После обедни в Комнате в обыкновенные дни государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами. С докладами входили начальники приказов и сами их читали пред государем. Думный дьяк докладывал челобитные, вносимые в Комнату, и помечал решения. Присутствовавшие в Комнате бояре во время слушания дел не смели садиться. «А когда лучится государю сидети в покоях своих, – говорит Котошихин, – и слушает дел или слова разговорные говорит, и бояре стоят перед ним все, а пристанут стоя, и они выходят отдыхать сидеть на двор…» – в Переднюю или в сени, а иногда и на площадку перед царскими хоромами. Когда, особенно по пятницам, государь открывал обыкновенное сиденье с бояры или заседание Думы, то бояре садились по лавкам, от царя поодаль, бояре под боярами, окольничие под окольничими, думные дворяне так же, кто кого породою ниже, а не по службе, т. е. не по старшинству пожалования в чин, так что иной и сегодня пожалованный, например, из спальников или стольников в бояре садился, по породе, выше всех тех бояр, которые были ниже его породою, хотя бы и седые старики были. Думные дьяки обыкновенно стояли, а иным временем, особенно если сиденье с бояры продолжалось долго, государь и им повелевал садиться.
Заседание и слушание дел в Комнате оканчивалось ок. 12 ч. утра. Бояре, ударив челом государю, разъезжались, а государь шел к столовому кушанью, или обеду, к которому иногда приглашал и некоторых из бояр, самых уважаемых и близких; но большею частью государь кушал один. Обыкновенный стол его не был так изыскан и роскошен, как столы праздничные, посольские и др.
В домашней жизни цари представляли образец умеренности и простоты.
По свидетельству иностранцев, к столу царя Алексея Михайловича подавались всегда самые простые блюда, ржаной хлеб, немного вина, овсяная брага или легкое пиво с коричным маслом, а иногда одна только коричная вода. Но и этот стол никакого сравнения не имел с теми, которые государь держал во время постов. «Великим постом, – говорит Коллинс, – царь Алексей обедал только по три раза в неделю, а именно: в четверток, субботу и воскресенье, в остальные же дни кушал по куску черного хлеба с солью, по соленому грибу или огурцу и пил по стакану полпива. Рыбу он кушал только два раза в Великий пост и соблюдал все семь недель поста… Кроме постов, он ничего мясного не ел по понедельникам, средам и пятницам; одним словом, ни один монах не превзойдет его в строгости постничества. Можно считать, что он постился восемь месяцев в год, включая шесть недель Рождественского поста и две недели других постов». Такое усердное соблюдение постов было выражением строгой приверженности государя к Православию, ко всем уставам и обрядам Церкви. Свидетельство иностранца вполне подтверждается и Котошихиным. «В постные дни, – говорит он, – в понедельник, и в среду, и в пятницу, и в посты, готовят про царский обиход ествы рыбные и пирожные с маслом с деревянным и с ореховым, и с льняным, и с конопляным; а в Великой и в Успеньев посты готовятся ествы: капуста сырая и гретая, грузди, рыжики соленые, сырые, и гретые, и ягодные ествы, без масла, кроме Благовещениева дни, – и ест царь в те посты, в неделю, во вторник, в четверг, в субботу, по одиножды на день, а пьет квас, а в понедельник, и в среду, и в пятницу, во все посты не ест и не пьет ничего, разве для своих и царицыных, и царевичевых, и царевниных имянин».
Впрочем, несмотря на такое постничество и особенную умеренность, за обыкновенным столом государя, в мясные и рыбные дни, подавалось около 70 блюд; но почти все эти блюда расходились на подачи боярам, окольничим и другим лицам, которым государь рассылал эти подачи как знак своего благоволения и почести. Для близких лиц он иногда сам выбирал известное любимое блюдо. Подавались сначала холодные и печенья, разное тельное, потом жареное и затем уже похлебки и ухи или ушное.
Порядок и обряд комнатного стола заключался в следующем: стол накрывал дворецкий с ключником: они настилали скатерть и ставили судки, т. е. солоницу, перечницу, уксусницу, горчичник, хреноватик. В ближайшей комнате пред столовою накрывался также стол для дворецкого, собственно буфет или кормовой поставец, на который кушанье ставилось прежде, нежели подавалось государю. Обыкновенно каждое блюдо, как только оно отпускалось с поварни, всегда отведывал повар в присутствии самого дворецкого или стряпчего. Потом блюда принимали ключники и несли во дворец в предшествии стряпчего, который охранял кушанье. Ключники, подавая ествы на кормовой поставец дворецкому, также сначала отведывали, каждый со своего блюда. Затем кушанье отведывал сам дворецкий и сдавал стольникам нести пред государя. Стольники держали блюда на руках, ожидая, когда потребуют. От них кушанье принимал уже крайний, точно так же отведывал с каждого блюда и потом ставил на стол. То же самое наблюдалось и с винами: прежде, нежели они доходили до царского чашника, их также несколько раз отливали и пробовали, смотря по тому, через сколько рук они проходили. Чашник, отведав вино, держал кубок в продолжение всего стола и каждый раз, как только государь спрашивал вино, он отливал из кубка в ковш и предварительно сам выпивал, после чего уже подносил кубок царю. Все эти предосторожности установлены были из страха отравы и порчи и объясняются историею отношений московского самодержавия к княжеской и боярской среде. Для вин перед столовою устраивался также особый поставец сытного дворца.
