пользовались вс