– О возрасте не надо помнить, но и не следует забывать, – со вздохом констатировал у нас дома Савва Георгиевич, стараясь доискаться до причин того, почему его жена умерла в лифте, стоя, с сумками в обеих руках.
К переменке Мария Кондратьевна пришла в себя. Она с опасной стремительностью поднялась и рискованно твердым шагом направилась в учительскую.
– На пенсию ей пора, – сказал Владик. Он мог бы со временем заменить директора нашей школы.
– Ты поможешь мне? – спросила Мария Кондратьевна, когда мы с Ириной и Владиком были в десятом классе.
– Вам? Конечно… А в чем?
– Предстоит городская олимпиада начинающих физиков. Я хочу, чтобы ты представлял нашу школу.
– Всю школу… я один?
– Наука и искусство иногда выигрывают, если их представляет кто-то один. Но талантливый!
– А вы считаете?..
– Считаю, Санечка, – перебила она. – Я давно уже это считаю. Но обратимся к глобальным примерам: с большой высоты все вокруг как-то виднее. Хочешь понять малое, примерь на великое! Ты не слышал об этой истине?
– Пока нет.
– Так услышишь! Королев мог представлять всю космонавтику, Менделеев – химию, Шаляпин – русскую оперную школу… А ты будешь представлять нашу школу номер семнадцать.
– Я думаю, Ирина лучше се представит.
– Опять не веришь в себя? Подмял тебя близнец. Ох как подмял!
Она просила, чтобы я помог ей. Но одновременно сама хотела помочь мне… выбраться из-под насевшего на меня близнеца.
– Если ты победишь на этой олимпиаде или займешь там какое-нибудь место… желательно, разумеется, не последнее, можно будет сказать: ученик спас учителя! Или «поддержал». Так будет мягче.
– Когда это?
– В понедельник, но не ближайший, а следующий за ним… В Доме культуры инженера и техника. У тебя есть еще две недели. На самоусовершенствование!
Первую неделю я потратил не на самоусовершенствование, а на «самокопание». Так Ирина называла мои заботы о том, чтобы Владик не отстал от меня и чтобы я его в чем-нибудь не превзошел.
– В любом автомобиле ограничитель скорости действует лишь определенное время. А ты напялил хомут навсегда? – спросила Ирина.
Она также нарекла Владика «шлагбаумом». И предупредила, что шлагбаум не так уж безвреден: из-за него можно не только задержаться в пути. Но и вообще опоздать к намеченной цели.
– Что если мы с Владиком пойдем на олимпиаду вдвоем? – все же спросил я.
– Он окажется там последним, а ты, чтобы не опередить его, захочешь быть еще «последней» последнего. И этим поможешь Марии Кондратьевне?
– А если я вообще не решу задачки?
– Решишь! Хотя родственничек, как моль, насквозь проел твою волю.
– Здесь уж он будет не виноват. Пойди лучше ты.
– Меня не просили. Если Мария Кондратьевна обратилась… ты обязан защитить ее от начальника нашей школы.
– От директора?
– Нет, он начальник: командует, учит. В сыновья ей годится, а учит! Что такое для Марии Кондратъевны пенсия? Конец жизни! Он этого не понимает. Так ты хотя бы пойми.
– Но ведь задачки, наверно, трудные будут. Я могу не решить.
– Один умный человек говорил, я слышала: «Судите о людях не по результатам, а по действиям, ибо результаты не всегда от нас зависят!» Но действовать надо так, будто зависят. Ты согласен?
– Владик обидится.
– Слушай, «молодец»… Так тебя звали в детском саду? Стань наконец молодцом. Очень прошу: измени ударение!
– Постараюсь.
– Я пойду с тобой, чтобы вдохновлять своим присутствием. Я могу вдохновлять?
Ирина удлинила свои глаза, сузив их и как бы прицеливаясь. Но она давно уж попала в цель. Если, конечно, я мог быть целью.
В тот же день я начал готовиться к олимпиаде.
Владик с подозрением приглядывался ко мне:
– Чего это ты там зубришь?
Так как молодцом я стать еще не успел, у меня не хватило духу сознаться, что я выдвинут Марией Кондратьевной на столь ответственное соревнование.
Во время контрольных работ Владик обращался ко мне за помощью. Но получалось так, что я же в ответ должен был испытывать к нему благодарность.
– Что ты думаешь по этому поводу? – шептал он, не поворачиваясь ко мне и не отрываясь от своей тетрадки.
Я понимал, о чем идет речь. И, не успев еще справиться со своей задачей, решал за него. Владик переписывал и покровительственным шепотом поощрял меня:
– Соображаешь!
Потом, как и в момент рождения, я уступал ему очередь и отправлялся к учительскому столу не ранее, чем две минуты спустя после своего близнеца.
Владику было выгодно, чтобы колодец, в который он как бы невзначай опускал недра, пополнялся свежей водой. Видя, что я решаю задачки, которые нам в классе не задавали, он будто похлопал меня по плечу.
– Давай, давай… Скоро в университет поступать!
И удовлетворенно поправил очки в иезуитски тонкой металлической оправе. Если бы от имени братьев Томилкиных мог учиться один из нас, он бы с удовольствием уступил мне эту возможность. А на себя бы взвалил обязанность получать дипломы и аттестаты.
