вники подходили к царской руке по чину, т. е. сообразно степеням той чиновной лестницы, на которой они стояли в родовом служебном порядке. И чтоб не произошло какого замешательства, нарушение чьей-либо чести, разрядный дьяк приготовлял заранее длинный список всех лиц, которые должны были поздравлять в это время государя, и по этому списку распределял и самый церемониал поздравления.
От заутрени из Успенского собора государь шествовал прежде в собор Архангельский, где, соблюдая древний обычай, прикладывался к иконам, святым мощам и христосовался с родителями, т. е. поклонялся их гробам. Протопопа же с братиею жаловал к руке и яицами. Из Архангельского собора царь шел в Благовещенский, в котором также прикладывался к образам и мощам. Благовещенский протопоп, как известно, всегда был царским духовником: государь в это время жаловал своего духовника яицами и целовался с ним во уста, ключарей, священников и весь собор жаловал к руке и яицами. В это время государь посещал иногда монастыри Вознесенский и Чудов и подворья Троицкое и Кирилловское, в которых жаловал к руке и яицами: в Чудове – архимандрита с братиею, в Вознесенском – игуменью с сестрами, а на подворьях – монастырских строителей. Посещение монастырей и подворьев после заутрени случалось довольно редко; большею частью это происходило на второй день праздника. В Вознесенском монастыре государь так же, как и в Архангельском соборе, поклонялся гробам «родителей», т. е. вообще сродников и предков.
Как в соборы, так и в монастыри и на подворья царь ходил в сопровождении всего того чина, который окружал его во время утрени.
Из Благовещенского собора государь шел прямо в Верх, т. е. во дворец, и жаловал там, в Столовой или Передней, к руке и яицами бояр и других сановников, которые были оставлены во дворце для береженья, т. е. охранения царского семейства и дворца, на время государева выхода к утрене. Здесь же поздравляли государя, целовали его руку и получали яица и те сановники, которым, за старостью и болезнью, нельзя было слушать утреню в соборе, а также постельничий, стряпчий с ключом, царицыны стольники и дьяки мастерских государевых палат. Потом в Золотой, а иногда в Столовой царь принимал патриарха и властей, приходивших славить Христа и поздравлять; отсюда с патриархом и властями в сопровождении бояр, окольничих и прочих чинов он шествовал к царице, которая и принимала их в своей Золотой палате, окруженная мамами, дворовыми и приезжими боярынями. Государь христосовался с нею, патриарх и власти духовные благословляли царицу иконами и целовали у ней руку. Чины светские, ударив челом, также целовали ее руку. В это время обе руки государыни поддерживали боярыни из близких родственниц. Поздравление царицы происходило иногда и после ранней обедни. Раннюю обедню государь слушал большею частию в одной из дворцовых церквей вместе с семейством, с царицею и детьми. К поздней государь выходил обыкновенно в Успенский собор, в большом царском наряде, т. е. во всех регалиях. Его окружал тот же чин бояр и других сановников; под руки вели ближние бояре. Впереди, как и на выходе к утрене, шли стольники, стряпчие, дворяне и дьяки, «построясь по три человека в ряд»; но в это время они уже не останавливались у дверей, а входили прямо в собор. С царскою стряпнею в это время бывало до 30 чел. стряпчих, одетых в богатейшие золотные кафтаны.
По окончании обедни, когда патриарх разоблачался, государь прикладывался к святым иконам и к святым мощам чудотворцев, что совершал потом и патриарх, и становился у своего патриаршего места. Тогда государевы стольники подносили к нему пасху рушаную (разрезанную на части) да и яица. Патриарх благословлял государя царя пасхою и яичком и сам кушал вместе с государем и потом подавал боярам, и властям, и священникам.
Пришед от обедни, государь в покоях царицы жаловал к руке и раздавал крашеные яица мамам, верховым боярыням, крайчим, казначеям и постельницам. Потом жаловал своих дворовых людей у крюка (т. е. комнатных), наплечных мастеров (портных), шатерных мастеров, иконников, мовных, постельных и столовых истопников и сторожей и вообще всех низших дворовых служителей.
Совершая в день Пасхи великолепные церемонии христосованья, при которых все было так торжественно, все горело и блистало золотом и дорогими камнями, государь уделял несколько времени и для других – менее пышных, но зато не менее достопамятных церемоний. Он посещал в этот радостный для всех день городские тюрьмы, больницы и богадельни. «По древнему обыкновению, – говорит Карамзин, – цари в первый день Пасхи между заутрени и обедни ходили в городскую темницу и, сказав преступникам: „Христос воскрес и для вас“, дарили каждого из них новою шубою и, сверх того, присылали им, чем разговеться». Это свидетельство, основанное на словах иностранцев, вполне подтверждается нашими официальными записками того времени. Так, посещая Вознесенский монастырь, государь нередко заходил оттуда в Каменный Застенок у Спасских ворот и жаловал там раненых и нищих. В 1664 г. 10 апреля государь пожаловал на Английском дворе пленным полякам, немцам и черкасам, а также и колодникам, всего 427 чел., каждому: чекмень (род шубы), рубашку и порты и потом приказал накормить их; «а еств им давать лучшим по части жаркой, да им же и достальным всем по части вареной, по части баранье, по части вечины; а каша из круп грешневых, пироги с яйцы или мясом, что пристойнее; да на человека же купить по хлебу да по калачу двуденежному… а питья: вина лутчим по три чарки, а достальным по две; меду, лутчим, по две кружки, а достальным по кружке». Кроме того, в этот же день государь давал стол на нищую братью в царицыной Золотой палате. В первый же день царица посылала к патриарху от себя и от царевен с перепечами.
