аперта, потому что обыкновенные выходы государя делались чаще по Благовещенской паперти, служившей также обычным входом во дворец как для бояр, так и для всех других чинов. Для того же была предназначена и Средняя лестница, по которой, кроме того, совершались печальные процессии выноса тела покойных государей к погребению в Архангельский собор.
Лестницы Красного крыльца запирались на ночь решетками, и на крыльце всегда стоял стрелецкий караул. Напомним еще, что у этого крыльца, на площади, думные дьяки принимали от народа челобитные, по которым здесь же зачитывали приговоры и решения, вероятно, у Средней лестницы.
Заметим также, что на крыльцах иногда делались приемы гонцам и посланцам. В 1657 г. царь Алексей Михайлович принимал на Красном крыльце малороссийского посланца от гетмана Хмельницкого Павла Тетерю. Отпускная аудиенция дана была ему так же на крыльце, но только уже на Переднем, т. е. в государевых покоевых хоромах, или нынешних теремах, что было почетнее.
В заключение мы должны упомянуть, что в XVII ст. во дворце, а именно на стрелецком карауле Красного крыльца, велись каждый день особые записки о состоянии погоды и о дворцовом карауле; а при этом отмечались и все царские выходы и загородные походы, также посольские приемы и разные другие случаи.
Мы упоминали, что Постельное крыльцо, находившееся посреди дворцовых зданий, между Приемными большими палатами и жилыми Теремными покоями государя, составляло довольно большую площадь и служило всегда сборным местом для младшего дворянства и приказных людей, имевших необходимость быть за чем-либо во дворце. Здесь с утра до вечера толпились стольники, стряпчие, жильцы, дворяне московские и городовые, дьяки, подьячие разных приказов, некоторые по службе, дожидаясь начальных людей или решения дел, другие просто из любопытства, потому что на Постельном крыльце можно было узнать все важные новости. Там, кроме повседневных дел о тяжбах, исках и т. п., объявлялись царские указы, касавшиеся всего дворянского сословия, например, указы о войне и мире, о сборе войска,
о военных походах или о роспуске служилых людей по домам и вообще обо всех административных и законодательных мерах, предпринимаемых правительством как относительно служилого сословия, так и вообще по делам всей земли. В Верху у государя происходило сидение бояр, заседание царской Думы, откуда исходили все подобные меры и распоряжения и, разумеется, прежде всего узнавались на Постельном крыльце, от тех же бояр в частном порядке, или же от дьяков, сказывавших указы публично.
Таким образом, Постельное крыльцо было придворной площадью, или, как именовали его впоследствии, Боярской площадкой, публичным местом царедворцев, т. е. собственно дворян, а также и начальных людей военных и гражданских. В этом смысле некоторые из царедворцев, а именно стольники младших разрядов, именовались площадными, в отличие от стольников комнатных, находившихся в приближении у государя и имевших право входить в его комнаты. Слова «площадь», «площадной» заключали в себе понятия общего, публичного, всенародного и также – обыкновенного, рядового. Были, как известно, подьячие площадные и избы площадные, где эти подьячие писали купчие, закладные и разные другие акты.
Необходимо напомнить, что старое наше служилое сословие – боярство и дворянство – было исполнено непомерной щекотливости в отношении своей чести; не той, однако ж, чести, которая служит выражением сознания в себе человеческого достоинства; тогдашняя честь заключалась в отечестве, т. е. в значении рода, к которому лицо принадлежало, собственно в почете, каким пользовался этот род и каким по нисходящему порядку должен был пользоваться всякий родич. Само собою разумеется, что власть с течением времени все больше и больше усиливала такие понятия о чести, строго охраняя законодательством честь высших сановников и вообще своих слуг, следовательно, всех служилых людей земли. В ее интересах было поддерживать и соблюдать известное почетное значение лиц и целых родов, которые помогали ей в приобретении, в устройстве и охране земли, потому что эти лица и роды представляли ту же власть, были ее органами. Таким образом, понятия о честности известного рода или известного лица ограничивались только представлениями о служебном почете, о мере жалованья, т. е. расположения государя и близости к его особе. Только этим путем мог возвышаться человек и за ним весь его род. Разумеется, в обществе, пропитанном родовым началом, по которому старое почиталось неизмеримо выше всего молодого, старая, т.е. заслуженная целыми поколениями, честь всегда почиталась больше молодой, хотя бы и более достойной.
