ли тогда, с живства.
Что же касается до фряжских листов, то здесь должно разуметь эстампы, гравированные на меди и на дереве. В царском быту они появляются еще в начале XVII ст. под общим названием потешных немецких печатных листов. Подобными фряжскими и немецкими листами с XVII ст. торговали в Москве в Овощном ряду. Во дворец их покупали для государевых детей, вместе с игрушками. Малолетние царевичи и царевны забавлялись этими листами, вместе с тем получали из них сведения о некоторых предметах естественной истории, географии, всеобщей истории и пр. Самое название этих листов «немецкими» и «фряжскими» указывает на их происхождение: они вывозились к нам с Запада. В числе их, может быть, встречались гравюры известных художников. Впоследствии и у нас стали печатать эти листы на дереве, на лубу (луб – доска особой пилки), отчего, как можно объяснить и как вообще объясняют, они и получили название лубочных картинок. Но вероятно также, что листы могли получить свое прозвание от разрисовки и раскраски лубяных коробей, какие в XVI и XVII ст. были в большом употреблении.
Судя по сохранившимся памятникам (подобные коробьи находятся в Историческом музее), нельзя не видеть, что лубочные картинки, и именно деревянной печати, носят полнейшее сходство с упомянутыми писаными коробьями, так что лубочный рисунок и его раскраска могли послужить образцом и для его воспроизведения печатным делом. Кроме того, есть известие, что еще в XV ст. на лубу писали, чертили чертежи, планы,– следовательно, луб употреблялся вообще для рисования вместо бумаги, которая тогда была для простых людей очень дорога. Известно также, что для письма употреблялась и береста. Таким образом, лубочная картинка могла существовать и до изобретения печатного дела. По свидетельству Кильбургера145 (1674), в московской и киевской типографиях, кроме церковных книг, печаталось также много образов и эстампов на дереве146.
Кровать патриарха Филарета
В царских хоромах фряжские листы обычно прибивались к стенам лужеными гвоздиками по деревянному дорожнику, который служил таким образом вместо рамки. Гравюры со священными изображениями вставлялись чаще всего в рамки.
Мы должны упомянуть еще о чертежах, или живописных географических картах, которые висели на стенах в государевой Комнате. Чаще всего такие чертежи писаны были, как говорится, с высоты птичьего полета, с изображением самих зданий, храмов, башен, жителей гор, лесов и пр.
Картины, эстампы, географические чертежи и другие подобные предметы не составляли принадлежности только одного дворца, но бывали, хотя и редко, и в боярских домах, например, в доме знаменитого Матвеева, по своему уму и образованию едва ли не первого боярина того времени, и не менее знаменитого кн. В. В. Голицына. Кроме некоторых других лиц, их современников, мы можем назвать также Никиту Ивановича Романова, царского родственника, который жил раньше и нисколько не уступал им в стремлении к образованию, любил музыку, даже носил немецкое платье, по крайней мере, выезжал в нем на охоту. Вообще, в XVII ст. боярский быт стал во многом изменяться по сравнению с прежним.
Расписной короб с изображением птицы Сирин. XVII в.
Мы видели, что еще в первой половине XV века в московском дворце стояли башенные часы. По всей вероятности, к тому же времени нужно отнести и употребление комнатных часов, столовых и стенных, или гирных, указных, а также и воротных или зепных, т. е. карманных, которые носили на цепочках на вороту, в зепи или кармане. Тогда все такие часы были большой редкостью в Москве и привозились иностранцами, продававшими их, вероятно, по очень дорогой цене. Когда Москва в XVI веке завязала частые посольские отношения с западными государствами, то в числе даров, подносимых государю, не последнее место занимали и часы, более или менее хитрого и затейного устройства. Само собою разумеется, что дар тем и славен был, что был дорог материально или же чуден хитростью искусства и работы. В XVI ст., без сомнения, по редкости, часы подносились наравне с золотом и серебром и с другими диковинами разного рода, например, попугаями, обезьянами и т. п. Так, в 1557 г. шведские послы поднесли царю Ивану Васильевичу «кубок золочен, с покрышкою, поставной, а наверху, в покрышке, часы»147.
В 1594 г. цесарев посол Варкач поднес царю Федору Ивановичу от цесаря «часы меденые золочены с планитами и с святцы»; и от себя «часы медены золочены с планитами»148. В 1597 г. послы императора Рудольфа поднесли государю от императора часы «с перечасьем, с людьми и с трубы, и с накры149 и с варганы150; а как перечасье и часы забьют, и в те поры в трубы и в накры и в варганы заиграют люди, как живые люди»151.
Таким образом, в московском дворце даже и затейливые часы не были особенной редкостью. Их выставляли напоказ обыкновенно во время посольских и других приемов. Так, в 1588 г., при кызылбашских послах во время стола в Грановитой палате в другом окне, по правую сторону от трона, стояли часы «боевые золочены, немецкое дело, походные, на слонех»152. При Годунове в Грановитой палате висело паникадило в виде короны с боевыми часами.