На другой или на третий день праздника, а чаще всего в среду Светлой недели, государь принимал в Золотой палате в присутствии всего царского чина патриарха и духовных властей: митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов, приходивших с приносом или с дары. Патриарх благословлял государя образом и золотым крестом, нередко со святыми мощами, дарил ему несколько кубков, по портищу бархатов золотных и беззолотных, алтабасу, атласу, камки или других каких материй, потом три сорока соболей и сто золотых. Царице, царевичам были такие же дары, только в меньшем количестве и меньшей ценности. Кроме образа, креста, кубков и бархатов, патриарх подносил царице два сорока соболей и также сто золотых; царевичам по сороку соболей и по пятидесяти золотых; царевнам по сороку соболей и по тридцати золотых. Митрополиты Новгородский, Казанский, Ростовский и Крутицкий; архиепископы Вологодский, Суздальский, Рязанский, Тверской, Псковский, Смоленский, Астраханский, Симбирский и Коломенский подносили или, за небытием в Москве, присылали со своими стряпчими государю и каждому члену его семейства великоденский мех и великоденское яйцо, т. е. благословляли каждого образом в серебряном окладе и являли мех меду и известное, всегда определенное количество золотых. Троицкого монастыря келарь подносил государю образ Видение великого чудотворца Сергия, пять братин корельчатых, ложку репчатую, хлеб, мех меду. Царице то же самое и, сверх того, «ставик тройной с сосудцы да пять ложечек». Царевичу и каждой царевне такой же образ, братину корельчатую, ложку репчатую, пять братинок, писанных по золоту; кувшинец, горшочек, писанные также по золоту, ставик тройной, горшочек на блюдечке, три стаканца писанных, пять ложечек яичных, хлеб, мех меду. Разумеется, троицкие монахи, занимавшиеся изделием этих предметов, разнообразили их при всяком приношении. Архимандриты монастырей Чудова, Новоспасского, Симонова, Андроникова, Саввинского; строители Кирилло-Белозерского, Иосифова-Волоколамского, Соловецкого, игумен Никольского на Угреши подносили также образа, писанные на золоте, всегда тех святых, во имя которых были устроены монастыри; кроме того, каждый подносил по меху меда, а некоторые – и по ковшу каповому. Золотых не подносили ни из одного монастыря, за исключением Троице-Сергиевского.
Но, кроме более или менее значительных духовных властей и монастырей, в это время к государю во дворец приходили и вообще все белые власти с образами и из монастырей черные власти также с образами, «да и с хлебы, да и с квасы. А протопопы и попы из соборов приходили со кресты, да из посаду всей Москвы приходили попы и дьяконы со кресты».
В одно время с духовенством к государю являлись с дарами именитый человек Строганов, гости московские, гости из Великого Новгорода, Казани, Астрахани, Сибири, Нижнего Новгорода и Ярославля, а также гостиной и суконной сотен торговые люди. Строганов как представитель целого края России подносил обыкновенно государю и царевичу по кубку серебряному, по портищу бархата золотного, по сороку соболей и, наконец, каждому члену царского семейства известное число золотых. Его приношение по количеству золотых превышало дар всех гостей в совокупности и вообще было первым после патриаршего. Гости и торговые люди подносили одни только золотые.
Патриарх и каждый из поименованных выше митрополитов, архиепископов, епископов, Троицкий монастырь, именитый человек Строганов, все сословие гостей, торговые сотни подносили, как упомянуто, всегда определенное, редко изменявшееся количество золотых как царю, так и царице, каждому царевичу и каждой царевне. Например, патриарх, как мы видели, подносил царю и царице по 100 золотых, царевичу – 50, царевне – 30; митрополит Новгородский подносил царю 20, царице – 10[211], царевичу – 15, царевне – 10; гости: царю – 50, царице – 30, царевичу – 20, царевне – 10 и т. д. Разумеется, такое распределение золотых на каждую особу царского семейства соразмерялось с достатком тех мест и лиц, которые делали приношение. Во всяком случае, «принос» этот естественным образом увеличивался по мере приращения царского семейства. В 1628 г., например, когда у царя Михаила Федоровича была одна дочь – царевна Ирина, поднесено всего 216 золотых, а в 1675 г., когда семейство царя Алексея Михайловича состояло из 16 лиц, поднесено 2359 золотых. Этот принос, эти дары были совсем не то, что называлось подарком. Подарок никогда не мог иметь такой определенности в наименовании и цене предметов, какую встречаем в этих дарах. Самые росписи: кому и с каким приносом быть у государя, составлявшиеся каждый год, почти без всякой отмены против прежних, очень хорошо показывают, что это была всегдашняя, освященная обычаем, непременная дань царю, а некоторые отметки в этих росписях вполне подтверждают такое значение этих