Законодательство XVII ст. очень способствовало развитию в тогдашнем обществе непомерной щекотливости, а главным образом – непомерного сутяжничества по делам о нарушении чести или о бесчестье одним только словом; ибо за доказанное бесчестье доправлялась всегда денежная пеня обесчещенному лицу, соответственно его чести, или тому служебному разряду, к которому принадлежал обесчещенный. Известно, что в X главе Уложения весьма подробно и с большой точностью оценена на деньги честь каждого лица. Этого было достаточно, чтоб возбудить беспрестанные жалобы, иски, мелочные щепетильные придирки к словам с целью получить вознаграждение за сделанное бесчестье. С того времени, а особенно в конце XVII ст., некоторые приказы были завалены делами подобного рода, весьма хорошо кормившими и судей, и подьячих. Чаще всего, разумеется, бесчестье заключалось в словах непристойных, а иногда просто шутливых и самых обыкновенных, к которым придирался обиженный как к слову бесчестному.
Н. Дмитриев-Оренбургский. Народ выкрикивает в цари Михаила Федоровича в Кремле 21 февраля 1613 г.
Поводом к произнесению непристойных, бесчестных слов служили обыкновенно ссоры и брани, которые, при простоте и грубости тогдашних нравов, возникали непрестанно. Житейские отношения были слишком непосредственны и прямы; прямы и по чистосердечию, и по грубости и дикости нравов; поэтому оскорбленный человек почти никогда не таил своего неудовольствия, тотчас высказывал его по первому впечатлению и вымазывал с бранью, весьма часто в непригожих и непристойных словах. Притом тогдашние постановления вовсе не определяли, какое именно слово должно считаться бесчестным и непригожим, а это давало возможность всякое грубо сказанное или шутливое слово считать бесчестным. Достаточно было самого простого живого и самого обыкновенного выражения, чтоб его причли к бесчестью и тотчас же начали иск. По старинной пословице, здесь всякое лыко шло в строку. Даже простая описка, недопись или прописка в чине, имени, отечестве или фамилии, например «о» вместо «а» или «а» вместо «о» и т. д., считались немаловажным бесчестьем и давали повод начать иск.
Чтобы остановить и ограничить подобные иски, государь по этому случаю указал и бояре приговорили:
«Будет кто в челобитье своем напишет в чьем имени или в прозвище, не зная правописания, вместо о – а, или вместо а – о, или вместо ь – ъ, или вместо ять – е, или вместо и – i, или вместо о – у, или вместо у – о, и иные в письмах наречия, подобные тем, природе тех городов, где кто родился и, по обыкностям своим, говорить и писать извык; того в бесчестье не ставить и судов в том не давать и не разыскивать; а кто, то браня, назовет князем без имени, и за то править бесчестье».
Это постановление касалось только высших чинов, включительно до жилецкого. Остальных, начиная с городовых дворян до крестьян, подвергали тюремному заключению на неделю или, если кто не хотел в тюрьму, взыскивали бесчестье деньгами, не разбирая дела, умышленно или неумышленно сделана описка или недопись177. Большая беда бывала тому, например, кто напишет отечество, кому не следует, без вича, или кого в брани назовет князе без имени, т. е., например, вместо «князь Иван» скажет просто «князь». Подобные случаи преследовались строго и самим правительством.
Возбуждаемые действиями и распоряжениями и, так сказать, поддержкой самого правительства, жалобы о бесчестье оскорбительными словами дошли наконец до таких странных, нелепых и смешных вещей, что Петр указом 1700 г., мая 4-го, вынужден был запретить подобные иски. К бесчестью причисляли, например, следующие выражения и слова, которые были выписаны из челобитных в Судном московском приказе:
«вольно тебе лаять; шпынок турецкой, из-под бочки тебя тащили; не Воротынской-де ты лаешь, ребенок; сынчишко боярский, мартынушка-мартышка; черти тебе сказывают; трус, отец твой лаптем шти хлебал, отец твой лапотник; сулил сыромятную кожу и яловичьи сапоги; разоренье-де мне от тебя, мучил– де ты меня».
Почти в то же время бывший воевода Алымов подал государю челобитную, где он изъяснял, что истец его, Григорий Батурин, в Приказной избе, на допросе по делу, сказал ему, Алымову, что он смотрит на него зверообразно. «И тем он меня, холопа твоего, обесчестил»,– прибавляет Алымов и ссылается на Уложение, прося взыскать с Батурина за бесчестье. Вместо этого Петр, за такое недельное челобитье, велел взыскать с самого челобитчика 10 рублей и раздать деньги на милостыню в богадельни, нищим178.
А. Рябушкин. Красная палата
Множество жалоб о бесчестье возникало тоже по поводу ссор и брани на Постельном крыльце. При всегдашнем многолюдстве на этом крыльце, без сомнения, нельзя было миновать неприязненных, враждебных столкновений; нередко обоюдное неудовольствие, начатое дома или в другом месте, начатое тяжбой по какому-нибудь делу, высказывалось здесь при встрече соперников. А так как ссора и брань во дворце, кроме бесчестья лицу, нарушала честь государева двора, за что взыскивалось еще строже, то ссорящиеся не упускали случая, ища защиты, а более в отмщенье, тотчас же пожаловаться на противника и выставить его особенно сильно именно в этом отношении.