Само собою разумеется, что всякого рода замысловатые и особенно богатые часы приходили к нам от немцев и покупались чрез посредство немецких торговых людей.
Большим охотником до часов был также боярин Матвеев. Адольф Лизек, описывая комнаты боярина, в которых он принимал для совещания цесарского посла Боттония, говорит, что в приемной зале потолок был разрисован:
«На стенах висели изображения святых немецкой живописи, но всего любопытнее были разные часы с различным исчислением времени. Так, одни показывали часы астрономического дня, начиная с полудня (какие употребляются и в Германии); на других означались часы от заката Солнца, по счету богемскому и итальянскому; иные показывали от восхода Солнца, по счислению вавилонскому; другие по иудейскому, иные, наконец, начинали день с полуночи, как принято Латинскою церковию».
Собственно русские часы при указании времени, как мы уже говорили, делили сутки на две части: на часы дня с восхода Солнца, и на часы ночи с солнечного заката. Во дворце и в домах бояр комнатные часы устраивались таким же образом.
Часовых дел мастера нередко изготавливали и органы. В московском дворце органы существовали уже с XV в. Нет сомнения, что в потешном обиходе они с другими подобными инструментами составляли впоследствии необходимую статью дворцовых увеселений. В XVI ст. вместе с органами привезены были во дворец и клавикорды, или цимбалы. В начале XVII ст. ««органы» и ««цимбалы» упоминаются уже как самые обычные предметы дворцовых потех. Органное мастерство до того утвердилось при царском дворце, что в 1663 г. царь Алексей
«указал сделать в запас для посылкив Персидскую землю арганыбольшие самые, как не мочно тех больши быть, а сделати б на двенадцать голосов. А что к тому делу каких запасов надобно, и то давать из Оружейныя Полаты».
Для поклажи и сохранения вещей в комнатах ставились казенки, поставцы, шафы, скрыни, шкатуни, сундуки, ларцы, ящики, коробьи, подголовки; у стен приделывались вислые полки, а в печурах, какие бывали обыкновенно в каменных хоромах, устраивались также шафы, или полки с дверцами, как и теперь делается в монастырских кельях.
Казенка, род шкафа, клеенная из липовых досок, приделывалась к стене наглухо и назначалась для хранения казны, т. е. разных предметов дорогого убора или посуды и вообще драгоценных вещей.
Поставцы были собственно большие ящики с полками без дверец, вышиною в аршин и соразмерной ширины. Они большей частью навешивались к стенам в удобном месте на железных петлях и задергивались завесами суконными или шелковыми. В них, по подобию шкафов, устраивались также выдвижные ящики. Бывали поставцы с уступом, разделявшим их на две части: верхнюю поменьше, которая составляла уступ, и нижнюю пошире, которая служила основанием поставца. Устраивались поставцы по-налойному, вышиною не больше аршина, потому что ставились на лавки и употреблялись, вероятно, для чтения и письма или, может быть, заместо налоев во время молитв. Когда поставцы приделывались внизу к стене наглухо, то назывались рундуками, какие нередко делались под лавками и особенно в конике. В третьей комнате Каменного терема в 1661 г. стоял рундук, обитый снаружи золотыми кожами, у которого двери изнутри были оклеены червчатым бархатом, а полки червчатыми дорогами (полосатою бумажною матерниею).
Шафы устраивались с дверцами и с уступами, причем нижний уступ заключал в себе выдвижные ящики, а верхний был створчатый с полками. Они ставились на точеных ножках и сверху украшались гзымзом или шпренгелем с дорожниками. Такие шафы назывались также и поставцами. Комоды назывались скрынями и тоже шафами.
Иллюстрация к «Книге любви знак в честен брак» Кариона Истомина, преподнесенной Петру I и Евдокии Лопухиной по случаю их бркосочетания. 1689 г.
Поставцы, или шафы, в которых хранились книги, назывались книгохранительницами. Туалетные вещи и разные драгоценности сохранялись в шкатунах, ларцах, скрынках, подголовках и т. п. О подголовках Меховский пишет, что они были в большом употреблении у новгородских богатых купцов, которые прятали в них серебро, золото и все драгоценные вещи и ставили эти сундуки, черепаховидной формы, вблизи стола, вероятно, в переднем углу под иконами. Кильбургер говорит, что погребцы и пульпеты (укладки) или подголовки делались в Холмогорской стороне, которая вообще славилась сундучным производством. По его словам, подголовки устраивали, однако ж, так, что писать на них было нельзя, потому что сверху их обивали железными лужеными полосами; но зато они были очень удобны для зимней езды: их ставили в санях под головы. В хоромах на лавках их также ставили под головы, под подушку, когда ложились отдыхать, отчего и назывались подголовками.