После обеда государь ложился спать и обыкновенно почивал до вечерен, часа три. В вечерню снова собирались во дворец бояре и прочие чины, в сопровождении которых царь выходил в верховую церковь к вечерне. После вечерни иногда также слушались дела или собиралась Дума. Но обыкновенно все время после вечерни до вечернего кушания, или ужина, государь проводил уже в семействе или с самыми близкими людьми. Время это было отдыхом, и потому оно посвящалось домашним развлечениям и увеселениям, свойственным веку и вкусам тогдашнего общежития. Но, к сожалению, все сведения наши в этом случае ограничиваются одними только голыми сказаниями расходных записок, из которых весьма трудно составить что-либо полное, целое и сколько-нибудь удовлетворительное в отношении желаемых подробностей и красок. По свидетельству иностранцев, цари отличались большою любознательностью, которая ставила их в круг самых образованных людей того времени. По характеру же нашего древнего образования, потребность знания могла удовлетворяться только чтением, – вот почему чтение составляло одно из любимейших занятий во время отдыха. Но как поборники и хранители Православия, цари предпочитали чтение духовно-назидательное и церковно-историческое. Из таких только книг составлялись и библиотеки их; в этом полагалась основа всякого знания; это была в собственном смысле наука для того времени. Духовно-назидательные слова или поучения отцев Церкви, жития святых, разные исторические и полемические церковные сочинения представляли главнейший интерес для всякого образованного человека в то время. Известно, какими глубокими познаниями в этом отношении обладал царь Иван Васильевич Грозный. Но, изучая во всей подробности церковную историю и догматы Православия, цари уделяли немало времени отечественным летописям и сказаниям, которые даже и составлялись под их редакциею. Весьма много также интереса представляли в то время сведения космографические и политические: первые черпались из космографий переводных, вторые преимущественно из посольских записок и рассказов послов. Со времен царя Алексея Михайловича стали вывозить и куранты, или тогдашние европейские журналы, которые постоянно и переводились для чтения государю.
Кроме чтения, цари любили живую беседу, любили рассказы бывалых людей о далеких землях, об иноземных обычаях и особенно о старине. Англичанин Коллинс говорит, что царь Алексей Михайлович держал во дворце стариков, имевших по 100 лет от роду, и очень любил слушать их рассказы о старине. Это были так называемые верховые (придворные) богомольцы, весьма уважаемые за их благочестивую жизнь и древность лет. Они жили подле царских хором в особом отделении дворца и на полном содержании и попечении государя. В длинные зимние вечера государь призывал их к себе в комнату, где в присутствии царского семейства они повествовали о событиях и делах, проходивших на их памяти, о дальних странствиях и походах. Это были живые летописатели, которые своими рассказами пополняли скудость писаных летописей, где все местные и временные, т. е. характерные, краски почти всегда покрывались холодным и сухим складом официальной грамоты. Особенное уважение государя к этим старцам простиралось до того, что государь нередко сам бывал на их погребении, которое всегда отправлялось с большою церемониею, обыкновенно в Богоявленском монастыре на Троицком кремлевском подворье. Так, в 1669 г. апреля 9-го государь хоронил богомольца Венедикта Тимофеева; на погребении его были: Паисий папа и патриарх Александрийский и судья Вселенский, Троицкий и Чудовской архимандриты, десять священников, архидьякон, 11 дьяконов, кроме разных причетников и певчих. Присутствие царя на подобных церемониях всегда ознаменовывалось щедрою милостынею, которая раздавалась нищим, разным бедным людям и по тюрьмам колодникам и заключенным. Милостыня раздавалась также в третины, девятины, полусорочины и сорочины – периоды, в которые отпевалась обыкновенно панихида по усопшем и делались поминки. Весьма щедро государь жаловал и духовенство, бывавшее на этих погребениях.
Верховые богомольцы назывались также и верховыми нищими, в числе их были и юродивые. Царица и взрослые царевны имели также при своих комнатах верховых богомолиц и юродивых. Глубокое, всеобщее уважение к этим старцам и старицам, Христа ради юродивым, основывалось на их святой богоугодной жизни и благочестивом значении, какое они имели для нашей древности. Общество благоговело пред ними, чтило их как пророков и провозвещателей Божьей воли, как неуклонных и нелицеприятных обличителей. Верховые богомольцы певали государю