Когда до олимпиады оставалась неделя, Мария Кондратьевна попросила меня задержаться в классе после уроков.
– У тебя есть ко мне какие-нибудь вопросы?
– Есть… Почему вы, устраивая перекличку, не заглядываете в классный журнал? Это меня всегда поражало.
– Больше у тебя нет вопросов, касающихся физики? Отвечу на этот… Я тренирую память. Кое-кто считает, что она стала ветхой.
Мария Кондратьсвна не назвала «начальника школы».
– Вы перечисляете все наши имена и фамилии в алфавитном порядке. На память. Услышал бы…
– Зачем ему слышать? – перебила она. – Я для себя повторяю. Ты к олимпиаде готовишься?
– Может, все же послать кого-то другого?
– Сядь, – попросила она.
Мы оба сели за парту, которой обычно «управлял» Владик.
– Известно, что учитель не должен иметь любимчиков. Ты слышал об этом?
– Слышал.
– И каково твое мнение?
– Я… не знаю.
– Любимчиков иметь нельзя, нелюбимых учеников можно, – сказала она.
Тон у нее всегда был нарочито уверенный, как шаг больного человека, старающегося доказать, что он абсолютно здоров.
Она погладила меня по волосам, по спине, и я понял, что заставляю ее нарушать общепринятые педагогические законы.
– Мой муж погиб на войне почти в твоем возрасте. Я не ошибаюсь, тебе уж семнадцать?
– И шесть месяцев. Я пошел в школу с опозданием.
– А ему был двадцать один год. Это случилось под Туапсе. Там, где люди отдыхают и веселятся. Я была старше его на три года. Мама не хотела поэтому, чтобы мы поженились. «Сейчас нет разницы, – говорила она, – но когда тебе будет пятьдесят три, а ему пятьдесят…» Проверить, права ли она была, как видишь, не удалось.
– Вы с тех пор… одна?
– Как же одна? А вы? Я где-то слышала, что одинокая женщина – не обязательно одинокий человек. В данном случае формула верна. Хотя я не признаю формул и аксиом, применяемых к жизни.
Отец говорил что-то похожее.
– Мне хочется, чтобы ты доказал не своему близнецу, – продолжала Мария Кондратьевна, – а себе – самому себе! – что можешь победить. Нельзя всю жизнь петь вторым голосом.
– А если у меня не получится… первым?
– Что поделаешь! Но ты постарайся. И заодно уж…
– Я понимаю.
– Постарайся, пожалуйста… друг мой, – добавила Мария Кондратьевна, как бы подражая отцу.
Она снова ничего не сказала о «начальнике школы», от которого я должен был ее защитить.
– Итак, у тебя нет вопросов, связанных с физикой?
– Своих детей… у вас не было?
– Не было.
Она и это произнесла бодрым голосом, потому что на другой не имела права. Я представлял себе, что, вернувшись из школы домой, Мария Кондратьевна сразу ложится в постель. И отдыхает, набирается сил, чтобы на следующее утро вновь опровергать свой возраст походкой, голосом, перекличкой без помощи классного журнала.
– Кое-что я подскажу тебе, – предложила она. – Я знаю, какого типа задачки там могут быть. – Она подмигнула как сообщница. – Надо выработать автоматизм. И убеждай себя в том, что занять первое место необходимо! В спорте это помогает.
– Я слышал.
– Хотя напряжение воли и мышц не то же самое, что напряжение ума. По Лермонтову, истину можно установить, «как посмотришь с холодным вниманьем вокруг…». С холодным вниманьем! Запомни: это и к физике прило-жимо. Хотя не следует «поверять алгеброй гармонию», а гармонию алгеброй. Конечно, любое дело, как пишут, должно быть творчеством, но все же спорт – это спорт, алгебра – это алгебра, а гармония – это искусство. Я много говорю?
– Нет, Мария Кондратьевна.
– Приду домой – помолчу.
Я воображал, как «начальнику школы» доложат:
– А Мария-то Кондратьевна воспитала ученика, который прославил наш коллектив!
«Начальник» вытаращитг глаза.
«После этого наша классная руководительница некоторое время сможет не преодолевать себя», – мечтал я. Цель была! Оставалось достичь ее.
Я вырабатывал автоматизм… Владик же выполнял свою роль «ограничителя скорости».
– Что это на тебя нашло… все-таки?
– Надо будет поступать в университет. Ты сам сказал.
– Не-ет!.. Хитри-ишь! Тут что-то другое. – Внезапно моего близнеца осенило: – Хочешь использовать ее любовь к точным наукам?
– Кого ты имеешь в виду?
– Мы с тобой имеем в виду одно и то же. Или, скажу прямее, одну и ту же.
– А разве ты ее… тоже имеешь в виду? – неискренне удивился я.
Так как напряжения мышц физическая олимпиада не требовала, я в субботу удрал с урока физкультуры. Вернулся домой и опять погрузился в «типы», вопросительные знаки и цифры.
– Со мной ты можешь быть откровенен? – не то спросил, не то попросил отец.
– Я готовлюсь к олимпиаде… начинающих физиков.
– Тебя выдвинули? Кто?
– Мария Кондратьевна.
– Именно тебя?
– Но Владик об этом не знает.
Отец от волнения или от гордости закурил.
– Мария Кондратьевна надеется на меня.